Пятьдесят девственниц (СИ)

Тут же разом и выяснилось, что монахинь в монастыре гораздо больше, чем мне было представлено сначала, ибо настоятельница, прознав о моей, якобы, святой способности, приказала большинству из них сидеть по своим кельям.

Однако же, на это ни я, ни спутники мои внимания не обратили, ибо справиться с жутким демоническим созданием показалось нам гораздо важнее.

74

Темными мрачными подвалами монастыря, зайдя в самую северную их часть, искали мы замурованную комнату и, наконец, нашли. Немногими кирками и ломами, которые нашлись в сем, Богам угодном, заведении пробили мы стену. Зрелище, представшее нашему взору было настоль ужасно, что мать-настоятельница выпустила из рук фонарь.

И впрямь, будут ли слова, чтобы описать отвратительное выражение лица мумии, наткнутой на стальной кол, что, входя в ее зад, острием вышел из правой подмышки? Нет, никогда, ибо не считаю себя столь сильным в словосложении, не дерзну я описать все, увиденное мною тогда.

В наступившей после обронения фонаря тьме, поскольку темнота нас всех своим страхом убила бы, я поспешно выхватил из-под полы и засветил жезл и, в свете его, мумифицированное тело вдруг вспыхнуло ярче тысячи светил, а стены этой извращенной погребальной камеры содрогнулись. А, когда пепел рухнул на пол, с потолка посыпались крупные каменья. И долго еще бежали мы прочь, преследуемые обвалом, идущим у нас по пятам.

— Ах, сестры! — сказала мать-настоятельница. — Сегодня у нас, во истину, славный праздник, ибо мы избавились от великой напасти!

Вслед за этим монахини, числом около полутора сотен направились в трапезную. А тут подошли несколько из них, приставленные смотреть все это время за сестрой Эланой.

— Она, проснувшись, даже откушала бульона и пребывает в совершенности в себе, — доложили они.

— О, Боги, она действительно исцелится! — воздела руки к небесам мать-настоятельница. — Вот уж, знаменательный день!

Мы со спутниками заняли место за столом на который уже начали подавать праздничные блюда.

— Послушайте, святой старец, — сказала вдруг настоятельница. — Наши семь девственниц — конечно, монахини. А все же, они — молодые здоровые девицы. И доставите ли вы им хоть немного удовольствия, если и далее будете питаться одним хлебом и водой?

— Знаете, матушка, — признал я. — Только исходя из этой, предстоящей мне задачи, я готов отказаться от своего поста. Потому, как, должны же и девицы испытать удовольствие, не токмо же я.

Тут же мне поднесли хорошо зажаренную с капустой и яблоками утку и большой кубок вина.

— А еще скажите мне, старец Светоч, — с улыбкой глядя на то, как я все это поглощаю, спросила мать настоятельница. — При всей моей благодарности к вам, ибо спасли вы мне любимую сестру. Откуда и как берется такая святость? Не видела я никогда святых, которые ставили бы, подобно вашим, условия насчет девства и действовали не молениями и священными текстами, а жезлом.

— Вы правы, матушка, — вмешалась тут Быстрые Глазки. — Друг мой совсем не святой, но он — маг, именем Поздний Рассвет, и только магией своей сумел справиться с тем жутким созданием, которое вы сами в ваших подвалах видели. Скрывается же он от того, что в королевстве нашем магия не в чести.

— Никто из нас его не выдаст, — твердо пообещала настоятельница. — Много по монастырям ходит славы о его чудесах, а, все же, в нашем монастыре, проявил он себя более, чем у всех. По этому живите у нас без опаски, пока не кончится зима. За одну-то ночь с семерыми ему, при всей магии управиться будет сложновато, а нас зимой почти никто не посещает.

— Ох, матушка, — сказала при этом Глазки, указав на Крикуна. — Но мой младший братец, в юные свои годы, настолько не подходит для такого праведного места…

— Милая девица, — улыбнулась настоятельница. — Не согрешишь — не покаешься. Я же сумею каждой согрешившей назначить епитимью. Лишь бы не оказалось их слишком много, а то заездят бедного мальчугана.

— Да нет, вы об этом не волнуйтесь, — сказал Крикун.

— Глупый мальчишка, — под смех окружавших нас монахинь ответила Глазки. — Успокойся, они дадут многое — сумел бы ты взять.

— Однако же, кому из нас отрабатывать долг первой? — спросила одна из девственных монахинь. — Пусть наш достойный гость скажет, ибо все мы пребываем в некоем боязливом нетерпении.

— Было бы нехорошо, с моей стороны, выбрать одну и обидеть остальных, — ответствовал я. — Пусть дело решит жребий, ибо, верьте моему слову, все вы одинаково хороши для меня.

— Что же, давайте выпьем еще вина и кинем жребий, — согласилась мать настоятельница. — Посмотрим, кому доведется провести сегодняшнюю ночь с нашим гостем.

Тут же было принесено семь одинаковых зубочисток и одна из них обломана на половину, после чего мать настоятельница зажала их пучком в кулаке так, что видны были только самые кончики.

— Ах, сестрица, тебе всегда везет, — сказала одна из монахинь, когда ее подруге угораздилось вытянуть именно этот жребий.

— Не переживай, милая, нам всем придет пройти через это, — резонно ответила та. — Какая разница, кому раньше, кому позже? Ведь делаем мы это ради доброго дела, а не из похоти.

Вслед за тем, вместе с этой сестрой, имя которой было Гара, мы удалились в отведенную нам келью, где я целиком и полностью удовлетворил ее любопытство в отношении того, что есть плотский грех и каковы бывают его проявления. Дело это заняло у нас никак не меньше ночи.

75

Следующим вечером на смену двадцатилетней Гаре пришла одинадцатилетняя Вельма, пугливая, как лань, обладательница нежных трепетных губок и маленького горячего язычка, которым она могла чудеса творить. В остальном же, ей пришлось несравненно труднее Гары, ибо сложена была еще совсем по детски и вокруг детородных врат ее едва появились первые светло-русые волоски.

Вельму сменила Лора, умудрившаяся сохранить свою девственность до двадцати шести лет, и мне не мало пришлось приложить старания, чтобы бедняжка не померла от страха в ожидании того, что придется пережить.

Девятнадцатилетняя Дарена больше всего на свете боялась забеременеть, причем, вопреки всему тому, что говорили ей более старшие и умудренные в этих вопросах монахини, считала, что зачатие происходит от поцелуев. Поэтому за всю ночь уста наши ни разу не соприкоснулись, хотя во всем остальном девица охотно предоставляла мне полную свободу действий.

Ее восемнадцатилетней подружке Нерте, наоборот, зачать хотелось необычайно, так как настоятельница пообещала, что, буде у кого из семи девственниц родится ребенок, это не только не будет наказуемо, но, кроме всего, чадо будет взято на содержание монастыря и останется вместе с матерью. Так что, всю ночь с Нертой мы занимались лишь тем, что зачатию способствует и разнообразием себя не баловали.

Криде, которой, как раз, в этот день исполнилось пятнадцать, ее подруга Тения уступила свой жребий в качестве подарка. Оказавшись в моей келье, распаленная рассказами побывавших у меня ранее, Крида забралась на меня верхом и нанизалась на свой подарок со страшной силой. Особой она оказалась настолько страстной, что для ее удовлетворения мне пришлось принять толику возбуждающей травы.

Сама же шестнадцатилетняя Тения, девица, внешне кроткая и застенчивая, огорошила меня на следующий день тем, что попросила, непременно, перед началом игры, связать себя и легонько высечь. Справившись у настоятельницы, не нанесу ли тем обиды монастырю, я узнал в ответ, что родители бедняжки Тении были донельзя религиозны и пороли девицу за все, что их ограниченные рассудки, могли посчитать неподобающим благонравной девице. Вместе с тем я получил из ее рук прочную шелковую ленту и охапку розог.

Большое это количество было истрачено уже под утро, связанная же девица беспрестанно всхлипывая и стеная величала меня не иначе, чем любимым папочкой, отдаваясь мыслимыми и немыслимыми способами, а утром объявила, что никогда еще не получала так много наслаждения за одну ночь.