Океан уходит, океан приходит (СИ)

У меня такое регулярно. Это семейное. Расстроит, разозлит что-нибудь, и пошло-поехало по нарастающей. Сразу вспоминается мать. Только что убивалась по поводу моих волос, − опять они слишком быстро отросли − и вот уже причитает, что такими темпами я вырасту одним «из этих самых». И на наркотики подсяду. И она не выдержит такого позора. Пальцы к вискам, а потом хватается за ножницы… А потом − картинно умирать, так, чтобы весь дом слышал. Как же меня это доводило, а ведь сам стал таким же, вот, полюбовался на нетрезвых школьников, и все, ах утраченные мгновения!.. Вирры следовало вытравить из своей головы раз и навсегда. Я натянул на лицо равнодушную улыбку. Пробежался глазами по списку телефонов. Надо вернуться домой и заняться делом. Вот, уже кто-то на меня пялится, отлично…

Я не знаю, почему заговорил с тем парнем. Как-то умилил, что ли его растерянный-потерянный вид. Позабавила его молодость, − ему было, наверное, лет тринадцать − сбивчивая речь, застенчивость. Все это вызывало какие-то братские чувства, а у меня раньше такого не случалось.

Гадает, девица ли я. Это очень заметно. Но спрашивать стесняется. Забавно. В Виррах все знали, кто я, в столице взгляд у обывателей был более наметанным. В глазах − немая мольба. «Кто-нибудь, помогите». Я знаю, каково это − когда тебе очень нужна помощь, и ты боишься попросить о ней, лишь молча бредешь в неизвестном направлении, хотя хочется заорать во весь голос. Что такое? Подруги или сестры, неважно, в полиции… Пьянство в неположенном месте. Ситуация настолько знакомая и привычная для меня, что я с трудом сдержал смех. За те два года я порой попадался и не на таком… А для него − звали парнишку как-то длинно и экзотично, сочувствую, чувак, сам вот мучаюсь всю жизнь − это была Проблема с большой буквы. Крушение миров.

В столице я натренировался уламывать полицейских и охранников. Даже тех, которые совсем-совсем деревянные игрушки. Вот когда моя физиономия была как нельзя кстати. Делаешь лицо круглой идиотки, но притом идиотки уверенной, и вперед. Правила игры были настолько знакомы, и все было так элементарно, что у меня подскочило настроение. И приятно было для разнообразия кому-то помочь, а не сидеть, вздыхая от жалости к себе. Я помню, как, окончательно войдя в роль, вошел в камеру, отодвинув с дороги оторопевшего копа, притянул к себе обеих девушек, не успев даже толком их рассмотреть. А потом, когда мы покинули «гнездовье закона и порядка» и встали во дворе, рассматривая друг друга, одновременно смущенно и с любопытством, с трудом подавляя желание рассмеяться, по-моему, я тогда не выдержал первым, и мы все хохотали непонятно над чем, как-то незаметно они все вошли в мою жизнь.

Нали. Уникальный человек, который может даже в самых лютых ситуациях сохранять чувство юмора. Я имею в виду не способность строчить шутками со скоростью пулемета, а скорее умение даже в неприятностях находить что-то смешное или занятное. Например, в отделении полиции − как сейчас вижу, на лице довольно умело изображенное недовольство, чтобы поддержать подругу, которая как раз не умеет ржать над неприятностями, а глаза − невероятные глаза, огромные и какие-то гипнотизирующие − откровенно смеются, уголок рта то и дело кривится вверх. А иногда она так серьезна и собрана − когда склоняется над своим альбомом, или когда уходит в свои мысли, не доступные никому. «Я та самая странная тихая девочка, что сидит на задней парте и точит черные карандаши» − говорит она и улыбается. Возможно, это когда-то и была странная девочка, но сейчас вся эта «странность» превратилась в привлекательную загадочность.

Ким. Вот говорят, что рыжие − натуры пламенные, это уже такой устоявшийся стереотип… Но в случае с нашей Кимми все, что говорят об огненноволосых, надо умножить как минимум на десять. Все-то у нее по жизни с шумом и с помпой, она врывается в твою жизнь, оглушая, ослепляя, сбивая с ног, вот она я, явилась осчастливить тебя своей персоной! Причем этот рыжий ураган такой славный, что ты охотно позволяешь ему закружить-завертеть тебя, и нисколько не напрягает даже ее резво скачущее настроение «Я немножко истеричка», − призналась она мне в нашу первую встречу. «О да, совсем немножко!» − хором воскликнули Нали и Братишка.

Братишка. Самое спокойное создание на свете, − разве что в нашу первую встречу я бы о нем такого не сказал − чудесное, доброе и очаровательно застенчивое. Скажет максимум пару фраз за вечер, но от одного его присутствия как-то уютнее и светлее. Мы все постоянно пытались учить, наставлять его, ну как же, мы все уже типа взрослые, бывалые, тертые калачи, познавшие жизнь. Он слушал, не возражая, и тихо делал все по-своему. В глубине души мы знали, что в некоторых аспектах он куда старше и мудрее нас, этот четырнадцатилетний или уже пятнадцатилетний мальчик. Где-то, конечно, ужасно наивен и невинен, но ведь так и должно быть, в его-то возрасте.

И Кэй. Я сейчас меньше всего волнуюсь за него, но не могу не упомянуть и его, нашего проводника. Ведь именно он открыл мне, кто я такой, кто мы все такие. И чем объясняются те непонятные события в моей жизни… О которых я до сих пор ни с кем не разговаривал. Из-за которых был уверен, что я − шизофреник, притом опасный для окружающих, из-за которых я так долго терпел все издевательства, добровольно залезал в клетку.

«А теперь шутки в сторону», − сказал тогда Кэйанг. − «Нашему новому приятелю придется пройти обряд инициации, правила есть правила!»

Инициация странника, говоря простым языком − это его первое путешествие, первый проход сквозь грань между мирами. Он взял меня за руку, и внезапно снова наступила та ночь, ночь, которую я так старался изгнать из своей памяти. Мне как-то удалось внушить себе, что это был банальный ночной кошмар, просто очень реалистичный и убедительный.

Густой и непроходимый лес, колючие ветки царапают лицо, ты слепо шаришь руками в темноте, пытаешься защитить глаза, руки то и дело натыкаются на что-то липкое… Ты понятия не имеешь, как очутился тут, и не хочешь знать, в голове лишь одно − бежать, спасаться! И неожиданно ноги находят тропинку. Деревья и кусты плотно окружают ее − приходится бежать, пригибаясь. И отовсюду доносится непонятное жужжание, тошнотворное, словно мухи слетаются на тушу издохшей коровы, меня тошнит от одного этого звука, хочется зажать уши руками, но не могу − надо защищать глаза. Пахнет влажностью и гнилью. Я бросаюсь к забрезжившему вдруг вдалеке источнику света и тут же жалею об этом. Жужжание усиливается.

Мертвое животное − может, это и была корова, или лошадь, я не разглядел. А на нем − целая туча ужасных жуков, огромных, каждый − размером с мой рюкзак. Омерзительное пиршество. Задняя часть туловища у присосавшегося жука покачивается в такт жужжанию, хоботки впились в тушу, и сосут, сосут… Я стою, оцепенев, а затем бросаюсь прочь, и мне кажется, что насекомые тут же оживляются, почуяв новую жертву, мне кажется, они уже окружили меня плотным роем, хотят выпить меня досуха… Я бегу, и сердце колотится где-то на уровне горла, и, как в любом кошмаре, ноги точно свинцовые, колени тянут к земле. Я падаю, с огромным трудом поднимаюсь и бегу дальше − кажется, не быстрее чем черепаха… Что-то кричу… И вдруг все заканчивается. Я − в роще неподалеку от нашей усадьбы. Стоит глубокая ночь.

Я вспоминаю, как все начиналось. Я не хотел идти домой после того случая в школе… Как я уже говорил, посещать данное заведение мне приходилось нечасто, но все равно каждый раз я умудрялся влипнуть в какую-нибудь историю. Домой мне, если честно, никогда не хотелось, но в тот вечер особенно, у меня тогда развилась некая паранойя в отношении моей семьи, в частности отца. Мне казалось, что он только и ждет повода, чтобы избить меня до полусмерти.