Одиннадцать тысяч палок или любовные похождения господаря

в губы.

         Вечером Флоренс категорически потребовала, чтобы мы обедали втроем с Просперо, которого она привезла с собой к нам на виллу. Вечер выдался бесподобным, и я безмерно страдал.

         Жена привела в спальню нас обоих — меня, полумертвого от тоски, и Просперо, очень удивленного и слегка смущенного выпавшей ему

удачей.

         Она указала мне на кресло и сказала:

—   Вам предстоит присутствовать на уроке сладострастия, постарайтесь этим воспользоваться.

        Потом она велела Просперо ее раздеть, что он и сделал не без некоторой грации.

        Флоренс была обворожительна. Ее упругая плоть, более пышная, чем можно было бы предположить, трепетала под рукой француза. Он тоже разделся, его член стоял. Я с удовольствием заметил, что был он не больше моего. Он оказался даже помельче и с острым кончиком. В общем и целом, это и в самом деле был подходящий таран, чтобы ломать целку. Оба они были обворожительны; я так и вижу ее, красиво причесанную, с пылающими от желания очами, розовую под кружевами своей рубашки.

         Просперо сосал ей груди, соски которых вели себя, как любовно воркующие голубки, и засунув руку под рубашку, немножко подрочил ее, пока она забавлялась, оттягивая вниз его член, а потом его отпуская, отчего он звучно шлепал юношу по животу. Я рыдал у себя в кресле. Вдруг Просперо поднял мою жену на руки и задрал сзади подол ее рубашки, так что на белый свет явился замечательный полный зад, весь испещренный соблазнительными ямочками. Просперо отшлепал ее, а она смеялась, и розы смешивались с лилиями на ее изумительной заднице. Флоренс вскоре посерьезнела и сказала:

—   Возьми меня.

       Он отнес ее на кровать, и я услышал, как моя жена издала крик боли, когда разорванная плева уступила натиску и пропустила внутрь член ее завоевателя.

       Больше они не обращали на меня никакого внимания, а я рыдал, наслаждаясь, тем не менее, своими страданиями, ибо, не в силах больше сдержаться, вытащил свой уд и дрочил его в их честь.

       Они так пое...лись раз десять. Потом моя жена, словно вновь заметив мое присутствие, обратилась ко мне:

—   Приди же, мой дорогой муженек, посмотри, как славно потрудился Просперо.

        Я подошел к кровати с воздетым в воздух удом, и моя жена, заметив, что размерами он явно превосходит член Просперо, тут же преисполнилась к нему презрением. Она принялась дрочить мой х..., приговаривая:

—   Просперо, ваш елдак ничего не стоит, коли елдак моего идиота-мужа больше вашего. Вы меня обманули. Мой муж отомстит за меня. Андрей (Андрей — это я) — отстегай-ка до крови этого человека.

        Я набросился на него, схватив с ночного столика лежавшую там плетку для собак, и исхлестал его со всей силой, которую вдохнула в меня моя ревность. Долго стегал я его. Я был сильнее его, и под конец моя жена над ним сжалилась. Увы! Она сказала мне:

—   Андрей, дайте мне ваш х…

          Она отдрочила меня, но не позволила к себе прикоснуться. Потом позвала свою собаку, красивого дога, кобеля, которого она тоже чуточку подрочила. Когда его заостренный прут встал, она заставила меня покрыть ее, приказав мне помогать бедной зверюге, у которой язык вываливался из пасти — так она задыхалась от вожделения.

          Я так страдал, что, эякулируя, потерял сознание. Когда я пришел в себя, Флоренс громкими криками звала меня к себе на помощь. Собачий х..., единожды внедрившись, больше не желал выходить наружу. Оба, и женщина, и животное, уже полчаса продолжали бесплодные попытки разъединиться. Клубень залупы удерживал челн дога в сжавшейся вагине моей жены. Я плеснул на них холодной воды, и после этого они смогли, наконец, обрести свободу. С тех пор моей жене больше не приходило в голову желание совокупиться с кобелем. В качестве благодарности она отдрочила меня и отправила спать в мою комнату.

          На следующий вечер я умолял свою жену позволить мне исполнить свои супружеские обязанности.

— Я обожаю тебя, — говорил я, — никто никогда не сможет полюбить тебя так же, как я, я — твой раб. Делай со мной все, что захочешь.

         Она была нага и обворожительна. Ее волосы разметались по постели, земляничники грудей притягивали меня, я не мог удержаться от слез. Она вытащила мой х... и медленно, скупыми движениями руки отдрочила его. Потом позвонила, и в спальне появилась молодая горничная, которую она наняла в Ницце, девка была в одной рубашке, ибо уже легла в постель. Жена опять заставила меня усесться в кресло, и я стал свидетелем игр и шалостей двух разгоряченных трибад, которые, задыхаясь и пуская слюну, раз за разом доводили друг друга до оргазма. Они делали друг другу минет, дрочили друг друга своими ляжками, и я видел, как зад юной Нинетты — полный и упругий — вздымался над моей женой, чьи глаза тонули в омуте похоти.

         Я хотел подойти к ним, но Флоренс и Нинетта принялись насмехаться надо мной и меня отдрочили, вновь погрузившись после этого в свой противный природе разврат.

         На следующий день моя жена уже не звала Нинетту, теперь очередь мучить меня пришла какому-то офицеру альпийских стрелков. У него был огромный и очень темный член. Он оказался грубияном и хамом, меня оскорблял и избивал.

          Вые.. .в мою жену, он приказал мне подойти к кровати и, схватив все ту же плетку для собак, хлестнул меня ею по лицу. От боли я закричал. Увы! Взрыв смеха моей жены вновь вызвал у меня все тот же приступ болезненного сладострастия, который я уже испытывал.

         Я дал себя раздеть грубому солдафону, которому, чтобы   возбудиться, было необходимо подвергнуть кого-то бичеванию.

         Когда я остался голым, этот самый альпиец принялся меня оскорблять, называя рогоносцем, рогачем и всякими другими подобными словами, а потом, подняв плетку, обрушил ее на мой зад; первые удары показались чудовищно жестокими, но я увидел, что жена входит во вкус моих мук, и ее удовольствие стало моим. Я сам обрел в страданиях удовольствие.

         Каждый удар обрушивался мне на ягодицы как чуть чрезмерный приступ вожделения. Первоначальная жгучая боль почти сразу же превратилась в изощренную щекотку, и мой уд немедленно встал. Удары уже сдирали с меня клочья кожи, и показавшаяся на заднице кровь странным образом разогревала меня, намного преумножая мое наслаждение.

          Палец моей жены копошился среди мха, украшавшего ее прелестную п...ду. Другой рукой она подрачивала моего палача. Град ударов внезапно чуть ли не удвоился, и я почувствовал, что приближается момент оргазма. Мой мозг преисполнился восторга, подобные моменты переживали, должно быть, прославляемые церковью мученики.

         Я поднялся, весь в крови и со стоящим колом членом, и бросился на свою жену.

         Ни она, ни ее любовник не в силах были мне помешать. Я упал в объятия своей нареченной, и мой член, едва дотронувшись до золоченой шерстки у нее на п...де, выметнул под мои ужасающие вопли из себя всю малофью.

         Но альпиец уже оторвал меня от едва обретенного прибежища, а покрасневшая от гнева жена заявила, что я заслуживаю наказания.

         Она взяла булавки и стала втыкать их одну за другой мне в тело, испытывая при этом нескончаемое сладострастие. От боли я страшно кричал. Любой пожалел бы меня, но только не моя недостойная супруга: она, вся раскрасневшись, улеглась на кровать и, раздвинув ноги, схватила своего любовника за огромный ослиный х... и, раздвинув волосы и губы своей п...ды, погрузила его член внутрь —до самой мошонки, а любовник ее тем временем кусал ей груди, ну а я как безумный катался по земле, еще глубже загоняя себе в тело булавки.

         Я пришел в себя в руках у красотки Нинетты, которая, присев надо мной на корточки, выдергивала из меня булавки. Я слышал, как в соседней комнате моя жена бранится и кричит, кончая в объятиях офицера. Боль, которую мне причиняли вытаскиваемые Нинеттой булавки, смешивалась со страданиями, причиняемыми наслаждением моей жены, и х... мой, казалось, был готов от них разорваться.