Неприкаянная душа

— Боги посылают тебе венок! — с усердием надевая плетеные цветы на шишковатую башку наследника, радостно завопил пришелец.

Калигула, словно выиграв в лотерею иномарку, громко зарадовался и захлопал в ладоши, а потом крепко обнял прелестного гея и трясущимися руками полез под его одежду.

Вызов нравственности был принят на «ура». Подражая всесильному господину древние бисексуалы тотчас побросали пылких партнерш и набросились на лиц мужеского вида, терпеливо ожидающих своей очереди в распутных игрищах.

Внезапно материализовавшийся старый сладострастник Силен и хоровод его косматых сатиров в исступлении заскакали возле исполинского, выставленного напоказ каменного фаллоса, требуя начать сумасшедшую оргию, призывающую к совокуплению со своим полом.

Словно устыдившись того, что именитые гости остались простоволосыми, царственный учредитель праздника оглушительно свистнул. На звук, вырвавшийся из луженого горла наследника, вбежали оранжевые девицы со свежими изделиями из цветков, которые тут же возложили на макушки каждого гостя.

Чтобы подкрепить силы любовников, на блюдах из золота и оникса рабы внесли лангустов, павлиньи яйца, козлиное жаркое с трюфелями и куриный бульон. Столы ломились от яств: свиное вымя, поджаренное на масле, желтки вкрутую с горчицей и черным перцем, бычьи семенники в вине, мурены, морские угри в остром соусе, жареное мясо и разнообразная рыба. Вина белые, красные, желтые, зеленые, черные лились рекой в безразмерные желудки пирующих, стекая по подбородкам на светлые одежды и окрашивая их в яркие цвета. Через полчаса светские дамы и кавалеры стали походить на издающих хриплые, нечленораздельные звуки задиристых попугаев, время от времени пулей вылетающих в прекрасный сад, дабы оросить его рвотными массами и терпкой, концентрированной мочой.

Кривляясь в непристойном танце, на арену выбежали полуголые рабыни. Надменные патриции тотчас преобразились в шаловливых деток и стали целиться в танцовщиц неубранными вовремя объедками со столов.

— За славу и величие Рима! — между делом заорала сотня глоток, поднимая вино, чтобы чокнуться хрустальными бокалами, осколки которых бросились подбирать босые невольники, шныряющие между знатными выпивохами.

Ночь светлела. Кора платанов посерела на фоне утренней мглы. Вдали зашумели повозки, которые до восхода солнца должны были привезти на рынок мясо, хлеб и фрукты.

Зазвучали фанфары. Распахнулся занавес главного входа, и в триклиний въехала колесница, влекомая девицами, на которых были только кожаные пояса. На повозке стояла бочка, на краю которой сидел, омывая ноги в вине, бог Дионис. За бочкой, корча отвратительные рожи, лихо скакали косматые сатиры. Пирующие с трудом подняли отяжелевшие от вина головы, стараясь рассмотреть неутомимого Калигулу, мастерски изображающего больного, страдающего грибковым заболеванием ног, который объявил беспощадную войну ненавистным простейшим, сокрушая врагов в дезинфицирующей жидкости. Раздались хлипкие аплодисменты. Колесница остановилась.

Лже-Дионис ловко выхватил у нескольких еще стоявших на своих двоих мужичков пустые чаши, окунул их куда-то между огромных стоп, и наполнил вином, смешанным с великодержавным императорским потом.

— О, божественный, — принимая из рук наследника вожделенную опохмеляющую жидкость, проикали благодарные придворные.

— Мне, мне тоже, о, великий, — раздались дружные голоса, бросая кубки будущему кесарю.

В середине праздника ко мне подошел Квинт, просверлил пьяными глазами и удивленно спросил:

— Как ты сюда попала?

— По приглашению Гая, — ответила я, умышленно называя главного развратника по имени.

— Ты стала его любовницей, — констатировал факт потрясенный патриций. — Странно, но такие женщины не во вкусе цезаря.

— А какие женщины во вкусе будущего императора? — ехидно поинтересовалась я.

— Ты слишком худая, иудейка, — ухмыльнулся доблестный римский воин. — Хотя глаза у тебя необыкновенные, да и грудь хороша.

— Спасибо за комплимент, — преувеличенно ласково улыбнулась я.

На том и разошлись. Но когда я повернулась в сторону Калигулы, то перехватила его торжествующий взгляд.

Утром прибыли носилки, на которых нас с почестями унесли на белый корабль, отправляющийся на Капри, чернокожие рабы. Наследник трона уже протрезвел, но неприятные мысли мучили его шишковатую голову. Возле судна к процессии присоединился Фарий Ставр. Виновато поглядывая на меня, итальянский комедиант принимал всяческие усилия, чтобы обратить на себя внимание подруги внука Тиберия.

— Прости меня, Алиса, за предательство, но другого выхода у бедного актера не было, — улучив момент, заискивающе прошептал негодяй. — Я соскучился по Риму, так как не был в нем несколько лет.

Я оглянулась на Гая, тот почивал мертвым сном. Или притворялся.

Ничего не ответив Ставру, я спустилась в душную крошечную каюту.

И ради такого человечества отдал Всевышний на поругание и казнь нежного Иисуса! Не слишком ли это большая жертва с Его стороны?

ГЛАВА 32

УБИЙСТВО

Вилла Тиберия встретила гуляк тишиной и тягостным предчувствием грядущего несчастья. Калигула, пристально посмотрев в мои глаза, неторопливо поднялся в свою комнату. Я тоже прилегла отдохнуть в уютной спаленке, припоминая малейшие эпизоды из увиденного мной накануне.

— Жаль, что потеряла экзотические духи, — сворачиваясь калачиком, подумала я и с наслаждением сомкнула веки.

— Где ты, мама? — спросила дочка, протягивая мне руки.

— Она далеко, — проявляясь привидением на фоне бледной стены, прошептал Карлос, — она слишком далеко.

— Не дальше Камчатки, — ехидно засмеялась Марго.

— Дальше, — откликнулся Мадим, — и теперь она мне недоступна.

— Почему? — удивился домовой.

— Она под защитой Хозяина, — вздохнул бывший Ветров, — и ей грозит опасность.

Громкие голоса заставили меня проснуться. Уже темнело.

— Боже мой, — облизывая пересохшие губы, простонала я, — мраморные стены виллы цезаря напоминают мне красивую гробницу.

— Макрон, — внезапно закричали где-то внизу, — великий император ждет тебя!

Справедливо рассудив, что пора бы и поужинать, я нехотя поднялась со своего ложа. Возможно, доброжелательный владыка не рассердится на гостью за то, что она попросит у кухарки маленький кусочек сыра.

Кстати, где Тиберий? Около зала, в котором обычно цезарь принимает гостей, никого не было, даже телохранители покинули свои наблюдательные посты. Стараясь быть как можно менее навязчивой, я тихонько открыла дверь. Возле кресла, в котором восседал император, примостился его наместник в Риме, которого я видела в триклинии. Он почему-то склонился над старцем и пылко обнял его за горло. Странный хрип донесся до моих ушей.

— Что вы делаете? — закричала я, не соображая, что подписываю себе смертный приговор.

Убийца резко повернулся на мой крик и сверкнул бешеными глазами.

Топот нескольких пар быстрых ног по направлению к месту преступления заставил меня обернуться. Калигула, бледный, но торжествующий, смотрел на мертвого деда, широко раскрытые очи которого с удивлением несмышленого ребенка наблюдали вечность. Сзади внучатого племянника стояли дрожащие от страха рабы.

— Почему ты здесь, Алиса? — неожиданно возмутился наследник, пронзая меня гневным взором, в коем лицемерная скорбь сочеталась с едва прикрытой радостью.

— Божественный цезарь умер от сердечного приступа, — оповестил присутствующих Макрон.

— Неправда, это вы убили его! — медленно оседая на пол, прошептала я.

— Замолчи, грязная иудейка, — брызнул пенистой слюной преступник.

— Ты можешь идти, Серторий, — повелел Калигула. — Я сам поговорю с гостьей деда.

Тяжелой поступью медведя, задравшего охотника, убийца зашагал к двери, а перепуганные рабы рассыпались в разные стороны, освобождая ему дорогу.

— Неужели Квинт не сказал тебе, что Тиберий приговорен? — спросил сообщник убийцы, вгрызаясь в меня чудовищными своими зрачками, неожиданно напомнившими мне зрачки маньяка Экзили.