Между ангелом и бесом

—  Как это?

— Просто. Представь себе самого большого ка­рася, какого ты только способен придумать!

Полухайкин зажмурился и представил! По полян­ке снова потек ручей, в котором на этот раз сидела взбешенная ведьма Гризелла. Ее грязно-серый пер­манент под действием воды раскрутился, бурые кап­ли падали с волос на нос, разбивались и брызгали в стороны. Отшельника словно ветром сдуло с крыльца, стоило ему только взглянуть в злющие бабкины глазки.

— Прекрати! — заорал Гуча, проклиная свое чувство юмора и не вовремя обострившееся любопытство.

—А?! — очнулся наследник престола, однако было уже поздно — бабка вылезла из воды. Ручеек исчез, но Гризелла осталась. В бешенстве расшвыривая пинками попадавшие под ноги кочаны, она подошла к крыльцу, вытащила из кармана мокрого платья калькулятор и что-то посчитала. Потом извлекла оттуда же блокнот, надо сказать, изрядно вы­мокший, что-то нацарапала химическим карандашом и, вырвав лист, пришлепнула его на лоб наследнику. Так же, не говоря ни слова, оседлала метлу и улетела.

— Что это? — Альберт отлепил листок.

— Наверняка счет за моральный ущерб и причи­ненные убытки в виде промокшего платья, — ответил ему отшельник, возвращаясь на крыльцо. — И, на­сколько я знаю Гризеллу, чем меньше слов она ска­зала, тем крупнее сумма.

— Ничего себе! — Полухайкин пробежал глазами, список и присвистнул. — Она не карась, она акула большого бизнеса! Прикинь, эта старая перечница меня на счетчик поставила!

— Да шут с ней, — махнул рукой черт. — Творится что-то очень непонятное, и чует мое сердце, что да­льше будет еще интереснее!

— Вот тут я с тобой согласен, — кивнул головой Аминат. — Что дальше будет интереснее, согласен, а то, что непонятно, тут ты не прав! Все очень просто — каждый человек теперь способен изменить этот мир неосторожным словом. Проще сказать, каждый стал волшебником.                                                       

— Скорее тут не слова виноваты, а образы согласился с ним Гуча.— Вот Альберт, он в силу своего криминального прошлого мыслит по понятиям. Нормальный человек при слове подснежник увил бы нежный весенний цветок, а ему трупы мерещатся!

— Правильно, — буркнул      Полухайкин, — «подснежник» по фене — труп.

— И ты еще удивляешься, что Марта тебе от ворот поворот дала?

— Так что ж, выходит, я сам весь этот беспредел устроил? — Наследник престола выпучил глаза и по­чесал заднюю часть квадратной головы.

— Выходит, так,— снова кивнул отшельник.

— Не, в натуре, не может быть!

— Давай проверим,— предложил черт.

— Как?!

— Да запросто! Я буду говорить обыкновенные слова, а ты мысленно представляй, что это такое.

— Не понял.— Альберт снова потянулся к затыл­ку.

— Ну, представляй понятные образы!

— А, это мыслить по понятиям, в натуре! — дошло наконец до наследника.

— Во, уловил,— одобрительно проговорил отше­льник и наполнил стаканы.— Ну, за мыслительный процесс!!! Кстати, очень помогает при некотором оту­пении!

— Не, ну ты загнул, — Полухайкин выпил, закусил и прищурился.— Вот ты всю жизнь тут живешь и то не сразу въехал, что, типа, происходит, а я без году неделя в Иномирье ошиваюсь! И мне все ясно! Слышишь? Если амиго говорит — вода, то я должен эту воду представить. Так?

— Во-во, вижу, понял.— Черт выпил свою порцию. — Ну как, начали?

— Валяй,— согласился Полухайкин, смял бумажку с объяснением в любви и бросил ее под ноги.

— Начнем с простых понятий.— Гуча обвел взгля­дом полянку и, заметив заплесневелый сухарь у кры­льца, произнес: — Булки!

Полухайкин наморщил лоб и надолго задумался, потом пожал плечами:

— Ну, амиго, ты сам напросился, в натуре! Ну, булки!

На колени отшельнику Аминату упал ароматный каравай. Волшебник взял его в руки, вдохнул свежий хлебный аромат, отщипнул поджаристую корочку и спросил:

— А кто хлеб в форме задницы испек?

— Альбертушка наш,— съехидничал Гуча.— Вот наденет Марте хомут на шею и будет такие хлебы печь!

Лучше бы он откусил себе язык, так как дальше события совсем вышли из-под контроля. В руках у Полухайкина появился хомут, напротив — принцес­са Марта. Влюбленный жених, совершенно не желая того, надел конскую упряжь ей на шею.

— Ох,— только и смог сказать несчастный наслед­ник престола.

— Фу! — возмутилась Марта, сняла с себя лоша­диное безобразие и, точно угадав виновника инци­дента, водрузила его на черта. Презрительно оглядев собутыльников, она еще раз фыркнула и, придер­живая руками коричневые юбки, гордо зашагала прочь от избушки.

— Не, ну ты, ты! Ты, в натуре, ты чайником думай!— заорал будущий король Полухайкин. — У тебя че, чердак горит? Че ты базаришь? Че, хочешь, чтобы утки крякнули? Амиго, я думал, ты кореш, а ты, словно последний бык, подставил меня! Да я    готов с тобой был последней травкой поделиться, на любой яме грудью за тебя встать, а ты?

Он в сердцах сплюнул и побежал догонять невесту. Про болтающегося в воздухе трактирщика он совсем забыл. Тот несколько раз стукнулся о трубу, но потом все же полетел вслед за Альбертом.

Аминат рассмеялся, глядя вслед удаляющейся парочке, и помог Гуче снять злосчастный хомут.

— Тебе не кажется, что где-то горит? — спросил он, поддерживая черта,— Паленым несет.

— Чердак   горит.— Гуча   принюхался.— Тушить надо!

Волшебник щелкнул пальцами, и над крышей по­явилась полновесная грозовая тучка. Дождик намо­чил крышу.

— Не туда поливаешь, ты голову туши — уже ка­пюшон тлеет?

Отшельник передвинул тучку и подставил голову под дождь.

— Как я понял, чердак — это голова? — спросил он.

— Правильно. Сейчас еще должны крякнуть утки.— И точно, полянку усыпали свежеподстреленные утки.

Отшельник взял одну, что-то пробормотал, и по поляне поплыл аромат жареного мяса. Птица по­крылась хрустящей золотистой корочкой.

— Крякнули, говоришь,— пробубнил старик, пережевывая утятину.— Надо будет запомнить. О, а это что?

Аминат нагнулся, поднял с земли чистенький беленький череп и, задумавшись, уставился в пустые глазницы.

— Я его где-то видел.— Он снова задумался.— Нет, не вспомню, но больно уж у этого жмурика знакомая физиономия!

Полянка тем временем заросла коноплей, в центре появился разбойничий лагерь с тощим атаманом. Разбойник сидел на худой лошаденке, которая по­чему-то была привязана к гнилой коновязи. Потом на фоне нищего притона появился мускулистый па­рень с глупой мордой бычка-опойка и грустно за­мычал.

— Чайник, травка, яма, бык,— прокомментировал эти чудеса черт.— Чайник — это череп, яма — во­ровской притон, тот парнишка с глупым лицом — бык, а травка, она и в Африке — травка.

— Шалит кто-то, ох шалит! — Аминат щелкнул пальцами — и все исчезло.

— Ты знаешь, что случилось? — вскинулся Гуча.

— Все проще пареной репы,— сказал отшельник и тупо уставился на неаппетитный овощ, появив­шийся у него в руках.— Кто-то забрался в мою башню и по глупости открыл заслонку. Хочешь репку? Па­реную?

— Да на кой мне твоя репа! Она мне и сырая не нравится, а пареную тем более есть не буду, даже если сама в рот полезет! — Репа выскочила из рук Амината и оказалась у Гучи во рту.

— Вот гадость-то, тьфу! Все забываю, что за словами следить надо. О какой заслонке ты говорил?  Меж параллельными, что ли?                           

— Ты лучше спроси, о каком недоумке я говорю!

— А что спрашивать? Это сынок мой шалит, Аполлоша. Говорят, он первый озорник в Иномирье. — Черт покраснел и отвел глаза.— Вот только случится если что с мальцом, то не снести мне головы! Непобедимая мне ее отрубит!

— Да, Брунгильда — женщина серьезная, только вот даже такой умный ребенок, как ее сын, с заслонкой не справится. Ее еще мой дед ставил. На века закрывал, чтобы прохода не было. Только ма­ленькую щелочку оставил, с игольное ушко,— для волшебства.

— Да что за проход? — снова повторил вопрос Гуча.— Меж параллельными мирами?

— Параллельные, перпендикулярные, наклон­ные — какая разница! Не в том суть.— Аминат по­смотрел на белые облака и улыбнулся.— Вот видишь облака?