Цветок моего сердца. Древний Египет, эпоха Рамсеса II (СИ)

Ведь отец – это он сам, только намного старше, сильнее и ожесточеннее.

- Господин, скоро все изменится и без тебя, - кротко сказала женщина.

Он поднял голову и взглянул на нее с изумлением и тревогой.

- О чем ты говоришь?

- Отец женит тебя снова, - напомнила Тамит. – Ему нужно потомство, господин, а тебе прочное положение, и тебя недолго оставят свободным.

Аменемхет тихо застонал и, схватившись за голову, уткнулся лицом в траву. Тамит улыбнулась, глядя, какие муки причиняет этому красивому человеку, казавшемуся самому себе всемогущим… Она обладала его телом и душой. Какой это будет восторг – когда обо всем узнает его отец…

Нет, она не хочет умирать!..

Отрезвев, женщина села. Она вспомнила, чем грозил ей великий ясновидец, и понимала, что в отношении нее он не замедлит выполнить свои угрозы. Тем более, что беречь ее нужды уже нет. Неб-Амон будет рад любому предлогу уничтожить ее.

И ее сына.

- Уходи, любимый, тебя застанут здесь, - взволнованно проговорила Тамит. – Уходи! Я не хочу видеть твою смерть!

Он вдруг сел и притянул ее к себе. Обнаженный, как был, и лишенный всякого стыда перед ней; ему казалось, что они достигли полного единения…

- Ты действительно хочешь, чтобы я жил? – произнес он с таким чувством, что Тамит чуть не забылась. Это был лучший мужчина из всех, кого она любила. Лучший. Если бы он не был сыном убийцы, который отобрал у нее жизнь.

- Больше всего на свете… - прошептала Тамит, и тогда молодой человек улыбнулся и притянул ее к себе. Она протестующе простонала, уперевшись ладонями ему в плечи, но он был не из тех, кого может одолеть женщина; он овладел ее губами, телом, и ей казалось, что ради этого восторга и этого человека она может полностью поступиться своею местью. Полностью поступиться собой. Что может быть важнее того, что самый совершенный мужчина в стране снизошел к ней?

Она должна быть счастлива лечь ему под ноги.

Удовлетворенный влюбленный лежал на ней, отдыхая, как на земле, которую попирал; Тамит едва подавила желание ударить его коленом. Да так, чтобы он перестал быть мужчиной.

- Беги отсюда, - холодно и зло выдохнула она ему в темя; от неожиданного ощущения юноша вскочил, точно она и вправду его ударила.

Когда он оделся и повернулся к ней, Тамит уже улыбалась. Она встала и приняла его нежный прощальный поцелуй; он действительно был в нее влюблен. Он не боялся рисковать еще миг и еще…

- А если у нас будет еще дитя? – словно бы невначай спросила Тамит.

Аменемхет вздрогнул и попятился, точно не знал, что от того, что они делают, рождаются дети.

- Я буду рад, - сказал он – так, точно совершил подвиг. Улыбнулся, гордясь собой.

Что ж, он мог собой гордиться – интересно, сознает ли этот господин, что поступки, которые кажутся ему подвигами, очень тяжкие преступления? Такие, как он, просто не привыкли думать, что и они чему-то подвластны…

- Беги! – в последний раз шепотом приказала Тамит, и Аменемхет кивнул и скрылся.

Отец до сих пор не догадался ни о чем только потому, что поведение его сына – невероятная наглость.

Тем ужаснее будет, когда все обнаружится…

Аменемхет спрыгнул на землю, и вдруг ему показалось, что он кого-то видит. Подумав, что это стражник, юноша не раздумывая метнулся к дому; хотя это его бы не спасло. Человек в саду бросился за ним, и Аменемхет разглядел белое женское платье, и тогда остановился. Это была сестра.

Меритамон не предаст его – он знал.

Молодая женщина подошла к нему вплотную и взглянула в глаза. Он не знал, что сестра приехала, потому что сам вернулся домой только поздно вечером, и никто из бодрствовавших слуг его не известил.

- Мне не сказали, что ты вернулась, - произнес Аменемхет.

Это было единственное, что он мог сказать. Меритамон улыбнулась – с жалостью, а может, с презрением, которое нередко появлялось на лице Аменемхета и их с Меритамон великого отца. Но в глазах Меритамон было еще и изумление и стремление доискаться причин преступного поведения брата…

- Я предупредила, чтобы слуги не беспокоили тебя извещением о моем приезде, - тихо сказала сестра. – Ты тревожил меня, Аменемхет.

Она все еще изумленно смотрела ему в глаза – как будто думала, что сейчас он объяснит, что делал, и все уладится.

Вдруг Аменемхет сообразил, что сделала сестра – выследила его; и пришел в такую ярость, что попятился, чтобы не ударить ее.

- Ты следила за мной! Как ты посмела?..

- Ш-ш!..

Меритамон умоляюще прижала пальчик к губам. Она огляделась, потом снова обратила взгляд на брата.

- Дорогой брат, ты и в самом деле ходишь к женщине отца? Или я ошиблась?

Она не судила его, а искала ему оправдания, уже сейчас. Вдруг Аменемхет понял, что не сможет ей солгать; он прижал сестру к себе, так что перестал видеть ее лицо, мучившее его своим выражением.

- Да, - прошептал он. – Я хожу к ней. Я люблю ее.

Меритамон вздрогнула.

- Аменемхет…

- Тихо, - шепнул уже он, и сестра замолчала в его объятиях, тяжело дыша и дрожа. Ее положение стало постыдным, ужасной насмешкой над нею и ее любовью к брату. А любые слова показались бы сейчас насмешкой над честью отца.

- Почему? – шепнула она наконец, по-прежнему не отрываясь от брата.

Чтобы не смотреть ему в лицо.

- Боги решили так, - прошептал Аменемхет. – Я отец Аменхотепа, и наш отец взял мою любовницу в свой гарем, чтобы очистить мое имя…

- О Амон, - вырвалось у несчастной Меритамон.

Она отстранилась от брата и взглянула ему в глаза.

- Мое сердце знало это!..

Аменемхет усмехнулся.

На самом деле он был в ужасе.

- Что ты теперь будешь делать? Пойдешь к отцу и выдашь меня?

Меритамон замерла, сжав губы и глядя на брата блестящими от слез глазами – а потом мотнула головой.

- Это предательство, - прошептала она. – Я люблю тебя и никогда не выдам.

Аменемхет перевел дыхание. Он ведь действительно подумал сейчас, что погиб – сестренка могла из самой чистой любви пойти и выдать его отцу; ведь она не знает, каков отец на самом деле…

Она не знает, и каков ее брат на самом деле.

- Стало быть, отца не любишь? – спросил молодой человек.

Он как-то горько осмелел после ее уверения, что она не выдаст его.

Меритамон открыла рот и вдруг закрыла; губка скользнула под зубы, и Меритамон с силой прикусила ее. Дочь Неб-Амона только сейчас поняла, что, спасая брата, предает отца…

Она шагнула к Аменемхету снова, и они снова обнялись.

- Я люблю вас обоих, - прошептала Меритамон. – Но я знаю, что предавать нельзя… Я буду молчать… Ты…

Она снова посмотрела брату в глаза, детски надеясь, что он, может быть, откажется от своей женщины. Она представления не имела, что это такое – все еще дитя, хоть и замужем.

- Я никогда не откажусь от Тамит, - сказал Аменемхет.

Меритамон еще некоторое время смотрела на него, потом опять кивнула.

- Хорошо, - прошептала она. – Не бойся, что я вам поврежу…

Она улыбнулась – хотя бы на это имела мужество.

Аменемхет улыбнулся в ответ и поцеловал сестру.

- Иди спать.

Она убежала.

Предательница, как он сам.

Утром Меритамон встала рано и, движимая любопытством, жалостью и какой-то неясной, но сильной жаждой соучастия отправилась в тот уголок сада, где поймала брата. Там была заключена наложница отца, в действительности, как оказалось, по праву принадлежавшая Аменемхету… Наверное, она сама так же любила брата, как и он ее – Аменемхета невозможно было не любить всем сердцем.

И невозможно было не желать. Меритамон была его сестрой, но она это чувствовала.

Юная госпожа присела под стеной и задумалась, попытавшись вообразить себе, какова эта женщина. Размеры ее несчастья только сейчас начали вырисовываться перед Меритамон – намного большего несчастья, чем испытала дочь Неб-Амона за всю свою жизнь…

Молодая женщина встала и, подняв голову, попыталась оценить высоту стены. Брат забирался к Тамит – так, кажется, он назвал свою возлюбленную – по этому сухому сикомору; как это, должно быть, трудно. И женщине через такую стену не перелезть. А изнутри двери в крыло наложниц охраняют стражники.