Гэсэр

И не поймет — что там такое.

Пар виднеется,

Как будто чай только сейчас пили.

Дым виднеется,

Как будто табак только сейчас курили.

Но сам хозяин покоев

Лежит у стены, притворившись покойником.

Один глаз у него открыт,

Одна рука вдоль тела протянута,

Одна нога к животу подтянута.

Можно подумать, что он был кривой,

Можно подумать, что он был хромой,

Что сустав на руке у него не сгибался,

Вот каким Гэсэру Хара-Зутан показался.

— Как же так? — подумал Абай,

Ведь отправляется он к предкам

В извечный край,

Как он некрасиво мертвым лежит:

Один глаз открыт, а один закрыт,

Нельзя с одним глазом на тот свет идти,

Доброго не будет пути.

Взял он из очага серой золы,

Взял он из-под ноги черной земли,

Золу с землей перемешал, перетряс

И залепил незакрытый глаз

— Будем, — говорит,—

Исправлять покойника понемногу,

Возьмемся теперь за согнутую ногу,

Нельзя со скрюченной ногой на тот свет идти,

Доброго не будет пути.

И рука не должна быть вытянутой,

Ногу сейчас мы выпрямим,

А руку, напротив, сейчас сложим,

И на грудь ее смиренно положим.

Взял он саблю свою железную,

Сухожилья, где надо, надрезал,

Руку согнул, а ногу выпрямил,

Хорошо он покойника выправил.

— Вот теперь, — говорит великий хан,—

Передо мной настоящий Хара-Зутан.

— Отвезу, — говорит, — покойника теперь я

На место вычисленное,

На место отмерянное,

Положу его на бобры-соболя,

Будет пухом ему земля.

Стрельчато-синего жеребца-коня

В похоронную запрягли телегу,

За повод ведя жеребца-коня,

Потихоньку в тайгу поехали.

В непроходимую заехали чащу,

Место нашли подходящее,

Пятиглавые у сосен вершины,

Лиственницы-исполины.

Поставил он усопшего

Как и надо — стоймя,

Подпер деревьями сохлыми,

Сначала тремя,

А потом деревьями мелкими окружил,

Сучками и хворостом обложил,

При помощи кресала и трута

Огонь добывает он,

Сухие деревья тут же

Поджигает с четырех сторон,

Раздувает пламя, старается,

Постепенно костер разгорается.

Вдруг

Крик из огня,

А потом еще:

— Спасите меня,

Горячо! Горячо!—

Хара-Зутан с душою черной

Выскакивает из огня живой, а не мертвый.

— Нет, — говорит Гэсэр,—

Мертвые не воскресают,—

И опять притворщика в огонь бросает.

Подпаленный и подгоревший

Выскочил Хара-Зутан быстрее прежнего.

— Нет, — говорит Гэсэр,—

Дважды не воскресают,—

И опять хитреца в огонь бросает.

Подгоревший,

Скорчившийся, искривившийся,

Мертвецом из хитрости притворившийся,

Выскочил из огня Хара-Зутан,

Перед Гэсэром на землю, в ноги упал.

— Подожди, — кричит, — подожди.

Пощади, — кричит, — пощади.

Больше не буду душой кривить,

Больше не буду зла творить.

Пощади меня,

Ты не жги меня,

Все же мы, как-никак — родня.

У Гэсэра вся злость ослабла.

Говорит он дяде: «Ну, ладно,

Только если еще узнаю

Про тебя я…

Душа родная…

Убирайся!

Я мстить не стану».

Отпустил он Хара-Зутана.

Вновь Хара-Зутан на свободе.

Так рассказывают в народе.

После этого Абай Гэсэр Удалой

Возвратился к себе домой.

Золотой он стол накрывает,

Редкие яства ставит.

Серебряный стол расстилает,

Крепкие напитки ставит.

Угощает себя арзой,

Угощает себя хорзой.

После этой арзы-хорзы

Повторяет он все азы,