Play (СИ)

В последние месяцы ей не часто удавалось побыть наедине с собой. Натянутый на плечи новый образ давил, сковывал движения, и – главное – отнимал кучу сил. Теперь она гладила свою одежду, выполняла домашние задания, заучивала ответы из учебника, и ненавидела каждую секунду своей жизни.

Кто знал, что это окажется так сложно? Играть роль хорошей девочки, стискивая зубы проходить мимо, заставлять себя не смотреть, не слышать, и – главное – ничего не делать.

Сегодня Ксюха решила, что ей нужна передышка. Накинула на плечи куртку, написала маме записку, и ушла на весь вечер к реке – там было ее любимое с детства место: укромный уголок, у самой воды, где никто не мог ее видеть, и откуда никого не могла видеть она.

Она села прямо на камни, достала из кармана мятую пачку сигарет, и закурила, поморщившись.

-Что дальше? – Спросила вслух у воды. – Что же будет с нами дальше?

И ответ пришел сам собой: дальше не будет ничего.

Меньше чем через год она уедет в другой город. В город, который она уже заранее ненавидела. Меньше чем через год она уедет навсегда. И тогда уже будет неважно, есть эта любовь, или нет ее больше – все просто закончится, только и всего.

Горький дым струей вошел в легкие и вырвался наружу с болью.

-Что-то я сделала не так, - подумала Ксюха, - что-то очень-очень важное я сделала не так.

Шесть лет. Шесть чертовых лет, и это чувство не прошло. Чего только она ни делала, чтобы избавиться от него – и все тщетно. Как бы она ни врала себе, всегда и во всем была только Анастасия Павловна, и никто больше.

-Почему? – Спросила она у воды. – Ну почему? Что такого есть в этой женщине, от чего я могу думать только о ней? Ну что в ней такого?

Ответа не было. Она достала из внутреннего кармана куртки фотографию, и при одном взгляде сердце снова забилось под горлом. Анастасия Павловна… Это имя так нежно перекатывается на языке, что его хочется произносить вечно. Анастасия Павловна…

Она подумала вдруг, что на самом деле все, что тревожило ее и год, и два назад, как-то вдруг перестало иметь значение. Пошлая ли это любовь? Извращенная ли? Нет. Ксюха не ощущала никакой извращенности. Только острое, сладкое, мучительное в своей горечи чувство.

«Все, что я делаю – я делаю для тебя».

И, кажется, получилось, разве нет? Несколько месяцев она ведет себя как паинька, несколько месяцев Анастасия Павловна улыбается и хвалит ее на занятиях, и несколько месяцев Ксюха медленно и тихо умирает.

-Страдать изволим? – Он появился как всегда неожиданно, приземлился позади Ксюхи, соединил ладони на ее животе. Она откинулась назад в его объятиях.

-Да нет, - ответила Ксюха, - просто думаю. Как далеко я могу зайти в своем желании сделать ее жизнь проще и легче, а, Джон?

-Не знаю, детка. Как по мне, ты и так уже слишком далеко зашла.

Может и так. Но кто считает? Кому дано отмерить, слишком это далеко, или еще не слишком? Кто может с уверенностью сказать: «Вот здесь, в этом самом месте, уже пора остановиться»?

-Ты решила с институтом? – Спросил Женя.

-Решила, - стиснула зубы Ксюха, - родители за меня все решили. Педагогический.

-Почему именно педагогический? Ты все не оставляешь надежды вернуться потом работать в свою школу?

Зубы стиснулись еще сильнее.

-Потому что они предложили альтернативу: или таганрогский педагогический, или МФТИ.

-А в Москву ты не хочешь.

-А в Москву я не хочу.

Она снова посмотрела на фотографию. Анастасия Павловна улыбалась, глядя в объектив фотокамеры. Глядя на нее – такую счастливую – Ксюха подумала, что ей уже давно не нужно смотреть: даже с закрытыми глазами она может видеть, какие у Анастасии Павловны глаза, какие руки, какие плечи, какой запах.

-Детка, - Джон за ее спиной нашел мелкий камушек и швырнул его в реку, - что с тобой все же?

-Ничего, - улыбнулась Ксюха с горечью, - со мной уже несколько месяцев как ничего. Сегодня они уговорили меня пойти на олимпиаду. Понимаешь, Джон, олимпиаду!

Она развернулась в его руках, и гневно заглянула в его лицо.

-Понимаешь, до чего дошла игра в пай-девочку? Они хотят, чтобы я участвовала в олимпиаде!

-А почему тебя это так оскорбляет?

-Да потому что это все мерзко! – Выкрикнула она. – Я и раньше училась хорошо. Я и раньше получала отличные оценки. Но никому даже в голову не могло прийти отправить меня на эту чертову олимпиаду! А теперь? Теперь – да. Теперь – можно. И знаешь, что это значит?

-Это значит, что в этой системе покорность ценится куда больше, чем знания, - Джон прижал ее к себе, трясущуюся от злости, и принялся гладить по голове. – Успокойся, детка. Ты так орешь, словно это для тебя новость.

-Нет, не новость, - всхлипнула Ксюха, - но я все больше прихожу к выводу, что это не наша школа такая. Это весь мир такой, Джоник. Чем покорнее ты – тем больше тебя ценят. И значит, знания, опыт, душевные качества не значат ничего. Веди себя хорошо – и будешь на вершине мира. И все тебя будут…

-Любить, - закончил вместо нее Женя. И продолжил. – Но давай зайдем с другой стороны. Ты стала покорной. И?

-И что? – Не поняла Ксюха.

-Стала ли ОНА любить тебя больше?

Из ее горла вырвался нервный смешок. Она спрятала лицо на Женином плече и ответила глухо:

-Нет. Но она и до этого меня не любила. Хоть в лоб, хоть по лбу – один черт.

-Тогда я не понимаю, зачем ты это делаешь? Пока целью хорошего поведения было добиться ее любви – в этом был смысл. А теперь?

-Целью никогда не было добиться ее любви! – Вспыхнула Ксюха. – Никогда.

-Тогда что?

Она выкарабкалась из его объятий, и, вынув сигареты, закурила снова.

-Ответь, - настаивал Джон, - я хочу знать.

-Я хотела… - Она затянулась глубоко, и все же решилась. – Я хотела, чтобы она мною гордилась, только и всего.

FORWARD. FORWARD. PLAY.

Ничего не вышло. Грустно было признаваться в этом самой себе, но от правды не убежишь: ничего у нее не вышло. На ту секунду, когда Ксюшка расслабилась в ее руках, Асе вдруг показалось: вот оно! Получилось. Но нет. Секунда закончилась, едва успев начаться, и Ксюша все-таки вырвалась. Посмотрела на Асю бешеными глазами, подхватила кроссовки, и ушла босиком, не оглядываясь.

А дальше все у них происходило молча. Молча встретились в отеле, молча собрали вещи, молча сели в самолет и молча улетели в Москву. Домой приехали тоже молча. Ксюша даже заходить не стала – бросила через порог сумку на пол, и, развернувшись, молча ушла.

Ася заставила себя разобрать вещи: что в шкафы, а что и в стирку. Сходила в магазин. Приготовила ужин. И только под вечер уже, уставшая, присела на стул у окна и позвонила Завадской.

-Вот так, - закончила она свой горестный рассказ, - ничего у меня не получилось, Ленка. Ксюшка куда-то убежала, и вернется ли – одному богу известно.

-Куда она денется, - протянула Лена задумчиво, - другой вопрос: какая она вернется? Насть, ты не обижайся на меня, но ты все-таки идиотка.

-Почему идиотка? – Возмутилась Ася. – Я все сделала так, как ты сказала.

-Ну конечно, - послышался в трубке смех, - ты все сделала НЕ ТАК, как я сказала. Ты же напугала ее до полусмерти, вот и все, что ты сделала. Я говорила – расслабься, а ты что сделала?

-Я и расслабилась… Делала то, что хотела, вот и все.

-Правильно. А зачем с объяснениями полезла? Неужели не понимаешь, что Ксюше эти твои объяснения – смерти подобны? Я уверена, что она уже выстроила у себя в голове картинку происходящего, и эта картинка явно не в твою пользу.

Ася покачала головой, разминая затекшую шею. Посмотрела на пачку сигарет, заложенную за батарею. И закурила.

-Ленка, приехала бы ты к нам в гости, а? – Предложила отчаянно, прекрасно зная, какой ответ услышит. – Я бы так хотела тебя увидеть.

-Я бы тоже хотела, - ответила Лена грустно, - но ты прекрасно знаешь, что мне к вам нельзя.

-Но это же глупость какая-то! Столько лет прошло, и я уверена, что она уже не так остро…