Неприкаянная душа

Уткнувшись носом в душистое сено, в изобилии наваленное на античное транспортное средство, я проспала, наверное, сутки. В сумерках мы подошли к месту, где сделали остановку на ночь. Фарий заботливо накормил меня лепешкой с овечьим сыром, напоил молоком, раздобытым у местных крестьян. Третий член небольшого отряда беглецов, переправлявший нас в Неаполь, немолодой, лысый мужичок, молча смолотил суточную дозу харча, и также молча залез под повозку. Артист лег рядом со мной, повздыхал, поворочался, но тут же отбыл в царство Морфея. Страннице не спалось. Ясные звезды, которые я знала ближе, чем простые смертные, безразлично помаргивали путникам, аккуратное небесное светило, прозываемое в народе Луной, равнодушно освещало темные холмы, которые милостиво спрятали путников от возможной погони.

Под утро веки отяжелели, и глубокий сон унес жительницу двадцать первого века в загадочную, нереальную страну, оберегая от потрясений, которые преследовали несчастную изгнанницу в последнее время; то время, как появился на ее пути дух, мечтающий стать бессмертным.

ГЛАВА 33

КАЗНЬ

Уже стемнело, как мы достигли Неаполя. И снова усталые лошади получили отдых, а путники миску варева, приготовленного на костре лошадиным таксистом. А утром яркое солнышко, забравшись в сопящие носы, бесцеремонно разбудило беглецов.

— А-а-а апчхи, — сказал Фарий, открывая один глаз, — а-а- а апчхи.

— А… апчхи, — согласился с ним молчаливый извозчик.

— Будьте здоровы, господа, — от всей души пожелала я чихальщикам

Неаполитанский залив, озаренный трепетными лучами восходящего светила, являл такую величественную картину, что вызвал невольные возгласы удивления и восторга у трех изгнанников из великого Рима. Прекрасный город, отданный Провидением на произвол ласковых волн, млел от счастья, согретый нежащим теплом удивительного климата, милостиво подаренного Создателем этим благословенным местам.

По узенькой улочке добрались мы до невысокого, аккуратного домика, обнесенного глухим забором. Миловидная женщина средних лет, радостно смеясь, выпорхнула нам навстречу.

— Слава богам, что ты приехал к своей сестре, Фарий! — размурлыкалась она, обнимая комедианта.

— Познакомься с моей дорогой невестой, Эвтибида, — тиская сильными ручищами хрупкую сестрицу, прохохотал артист.

Я оглянулась по сторонам в поисках суженой комедианта, но ее нигде не было. Зато улыбчивая Эвтибида с ликующим криком бросилась мне на шею:

— Наконец-то!

За ее спиной Ставр сделал страшные глаза, показал мне крепкий кулак, но вслух проблеял нежной овечкой:

— Проходи, дорогая, в жилище. Ты очень устала.

Словно мотылек вылетела в кладовую хозяйка дома, оставив нас наедине. Третий лишний, изображавший таксиста, пошептавшись о чем-то с бывшим пассажиром, исчез в неизвестном направлении.

— Ты сделал мне предложение, Фарий? — превратив глаза в щелочки, спросила «невеста». — Только не припомню, чтобы я ответила на него согласием.

— А как же прикажешь представлять тебя? — наигранно возмутился «жених». — Не могу же я притащиться в дом зятя с посторонней женщиной!

— Как звать тебя, милая? — накрывая на стол, проворковала прилетевшая «золовка».

— Алиса, — не решаясь перечить «будущему мужу», покорно проговорила я.

— Странное имя, — удивилась Эвтибида, отламывая от лепешек порядочные куски и раскладывая их по тарелкам.

— Она из Иудеи, — выразительно глядя на сестру, сообщил «жених».

Приветливая хозяюшка закашлялась, но быстро взяла себя в руки:

— Зато очень красивая, — ласково улыбаясь, сделала мудрое заключение неаполитанка. — У всех иудеек такие роскошные кудри?

— Почти, — пискнула я.

Обед прошел в довольно непринужденной обстановке, если не считать того, что лицедей возомнил себя моим нареченным. Он склонял надо мной кудлатую голову, смотрел томным взглядом и с придыханием шептал: «Алисонька, радость моя»!

К вечеру пришел серьезный, доброжелательный муж Эвтибиды Эномай. Он занимался продажей сельскохозяйственных продуктов в северные города и жил безбедно, хотя больших доходов от бизнеса не имел.

— Ты приехал в гости, Фарий? — сияя начищенными до блеска зубами, осведомился хозяин.

— Я хотел бы купить в Неаполе домик и заняться каким- нибудь ремеслом, — обнажая в улыбке тридцать две жемчужины, отозвался бывший артист.

Какой зубной пастой пользуются древние итальянцы? Узнать бы…

— А как же твои представления? — удивился зять.

— С этим покончено, — покачал головой «жених».

— Почему? — вновь удивился Эномай.

— Фарс стал опасным, — снова покачал головой бывший гастролер.

— К власти пришел Гай Цезарь, — нетерпеливо перебил гостя хозяин дома. — Говорят, в Риме раздают деньги всем, кому они нужны.

— Знаем, — дуэтом подтвердили мы.

— И ищут какого-то комедианта, который помог сбежать иудейской шпионке, убившей Тиберия, — встряла в разговор Эвтибида.

Вот теперь-то мне стало по-настоящему страшно. Фарий быстрым движением ладони сжал мою кисть, погладил по руке, ободряюще заглянул в глаза.

Постелили нам в одной комнатке, но на разных лавках. Сосед по горнице долго вертелся, пыхтел и сопел. Наконец, Ставр принял решение, которое, по его мнению, должно спасти парочку «правонарушителей» от неминуемой смерти, преследующей их даже в Неаполе:

— Мы поплывем в Иудею, Алиса.

Четверо вооруженных до зубов вояк ворвались в нашу спальню еще до восхода солнца.

— Все, — пронеслось в моей голове, — земная жизнь подошла к концу. Жалко, что не увижу детей и внуков. Но я устала страдать, а потому — скорее бы! Христос принял смерть, примет ее и грешница.

— Убийцы! — завизжал неожиданно тонким голосом дюжий мужик, облаченный в белый плащ. — Взять их!

Удалые центурионы, рыча от крайнего возбуждения, схватили, скрутили, связали несчастных беглецов, не оказавших им сопротивления.

На пороге комнаты появился бледный Эномай, за его крепкой фигурой угадывалось хрупкое тело Эвтибиды.

— Братик, — зарыдала она, — любимый братик!

— Заткнись, — рыкнул на нее главный каратель, — не то последуешь за преступниками.

По прекрасному утреннему городу нас потащили к мрачному каменному дому, забросили в сырую, темную клетушку и накрепко заперли дверь.

— Ты слишком знаменит, комедиант, — прежде, чем уйти, проревел один из стражников и пнул сандалией Фария в живот, — глупо укрываться там, где каждая собака знает тебя.

Время, отведенное беглецам на этом свете, тянулось исключительно долго.

— Если бы Александр Абдулов решился скрыться от поклонников, у него бы тоже ничего не получилось, — промолвила я, думая совсем о другом.

— Кто такой Александр Абдулов? — подал дрожащий голос сокамерник.

— Великий артист, — прошептала я.

— У нашего народа тоже был Александр, и тоже великий, — мечтательно произнес Фарий.

— Знаю, — машинально ответила я, — это — Александр Македонский.

— Разве комедиант может быть великим? — попытался подняться с грязного пола несчастный. — Тот, кто получает жалкие гроши от толпы, тот, кто ночует, где попало, подчас не имея собственного дома, кто ублажает уши патрициев, называясь плебеем?

— Тебя будут помнить потомки, дорогой, — ощущая внезапную жалость к человеку, попытавшемуся сделать невозможное, торжественно заявила я. — Тебя, а не сенаторов, пребывающих в роскоши и блаженстве.

— Зато как раз сенат занимается высокими делами, издеваясь над простыми жителями Римской империи, — заскрипел зубами от бессилия Ставр. — Хочешь воздвигнуть дом? Хочешь снести дом? Хочешь ссуду? Концессию на публичное заведение? Обратись к сенатору, который сконцентрировал свою власть именно в данной области. Но постоянно помни, что и сенаторская курица даром в земле не ковыряется.

— Власть портила и портит людей во все века, — судорожно вздохнула я.

— Когда-нибудь все изменится, Алиса, — не согласился со мной античный утопист. — Придет время, и народ, отправив патрициев в царство Аида, сам станет вершить свою судьбу.