Океан уходит, океан приходит (СИ)

Нам не разрешалось использовать «основные цвета» в одежде, в окраске стен домов. Мы вообще мало где их видели. А тут − большой блестящий значок и целых два основных цвета. Он вызывал желание обладать. Даже я, та, которая и мечтать не могла о Верхнем Отряде, хотела бы иметь такой. А на обложке этой книги он был еще и увеличен вдвое. Книга была про то, как один мальчик обрел это сокровище даже до того, как ему исполнился двадцать один − выследив врагов ночью в лесу.

− Нет, конечно, я ничего не хочу сказать, но подобные высказывания… − я сидела за дверью и услышала только обрывок разговора. Потом наставница ушла, родители явились ко мне в комнату, и все им стало ясно.

Я бы никогда не смогла мастерски заболтать врагов и увести их в лесную чащу, где, демонстрируя великолепную физическую подготовку и гибкость ума, при помощи подручных средств перебила бы всю ораву. У меня не было великолепной физической подготовки, я всегда была самой хилой среди других детей. И гибкости ума у меня особой не наблюдалось. Но самое худшее было то, что все мои мысли были написаны у меня на лице, и любой, даже не сильно наблюдательный человек мог меня раскусить. Враги Сьюма не потащились бы за мной в лесную чащу, я бы засыпалась еще на этом этапе.

Я не знала, почему мои родители не сдали меня в Центр. И почему еще раньше не сдали туда дядю. Я не замечала особого расположения ко мне или к дяде, какой-то особой привязанности я не чувствовала. Они вовсе не сочувствовали странникам вообще, наоборот, оба приходили в бешенство, когда мы касались запретной темы. И как я ни старалась, так и не смогла узнать, как нам вообще удалось сбежать и поселиться в лесу. Как до этого удавалось скрываться дяде. Он ничего мне не рассказывал, просто делал вид, что не слышит, когда я задавала ему эти вопросы. И тогда я отстала.

Вообще-то мы жили неплохо. В лесу водилась дичь, росли ягоды. Пища, приготовленная здесь, была намного лучше той пресной гадости, что мы ели в городе. Я даже не знала, что это была гадость, пока мы не переехали. Еды никогда не было много, но мы не голодали. Иногда - я опять-таки не могла понять, откуда - на столе возникали до этого не виданные продукты − желтое масло, какой-то коричневый сладкий порошок. Один раз я заметила обрывок упаковки с надписью на языке саат-хо.

Я, наверное, даже была счастлива. Мне не приходилось трястись, выходя из дому. В городе я постоянно боялась, что кто-то приглядится ко мне и поймет, что я − странник. У меня же это написано на лице, большими яркими буквами на лбу! Основными цветами…

А тут я могла быть странником сколько угодно и даже открыто говорить о своей природе.

Вот только когда приблизилось мое четырнадцатилетие, меня охватил ужас: а вдруг сьюмменсы все же разыщут меня и тут, в лесу? Я просыпалась по ночам от кошмаров, я боялась покидать наш маленький домик. Но когда в день моего рождения за мной никто не пришел, я тут же успокоилась и на следующий же день приставала к дяде, чтобы он поставил мою любимую кассету, болталась по лесу, лазала по деревьям. Я словно с ума сошла от счастья и облегчения. Мне четырнадцать, и меня не забрали в отряд!

Глупая, глупая Зелвитт. Почему я была так уверена, что если до меня не добрались в день моего четырнадцатилетия, то теперь я всегда буду в безопасности?

Мне было почти пятнадцать, когда я пришла с прогулки и увидела сьюмменсовские машины у нашего дома.

***

Без Золлан Налия бы уже давно заблудилась. Центр внутри казался еще больше, чем снаружи. Совершенно не понятно было, как тут можно ориентироваться − стены везде светло-бежевые, пол − белый и сверкающий, над головой ярко светят многочисленные лампы. На них, кстати, лучше не смотреть, уж больно слепят глаза. Кошмарное освещение, чувствуешь себя на приборном стекле микроскопа. Но Золлан уверенно ведет ее бесконечными коридорами, похожими один на другой, мимо бесчисленной вереницы дверей. Она успевает подать Налии знак, с кем из встреченных сотрудников нужно поздороваться, а иногда, завидев очередной белый халат, они ныряют за поворот и ждут, пока он исчезнет с их пути.

− Блок «Т», синий… − задумчиво приговаривает Золлан. Уже близко, сейчас вот на этом лифте…

Отсек пуст, тишина даже пугает. Лифт едет ужасающе медленно. Или это только так кажется?

− Надо же, помню все, хотя пару лет тут не бывала… Изматывает это место просто невероятно. И, знаешь, дело даже не в этих бодрых купальщиках, − Золлан заглядывает в карман своей форменной куртки, проверяя, сколько еще снотворных ампул осталось. − Если спуститься на нижние уровни… Я до сих пор не знаю, почему так мутит. Что происходит ниже, в подвалах. Однажды я была просто уверена, что умру, не добравшись до бассейна.

Налия стоит, прислонившись спиной к стенке лифта. Ее снова колотит, и кровь стучит в висках. Она слушает Золлан, но как-то отстраненно. Думая о своем. Причем нет, как ни странно, не об их спасительной миссии.

Центр… Плохое место, это и ежу понятно. Но что-то тут скрывается, что-то тут происходит ужасное, что-то, про что никто не знает. Только Роззен и кто там у них еще за главных… Неважно… Отравления, многочисленные случаи отравления… Сотрудникам становится плохо на нижних уровнях, для этого тут и есть бассейн. Тошнота, сильная тошнота…

− Золлан, − неожиданно говорит она. − Мы должны сейчас же спуститься в подвалы. Это важно!

− Но блок «Т», синий, он наверху! И нам надо спешить, Налия!

− Просто поверь! − Налия неожиданно срывается на крик. − НАМ НАДО попасть в эти чертовы подвалы!

У Золлан удивленно расширяются глаза.

− Но слушай, мы туда не попадем, доступ есть лишь у Роззен и… Ох, да что с тобой такое?

− Просто поверни этот сраный лифт вниз, я прошу тебя, так надо, − Налия обнимает себя за плечи и стекает по стенке. − Там… открыто, я знаю… И нам нужно туда, очень нужно, поверь мне!

Ох уж этот Центр. Вот человек только вошел сюда, а уже поехал крышей. Вид у Налии совершенно безумный. Но что-то было такое в ее лице, что Золлан остановила лифт и направила его вниз.

***

Я больше никогда не видела своих родителей. И я заранее знала, что долго не продержусь. Один день, два, и если местные ребята не прибьют меня, то кто-нибудь из наставников догадается о моей природе.

Когда меня привезли в учебный центр, занятия были в самом разгаре. Меня тут же запихали в одну из групп, даже не дав времени освоиться. И, наконец, были занятия по физическому воспитанию − то, с чем у меня было хуже всего.

Я тут же продемонстрировала свою полную безнадежность. Надо отдать должное моим будущим соученикам, они смеялись не очень долго, когда я рухнула с каната, не продвинувшись не на метр, а потом… ох, да лучше не оглашать весь список позора.

Но они лишь поржали, кое-кто закатил глаза, да и потеряли ко мне всяческий интерес. Я было подумала, что не все так уж плохо, по крайней мере, бить меня никто не собирался, но тут учитель покинул класс. Моментально строй, в котором мы стояли по росту, распался. Кое-кто тут же разбился на пары, и они, сцепившись, словно дикие звери, стали кататься по матам. Это был какой-то популярный тогда вид борьбы, вся молодежь, кроме меня, разумеется, очень этим увлекалась.