Гэсэр

Три и тысячу ведал волшебств.

Силой рук все сворачивать мог

И ломать мощной силою ног.

Говорят: на земле возродясь,

Чародейством жестоким гордясь,

Он поклялся в кромешной темени:

«Чуть позднее позднего времени,

При слиянии двух времен,

Я устрою погибель племен!»

Хан-Хурмас, дыша горячо,

Довершал богатырское дело.

Руку правую по плечо

Он отсек от безгласного тела,

И Улана руку недвижную

Ниспроверг он на землю нижнюю.

Ожила рука на земле,

На горе, на Сумбэр-скале,

Стала тигром рука врага,

По прозванию Орголи,

Подчинилась тигру тайга

Всей далекой, полночной земли,

И была страшна его власть.

Как раскроет алчную пасть,

Так проглотит он все живое.

Лезут в пасть деревья тайги —

От корней до зеленой хвои.

Хан-Хурмас не кончил еще

Богатырского, грозного дела.

Руку левую по плечо

Он отсек от безгласного тела,

И отрубленная рука

Сквозь прозрачные облака

На холмистую землю слетела.

И, покинув небесную твердь,

На земле, где гора высока,

Где с рожденьем встречается смерть,

Та отрубленная рука

Превратилась в чудовище злое

По прозванью Шэрэм-Мината.

Это чудище, злобой богато,

Весь людской ненавидело род.

У того чудовища злого

Был большой, трехсаженный рот,

Был язык ровно в пять четвертей,

Пожирало оно детей,

С каждым днем становясь лютей.

Не хотел Хан-Хурмас отдохнуть.

Отрубил он Атай-Улана

Пустотелую, черную грудь,

Чтоб на землю ее швырнуть.

Пустотелая грудь великана

Оказалась на той земле,

Где долины и горы — во мгле,

Где навыворот все живое,

Где безлюдие в душном зное,—

На урочище Хонин-Хото,

Где кочкарники да болота,

Где, с тремя воюя преградами,

Ниспадает река водопадами,

Где и слово еще не звучало,

Где не смеет подняться росток,

Где реки желтоцветной начало,

Где реки черноцветной исток.

Отсеченная черная грудь

Стала алчным, свирепым чудовищем,

Людям злую погибель готовящим

И в коварстве своем неизменным,

А звалось Абарга-Сэсэном.

Хан-Хурмаса острый и жалящий

Вновь сверкнул на мгновенье клинок,

У Атай-Улана седалище

Отрубил он до самых ног,

И на землю оно полетело

И достигло вскоре предела

Семигорья, безводной земли,

Тьмы и горя бесплодной земли,

Где ветров и песков обиталище,

Иссушенное долгим зноем.

Стало чудищем это седалище,

Диким Лойро-Лобсоголдоем,

Что неслось по горам и пустыням

На железном коне светло-синем.

А потом на землю слетели

Две отрубленных жалких ноги

И упали средь горных ущелий

В том краю, где не видно ни зги,

Где ветра пролетают с воем,

Где кругом — бестравный простор.

Рядом с черным Лобсоголдоем

В трех его превратилось сестер,

И полны были злобы тупой

Эти три сестры Енхобой.

Части тела Атай-Улана,

Как на землю, отрублены, прибыли,

Стали черным источником гибели,

Ибо жаждали постоянно,

День за днем и из года в год,

Истребить человеческий род.

В небесах, в распростертой бездне

Расстилались едким туманом,

Разносили они болезни

По земным, обездоленным странам.

На земле распространяются повальные болезни

Позвонок богатырской шеи,

Превращенный в Гал-Нурман-хана,

Всех чудовищ сильней и хитрее,

Стал главою бесовского стана.

Вот он черную клятву дает:

«Пусть умрет человеческий плод!

Станет мальчиком? Пусть умрет!

Станет девочкой? Пусть умрет!

Пусть людской прекратится род!