Веллоэнс. Книга первая. Восхождение (СИ)

всунул каждому по блину, поддал старшему:

– Ить, опять вымазались, чертята.

Все трое заржали, понеслись в сени, где их уже ждала сердитая мать. Каждого

стеганула веником – не больно, за шалости, и загнала в баню.

– Старшого Афон звать, а младших Габаш и Овсеп. Дочку Ягодой кличем.

Авенир уминал перловку с чесноком, внимательно слушал. Мужик плел о

древних родичах, земле, богах – гости здесь редки, вот и выплескивал

накопившееся. Бакун имени своему подходил, баил без умолку, рассказы у него

мешали правду с придумкой, но парень кивает, спрашивает – значит интересно, и

запаленный бородач ведал с тройной удалью.

Мороз крепчал. Вьюга выла, словно медведица, потерявшая детей. Льдяные

осколки метались, впивались в бревна, норовя оставить царапину. Небо затянуто

облаком, Авенир чувствовал сердцем, что там, наверху, оно на самом деле черно, как мысли демонов. Грозные силы природы бушевали – слышно как скрипит сруб, но бревна толстые, лежат прочно, прижимаясь к земле – не страшно в суровую

бурю в такой избе.

– А у тебя, вестимо, бревна штырями креплены?

Мужичина крякнул, настороженно уставился на парня. Тот продолжал:

– Да точно, штырями. Еще и железными, коваными.

Бакун засопел, глаза забегали.

– Так я энто же… На ярмарке купил, значит. Ага, у кузничных тамошних. По

весне то мы на ярмарку ходим.

– А не ты ль в этих кузничных именуешься Ковником? Из рода Ковичей, что с

железных гор повелись?

Евлампия вошла в обедню, села рядом. Дети уже спали, Ягода ушла мыться.

За столом воцарилось молчание. Баба обняла мужа за руку:

– Расскажи все. У парня душа чиста, не соглядатай, не из злого умысла

спрашивает.

Бородач почесал неровный квадратный затылок:

– Три года назад на Дольснейские земли джунгары набегали. То была страшная

пора для всех святичей. Вырезали всех, дома сжигали, женщин и скот увели в

ханство. Я тогда на руднике был, вернулся, а дому нет… и от кузни лишь

пепелище, дымок идет.

Лицо Бакуна вспыхнуло, кулаки зажаты, скулы напряжены.

– Всю кузню растащили. Даже наковальню, а она ж литая, пять тягловых

лошадей мне ее везли. И молот с мехами, а их еще прадеду моему гном подарил, за

то, что от змея спас.

На глазах здоровяка навернулись слезы, смахнул.

– А горше всего, что жены моей с детьми не сыскать было. Всех убитых

перевернул, кликал, искал. По милости Велеса Евлампия в лес поехала к мамке

своей, и детишек прихватила. Дала соседям наказ за скотиной присмотреть. Мамка

то у нее потомственная лесовичка, так и не смогла к людям привыкнуть, осталась в

трущобе жить – а туда только по заговоренной тропке пройти. Нашла она меня, собрали пожитки и ушли жить в лес. Тут безопасно, защита колдовская стоит.

– Тогда как я прошел?

Бакун с женой изумленно уставились на парня. Переглянулись. Евлампия

неуверенно молвила:

– Бывает, человек одарен богами силой, что неведома простым магам, которые

по усердию овладели чародейством. Встречаются герои, их сила превосходит

магию не только волхвов, чародеев, акудников, но даже асвангов – величайших

магов. Герои сами в себе имеют источники природной силы – маны, им не нужно ее

скапливать, хранить в кристаллах, жезлах, амулеты создавать. Это как с водой –

людям надо ее собирать в мехи, а дух воды ее отовсюду может призвать без меры.

– Я герой что-ли?

Женщина улыбнулась, сняла платок. Тяжелые мокрые волосы спадали на

плечи, даже в них Авениру мерещились искры природной колдовской силы.

– Не обязательно, – разомлевший после бани Бакун обмакнул свернутый блин в

мед. – Ты же почти мертв был. А преграда на животных – даже таких тварей, как

твоя, и трупов не действует. Проскочил. А то бы, молнией и… того, точно мертвяк.

Ночь прошла неспокойно. Авениру снилось, как его разрывают, жгут огнем, тело покрылось липким потом, сон прерывался, а ему еще долго мерещились

колдуны, снежная буря и вражьи набеги. Успокаивал, что это лишь последствия

лихорадки, но сердце ныло. Бакун вошел в комнату, протянул меховую одежу.

– Пойдем в лес, дерева рубить.

Голова болела, подташнивало. Юноша, стиснув зубы, встал. Во всем теле

ощущал дрожь и слабость, болезни не чувствовал, просто противное ощущение, что даже рук поднять не может. Здоровяк, присел, протянул лепешку с овечьим

сыром:

– Да, перемял я тебя вчера. Ну да, одевайся. Работа на свежем воздухе сил

придаст, а лежать – в могиле отлежишься.

– Скоро ли, в могилу?

Бакун удивленно хлопал глазами:

– Конечно, скоро. Такие, как ты, долго не живут. Или прибьет кто, или сами

себя… по неосторожности.

От бури не осталось и следа. Под ногами скрипело, заиндевевшие деревья

походили на замеревших белых великанов. Иногда задевал ветку, Авенира

окатывало снегом, он отряхивался и шел дальше. Глаза слепило ярким светом, с

каждым вдохом чувствовал, как свежесть наполняет, колет легкие, в отощавшее, но

жилистое и крепкое тело приходит жизнь. Внутри рождается радость, какой не

испытывал раньше и хочется взлететь навстречу солнцу, расправить крылья, освободиться от земных дел и тяжелого, до боли ненавистного прошлого.

Сознание провалилось в прошлое. Почти год назад Марх оставил его. На

цветущей поляне, оседлав Горисвета, сказал, что не желает слушать бредни

свихнувшегося колдуна и унесся в солнечную даль. Юноша до рези в глазах

всматривался вслед тарсянину, пока тот не превратился в черную точку, которая

бесследно исчезла в окоеме. Сутки сидел в оцепенении, потом на глаза навернулись

слезы, рыдал, уткнувшись носом в траву. Повторял, что нужно быть сильным, что

слезы – удел женщин, а он почти волхв… и снова безудержно рыдал.

Сабельщик был опорой, поводырем и вот… Без роду и племени, не зная

откуда, Авениру оставалось лишь искать Путь избрания. В сердце осталась

предательская рана, она понемногу подтачивает здоровье, убивает тело и разум.

Как вода, пробивающая камень за долгие годы.

– Твоя тв… животинка много дерев унесет?

Бакун нес топор, дышал тяжело, лицо алело, как роковой закат.

– Муравит силен. Ты и железку зря прихватил, можно было только жилы взять.

Авенир что-то нашептал черноголовому. Тот исчез в чаще. Раздался треск, как

будто камнем били о дерево – муравит передними лапами и жвалами терзал

вечный кедр. Вдали что-то надломилось. Послышался шелест – это ветки ломались

друг об друга. Шагах в двадцати оземь ударил ствол. Потом опять – треск, надлом, шелест, удар. И еще. Через полчаса Бакун с Авениром, пыхтя перевязывали деревья

жилами. Руки ободраны о заледеневшую кору, пальцы раскраснелись, горят, изо

рта и нагрудка валит белесый пар.

– Ничего этот твой короед… муравит то бишь, дает. Да столько на всю зиму

хватит. И на следующую тоже. Не думал, что он это… так.

– Я тоже не думал.

Авенир погладил муравита по шее.

– Он как огромный… – акудник замялся, – только телом на медведя

шестилапого похож. И под шкурой пластины костяные. До хаты поедем сверху.

Бакун вытаращил глаза.

– Как сверху? А бревна на чурки кто…

– Да он так во двор утащит. И нас тоже.

– Ну, я в этих магических штуках не смыслю…

– В каких магических? – удивленно переспросил Авенир.

– Ну в этих – чудозвери, защитные круги и такое прочее. Еще скажи, что ты не

маг и отношения к чародейству не имеешь.

– Не совсем так – молвил юноша. Он смотрел на подернутые пленкой глаза

муравита, тихонько сопел, Бакуну показалось даже, что парень заснул с открытыми

глазами.

– Я хорошо обучен, но…

– Но что? – перебил бородач.

– Не прошел воплощение. Понимаешь, там, откуда я, всех с детства учат

колдовству. И в пятнадцать-семнадцать лет основная часть проходит первую битву