Пятьдесят девственниц (СИ)

Шакун Вадим Григорьевич

Пятьдесят девственниц

1

Описание жизненного пути и деяний своих, а их, к добру ли к худу, на непроторенной ниве познания мира свершил я немало, начинать мне приходится — увы! — не с рождения своего, ибо кое-что из подвигов моих явно придется не по вкусу бесчисленной родне и престарелым родителям, о которых доныне не имею известий, а с маленькой таверны на окраине крохотной деревушки. Селение то называлось Заячий Зуб, а таверна — «Веселый Заяц». Ее наименовали в честь деревни или наоборот — не знаю, но более унылого места на свете не встречал.

Явился я в таверну незадолго до того как стемнело, поскольку была она подходящим местом, где можно заночевать не доходя пары миль до замка Зубень, в котором я рассчитывал пожить достаточное время в свое удовольствие на хлебной и неутомительной должности библиотекаря, проводя досуг в изучении магических наук до которых был изрядный охотник.

Будучи человеком нетерпеливым, я опасался, что радушный прием в замке не позволит мне уединиться для моих опытов в подходящий час, а час такой, если верить таблицам эфемерид, наставал сегодня после полуночи. Подробности весьма любопытного ритуала записаны были мною около трех месяцев назад. Все для него необходимое было окончательно собрано только сегодня утром, когда в городке в шести милях от Заячьего Зуба я приобрел у вдовой, замученной нищетой и многодетством, башмачницы одну из ее малолетних дочерей.

Девочка отзывалась на имя Трина, данное, вероятно, потому, что родилась третьим ребенком в семье, была обучена счету и выгодно отличалась живостью ума и характера от своих деревенских сверстниц, что, в конечном итоге, и определило уплаченную за нее цену.

Зайдя в таверну, пустую, поскольку постояльцев в ней не было, а завсегдатаи-выпивохи еще не успели собраться, я, первым делом заказал ужин для себя и своей малолетней «дочурки». Трина, которую я всю дорогу учил называть себя не иначе, чем «папа», не выдала истинной степени нашего мнимого родства и, все же, на лице трактирщика переглянувшегося со своей коренастой и полной супружницей я заметил тень неудовольствия.

Вероятно, дела их шли не слишком хорошо, потому что ни сам трактирщик, ни его бесформенно оплывшая половина со щеточкой усов под носом-лепешкой не сказали мне ни единого слова и уже через четверть часа на столе перед нами появилась жареная курица и кувшин кислого, изготовленного из местного полудикого винограда, вина.

При виде курицы глаза Трины округлились и она с аппетитом начала поглощать сочное пышущее жаром мясо, да с такой скоростью, что я даже испугался за ее здоровье. И впрямь, этот скромный ужин показался ей, вероятно, невообразимо роскошным пиршеством.

Едва голод был утолен и от птицы осталась лишь горстка тщательно обглоданных костей, я повелел хозяевам наполнить опустевший кувшин вином и, взяв его, отправился в отведенную нам комнату.

Оказавшись в ней и поставив кувшин на стол, я вручил своей спутнице плод сушеного чернослива и, покуда она с удовольствием грызла это лакомство, начал освобождать ее от одежды. За широкой — дыра на дыре — шалью пришел черед легонькой драной шубейки, потом шерстяному изрядно битому молью платьицу и, наконец, сорочке.

В ходе недавнего торга с ее мамашей, одну серебряную монету я уплатил за то, что на Трине одето. При этом, самые новые вещи, рачительная родительница, естественно, оставила сестрам моей спутницы. Вторая монета, как подразумевалось, уплачена за ее хорошее воспитание. И вот, наконец, мне удалось увидеть то, за что я заплатил целых три серебряных монеты.

Стоит ли тратить слова на то, что открылось моему взору? Если кому-нибудь из вас доводилось видеть невинную наготу девочки, которой осталось совсем немного до десяти лет от роду, чье стройное худенькое тельце еще не украшено теми источниками молока, размерами которых столь гордятся наши перезрелые красотки, чей нежно белый, не успевший еще покрыться порослью лобок, так, кажется и жаждет страстного поцелуя, тот меня поймет.

Изрядно застеснявшаяся Трина кротко позволила мне, обнажить себя совершенно и я тут же отер ее с головы до ног куском ткани смоченным в теплой воде из медного сосуда стоявшего на жарко пылающем камине. Лицо моей спутницы отразило некоторый испуг, когда сразу же после этого я уложил ее в постель, однако, желая получше подготовить к свершению ритуала, я постарался, как мог, успокоить ее и с этой целью вручил заранее приобретенный тут же в трактире кулек с изюмом.

Лакомство пришлось Трине весьма и весьма по вкусу. Увлеченная поглощением сухих ягод она совершенно не обратила внимания на то, что я, не обнажаясь, дабы не смутить ее, вторгся, тем не менее, на одно с ней ложе.

И все же, заранее пугать невинного ребенка никак не входило в мои планы, поэтому, ожидая, покуда на улице не стемнеет, я принялся развлекать ее всевозможными сказочными историями об эльфах, дварфах, чужеземных странах и прочей, приятной детскому слуху всячиной.

Рассказы мои были Трине по душе и, мало-помалу, она перестала обращать внимание на то, что я, трогаю ее при этом за разные места и, наоборот, лишь весело смеялась, когда прикосновения эти казались ей особенно приятны. Приятнейшую минуту сменяла минута еще более приятная, за окном уже стемнело как вдруг веселое это времяпровождение было прервано самым бесцеремонным образом.

2

Заслышав стук в дверь я поспешно привел в порядок свое одеяние и, повелев Трине прикинуться спящей, отворил дверь.

— Сдается мне, сударь, что вы — маг, — вытягивая шею в попытке через плечо мое разглядеть то, что творится в комнате заявила возникшая за приоткрытой дверью усатая жена хозяина трактира. — Кто еще будет таскаться по дорогам с полным мешком книг и беззащитным для всякого разврата ребенком?

— Что вы, почтенная женщина! — пылко начал лгать я, перепуганный таковой ее наблюдательностью. И впрямь, в дорожном мешке моем лежало, кроме всего прочего, несколько книг. — Занятие мое далеко от магии, а невинное это дитя есть ни кто иная, как моя горячо любимая дочурка. Путешествуем же мы вдвоем поелику, оставшись вдов, я еще не успел обзавестись достойной спутницей жизни.

С жаром произнесенные слова мои, казалось, произвели на трактирщицу некоторое впечатление.

— Жаль-жаль, — отступила она на шаг назад, но все же вперив мне в лицо испытывающий взгляд веско добавила. — Были бы вы, сударь, маг, так уж сегодня ночью заработали бы пару золотых.

Услышав о золоте я призадумался ибо состояние мое в тот момент находилось в крайнем упадке. Приблизившись к замку Зубень, где надеялся пребывать в относительном достатке, я потратил все свои сбережения на Трину и на эту с ней ночевку. А было бы неплохо прибыть на новое место в достойном моей должности платье, да и спутницу свою приодеть.

— А какое дело есть у вас для мага? — осторожно поинтересовался я. — Спрашиваю это к тому, что хочу лишь уберечь столь добрую женщину от непоправимого поступка. Ведь многие действа магического характера, как-то порчи и заговоры, прямо запрещены законами Королевства, а некоторые действа столь опасны, что и не каждый маг за них возьмется.

— Что касается порчи, то в этом нужды нету, — пожала плечами женщина, — относительно же всего остального, вам виднее. Мне всего лишь нужно найти одну спрятанную вещь, которая принадлежит нам с мужем по праву наследования и непременно должна быть где-то неподалеку. И, коль скоро, муж мой в эту ночь находится в отлучке, я, как законная жена, могу искать наше утерянное имущество сколько захочется.

Мне вновь пришел черед задуматься и, чем дольше я думал, тем более заманчивым казалось мне предложение этой доброй женщины. Действительно, к чему производить ритуал с невинной Триной, которая еще не привыкла ко мне как следует и может излишне перепугаться представ перед необходимостью совершать весьма непривычные для себя действия, когда в той же таверне есть особа с которой нам есть что предложить друг другу.