Одиннадцать тысяч палок или любовные похождения господаря

        Но Жопопия, которая присутствовала при этой операции и, похоже,  разгорячилась, резко сдернула ее с кола и бросилась на Моню, не обращая внимания, что вляпывается в покрывающее его говно; тут же с удовлетворенным вздохом она ввела его хобот себе в п...ду и принялась яростно бить крупом, приговаривая при каждом наскоке: «Ха! Ха!» Но Алексине пришлось не по вкусу, что ее лишили причитающегося ей добра; она выдвинула ящик и вынула из него многохвостую плетку из кожаных ремешков, которой и принялась охаживать задницу, Жопопии, отчего подскоки той стали еще более страстными. Возбудившись от этого зрелища, Алексина нахлестывала изо всех сил. Удары так и сыпались на восхитительную жопу. Моня, чуть наклонив голову набок, смотрел в стоявшее рядом зеркало, как поднимается и опускается пышная жопа Жопопии. На подъеме полушария раскрывались, и на мгновение появлялась розетка, которая тут же исчезала на спуске, когда прекрасные толстощекие ягодицы сжимались. Внизу заросшие волосами растянутые губы заглатывали огромный штырь, который при подъеме появлялся почти целиком.

        Удары Алексины быстро заставили покраснеть всю бедную попу, сотрясаемую уже сладострастием. Вскоре один из ударов оставил после себя кровоточащий след. Обе, и бичующая, и бичуемая, впали и неистовство, словно вакханки, и, казалось, наслаждались в равной степени. Распалился и Моня, его ногти принялись вспахивать бархатистую спину Жопопии. Чтобы удобнее было бичевать свою подругу, Алексина спустилась рядом с ними на колени. Ее надувшая щеки, пышная задница содрогалась при каждом наносимом ударе в паре сантиметров от рта Мони.

        К ней немедленно устремился язык князя, но тут же, ведомый сладострастной яростью, он принялся кусать правую ягодицу. Юная красотка испустила крик боли. Зубы вонзились в плоть, и свежая, замечательно утоляющая жажду кровь хлынула алым ручьем в судорожно сжавшуюся глотку Мони. Он слизывал ее, проникаясь вкусом слегка подсоленного железа. Подпрыгивания Жопопии потеряли вдруг свою размашистость, глаза закатились, оставив на виду одни белки. Из ее запятнанного собранным с тела Мони говном рта вырвался стон, и она кончила одновременно с Моней. На них, скрежеща зубами, рухнула обессиленная и хрипящая, словно в агонии, Алексина, и Моня, прильнув ртом к ее п...де, лишь два-три раза засунул туда язык, как она тоже разрядилась. Затем, после еще нескольких конвульсий, их нервы расслабились, и все трое растянулись среди говна, крови и малофьи. Они так и заснули, а когда проснулись, часы и комнате как раз били полночь.

— Не двигайтесь, мне что-то послышалось, — сказала Жопопия, — и это не горничная, ей до меня нет дела. Она, должно быть, давно легла.

       Холодный пот выступил на лбу у Мони и двух девушек. Волосы встали у них на голове дыбом, и дрожь пробежала по голым, изгвазданным в говне телам. «Там кто-то есть», — добавила Алексина. «Там кто-то есть», — подтвердил Моня. В этот миг двери приоткрылись, и в неверном свете, проникшем внутрь с ночной улицы, стали видны две человеческие тени, облаченные в плащи с поднятыми воротниками и с котелками на головах.

         Первый вдруг зажег электрический фонарик. Луч осветил комнату, но грабители поначалу не заметили растянувшуюся на полу группу.

— Это дурно пахнет, — сказал первый.

— Все же зайдем, в ящиках должны быть бабки, — откликнулся второй. В этот момент Жопопия дотянулась наконец до выключателя, и комнату неожиданно залил свет.

       При виде их наготы взломщики оторопели. «Бля, говно, — сказал первый, — не будь я Рогонель, ну и вкусы у вас». Это был чернявый детина с волосатыми руками. Еще уродливей делала его всклокоченная борода. «Вот это да, — сказал второй, — во пошутили. Мне это нравится;   говно — оно приносит удачу». Этот оказался бледным, как поганка, одноглазым хулиганом, пожевывающим давно погасший окурок сигареты. «Ты прав, Шаланда, — сказал Рогонель, — я как раз в него вляпался, и первой моей удачей, я думаю, станет протянуть мамзель.   Но сначала займемся парнишкой».   И,   набросившись на перепуганного Моню, взломщики заткнули ему рот и связали по рукам и ногам. Потом, повернувшись к дамам, которые, хотя и не могли унять дрожь, проявляли, похоже, любопытство. Шаланда заявил: «Ну-с, девчонки, постарайтесь быть помилее, а не то я пожалуюсь Просперу». В руке у него была тросточка, которую он отдал Жопопии с наказом отколошматить изо всех сил Моню. Потом, пристроившись сзади нее, он вытащил свой е...льник, тонкий, словно мизинец, но необычайно длинный. Жопопия приступила к забавам, а Шаланда В начал с пошлепывания ее по заду, приговаривая при этом: «Ну что, мой толстощеконький, сейчас ты сыграешь на флейте, а желтая землица — она мне подойдет».

       Он лапал и теребил этот пухлый, покрытый пушком зад,   а просунув вперед руку, занялся также и клитором, потом внезапно  всадил свой тонкий и длинный стерженек.   Жопопия зашевелила задницей, продолжая охаживать Моню, который не мог ни увернуться, ни закричать, а только извивался, как червяк, при каждом ударе палки, оставляющем у него на коже красный след, быстро наливающийся синим. По мере того, как Шаланда вкалывал ей в зад, Жопопия возбудилась и, все сильнее молотя Моню, вскричала: «Ублюдок, получай, падла... Шаланда, воткни же до конца свою зубочистку». Тело Мони кровоточило.

       Тем временем Рогонель сцапал Алексину и швырнул ее на кровать. Для начала он покусал немного ей соски, и те начали вставать. Потом спустился к п...де и всю ее втянул себе в рот, одновременно выдирая с лобка красиво завитые светлые волосики. Приподнявшись, бандит  вытащил из штанов свою огромную, но короткую бульбу с фиолетовой

 головкой. Перевернув Алексину, он принялся шлепать ее пухлый розовый зад, время от времени проводя рукой по разделяющей его щели. Потом подхватил красотку себе под мышку, чтобы правой руке было вольготней разгуливать по заднице. Левой же он держал ее за  бородку, отчего Алексине было очень больно. Она расплакалась и запричитала, что побудило Рогонеля со всего плеча охаживать увесистыми оплеухами подставленный зад. Ее пышные розовые ляжки ерзали, жопа содрогалась — каждый раз, когда на нее обрушивалась лапища взломщика. В конце концов она попыталась сопротивляться. Своими изящными, ничем не занятыми ручками она принялась царапать бородатую физиономию. Она выдирала волосы у него с лица точно так же, как он драл ее за бородку. «Ну вот», — сказал Рогонель  и перевернул Алексину.

        Ее взгляд упал на Шаланду, который е...л в жопу Жопопию, в свою очередь избивающую залитого кровью Моню, и это зрелище возбудило ее. Толщенная битка Рогонеля билась ей в зад, но тыкалась напрасно, попадая то левее, то правее, то чуть выше, а то чуть ниже; потом он наконец нащупал дыру и, схватив обеими руками гладкий и бархатистый крестец Алексины, изо всех сил потянул ее к себе. От боли, причиненной разорвавшей ей жопу гигантской елдой, она закричала бы, не будь так возбуждена всем происходящим. Едва засунув х... ей в жопу, Рогонель тут же извлек его наружу и, опрокинув Алексину на кровать, всадил свое орудие уже ей в пузо. Инструмент вошел с большим, ввиду своей необъятности, трудом, но стоило ему очутиться внутри, как Алексина свела вместе, забросив их за спину взломщика, свои ноги и так тесно вжала его в себя, что даже при желании он не мог бы от нее освободиться. Е...лись они яростно. Рогонель засасывал ее сиськи, а его борода щекоткой еще более возбуждала Алексину; та просунула руку в штаны взломщика и засунула палец ему в жопу. Тут они принялись кусаться, словно дикие звери, вовсю работая бедрами. Так же неистово они и разрядились. Но елда Рогонеля, придушенная влагалищем Алексины, тут же начало топорщиться вновь. Девушка закрыла глаза, чтобы полнее насладиться этими повторными объятиями. Она кончила четырнадцать раз, а Рогонель тем временем успел сделать это трижды. Когда она пришла в себя, то увидела, что и из жопы, и из п...ды у нее идет кровь. Ее поранил огромный болт Рогонеля. Увидела она и конвульсивно дергающегося на полу Моню.