Незримый гений (СИ)

Эрик согнулся над краем старого дубового сундука, сбоку от которого возвышалась груда пыльного хлама, и доставал из коробки очередной потрепанный предмет. Он годами не притрагивался к этому старому мусору, о многих найденных сейчас предметах он давным-давно забыл. Вздохнув, Эрик откинулся на пятки и потер горящие глаза.

Было очень поздно, и он вымотался до предела, но, кажется, не мог достаточно успокоиться, чтобы лечь спать. На самом деле он не спал ночами уже несколько суток подряд и знал почему. Как и многое другое, его бессонница была напрямую связана с недавним появлением Брилл в театре. Эта женщина разрушала его жизнь на всех мыслимых уровнях. Эрик ощущал себя физически, умственно и эмоционально опустошенным, как будто само нахождение в одном здании с Брилл высасывало жизнь из его тела.

Несколько дней назад он сделал над собой значительное усилие, чтобы держаться как можно дальше от этой женщины, думая, что, возможно, если он просто не будет ее видеть, то найдет силы выгнать ее из головы. Но пока что его блистательный план победоносно прошелся коваными сапогами по нему самому. Вместо того чтобы исчезнуть из мыслей Эрика, теперь эта ведьма отравляла каждый миг его существования, въедаясь в самые дальние закоулки сознания, наполняя сны образами и запахами, которые он предпочел бы забыть.

Повернув голову вбок, Эрик боролся с воспоминаниями, взывающими к его вниманию. «У нее ровно шесть разных улыбок… я помню. Одна появляется, когда она нервничает, одна — когда просвещает тебя…» Тяжело вздохнув, он раздраженно хохотнул и вновь залез в стоящий перед ним сундук.

— Боже, это конец. Я схожу с ума. Я в конце концов сдался под натиском своего одинокого существования и растерял чертовы мозги, — пробормотал он себе под нос, осторожно вытягивая из сундука старый пыльный обрывок, зажав его между указательным и большим пальцем.

Отбросив лоскут в сторону, Эрик закатил глаза.

— А теперь я прибегаю к разговорам с самим собой. Фантастика. Полагаю, не составит труда вообразить, что… — Резко умолкнув, он моргнул и уставился на маленький серый предмет, лежавший под обрывком.

Эрик медленно вытащил вещицу из дубовых застенков. Быстро поднявшись, он повернулся и, бросившись к одинокой свече, стоявшей на небольшом столике в центре комнаты, сунул комок из набитой чем-то серой ткани ближе к свету. Со слабой недоверчивой улыбкой он узнал игрушку. Серая обезьянка размером с кисть руки лежала в изгибе его ладони, ее маленькая уродливая мордочка распухла в тех местах, где разошлись швы. Легонько подтолкнув одну из лапок обезьянки пальцем, Эрик перестал улыбаться и нервно и неуверенно нахмурился.

«Как давно я ее не видел? С тех пор как пришел сюда… с тех пор… — Прерывисто вздохнув, Эрик прикусил нижнюю губу. — Забавно, именно эта маленькая обезьянка сподвигла меня сделать ту музыкальную шкатулку. Это была единственная игрушка, которую я получил в детстве, странно, что она стала моей, когда я был во власти тех британских цыган. Сейчас, когда я думаю об этом… как я вообще получил эту вещь?» Задумчиво нахмурив брови, Эрик размышлял над этим какое-то время. В его голове возникали мрачные картины: внутреннее пространство потрепанного желтого шатра, твердые черные стержни стальной клетки. И ощущение скрещенных на нем взглядов, от почти материального прикосновения которых по коже ползали мурашки.

«Нет, сосредоточься… ты пытаешься вспомнить нечто конкретное… не думай обо всем… только о вопросе… где я взял эту игрушку?» Затем завеса его памяти приподнялась, прочищая мысли, и из тьмы возникло нечто, о существовании чего он прежде не знал. Прутья и шатер вернулись на поверхность, но вместе с ними пришло что-то еще. Крохотная белая ручка протянулась из темноты, чтобы ухватиться за прутья из воспоминаний, и бледный образ детского лица то проступал, то пропадал из фокуса. Синий кружевной чепчик обрамлял маленькое личико, с которого на него бестрепетно взирали большие до странного светлые глаза. Девочка беззвучно подняла другую ручку и шмякнула на подстилку его клетки набивную обезьянку, торжественно толкнув вещицу к нему. В тот самый миг, как Эрик вспомнил, как потянулся за игрушкой, память вновь возвратилась в жестокость того, что было тогда его реальностью.

Стремительно вскочив на ноги, Эрик внутренне собрался, вытащив себя из глубин, куда быстро погружались его мысли. В том периоде его жизни были вещи, о которых он никогда бы не желал вспоминать. Стыд, унижение кружили прямо у поверхности его мыслей, угрожая вырваться, если он только позволит. Но этот ребенок… маленькая девочка — было чем-то, о чем Эрик никогда до этого не задумывался. «Не было ли это лишь плодом моего воображения? Должно быть, так и есть… Я бы помнил об этом раньше, если бы это было не так».

Пока Эрик стоял, разглядывая крохотную обезьянку, в левом виске начала азартно пульсировать ноющая боль. Вздохнув, он повернулся и пренебрежительно кинул игрушку на кровать; его настроение быстро скатывалось до мрачного. Он скользнул к маленькому журнальному столику слева от кровати и схватил стоявшие там часы. Зарычав при виде того, сколько сейчас времени, он со стуком поставил часы обратно. Снова повернувшись, Эрик вылетел из комнаты и, заложив руки за спину, принялся расшагивать по коридору. «Мне надо поспать. Я должен лечь, закрыть глаза и заснуть».

«Может, немного музыки поможет». Развернувшись на каблуках, Эрик угрюмо протопал к комнате с органом и рухнул на скамейку. Занеся руки над клавишами, он поднял взгляд на каменный потолок и мгновенно понял, что будет неспособен достаточно сосредоточиться, чтобы сыграть хоть одну ноту. Его мысли вновь с горечью вернулись к женщине, чье присутствие изначально вынудило его бодрствовать и копаться в старых воспоминаниях.

Снова вскочив на ноги, Эрик направился к гондоле, стоящей на приколе всего в нескольких футах от него, но, немного поразмыслив, сменил курс, чтобы прихватить из спальни плащ для защиты от зябкого ночного воздуха. С изящным взмахом он набросил на плечи накидку с капюшоном и пошел к двери. Сообразив, что неосознанно замер, чтобы оглянуться на серую набивную игрушку, наполовину свисавшую с края кровати, Эрик тихо выругался. В мгновение ока преодолев расстояние до кровати, он поправил обезьянку и положил ее на одну из подушек. Чувствуя себя полным идиотом, что заботится о какой-то там изношенной детской игрушке, он покачал головой и вылетел из комнаты к поджидающей его лодке. Схватив со дна лодки длинный шест, он зловеще улыбнулся в потолок. Если сам Эрик был не в силах уснуть, то стопроцентно не собирался позволять ЕЙ спокойно поработать ночью. Возможно, если он выплеснет немного раздражения, это поможет прочистить мозги.

*

— Ария, бога ради, уже поздно. Тебе пора спать. Разве ты не огорчишься, если утром будешь слишком усталой, чтобы пойти играть с другими ребятами? Знаешь, у них тут даже школа есть. Ты можешь научиться куче интересных вещей.

Едва поспевая вслед за матерью, сжимая в каждой ручке по щетке, Ария с готовностью открыла рот.

— Я н-ненавижу других д-д-девчонок! — прощебетала она. — Они г-глупые и г-г-говорят т-только о п-платьях.

Повернувшись и неодобрительно нахмурившись, Брилл завозилась со шваброй и ведром.

— Ты не должна так говорить. Разве ты не хочешь завести друзей? — спросила она со слабой улыбкой. Ария снова разговаривала, словно и не было ее долгой немоты, и Брилл не могла испытывать большего облегчения.

С самого рождественского утра, когда в их комнате появилась загадочная музыкальная шкатулка, Ария, по-видимому, шаг за шагом восстанавливалась после своего приступа торжественного молчания. Под каким бы гнетом ни жила она все эти месяцы, тот начал рассеиваться. Теперь она говорила, иногда даже с незнакомыми людьми. Что-то в самом театре, в его таинственности или тихой уединенности, излечивало открытые раны в душе Арии. Наконец-то она перестала горевать о своем пропавшем друге в маске. В свете этих долгожданных изменений Брилл не могла долго на нее сердиться.