Неприкаянная душа

— Откуда ты пришла? — однажды спросила меня напарница. — Из Египта или из Индии?

— Из России, — думая о том, что скоро должно произойти, с грустью ответила я. — А ты?

— Из Магдалы. Там у меня был ненавистный муж Паппус, сын Иудин, — поморщилась молодая женщина. — Но, что поделаешь, девушки в Иудее редко сами выбирают себе женихов. Опостылел мне законник, вот я и сбежала от него.

— Слышала, он богат, — отчаянно не соглашаясь с противоестественным решением Создателя, пробормотала я.

— Не копи себе богатство на земле, ибо моль сожрет его, а копи на небе, — искоса взглянув на Иисуса, подняла указательный пальчик к звездам очаровательная израильтянка. — Разве презренные таланты заменят мне любовь?

Если бы она знала, что сделают с ее возлюбленным!

— Ты любишь Иисуса? — любуясь Прекрасным Принцем, с болью прошептала я.

— Учителя любят все, кто знает его, — вздрогнув, уклонилась от прямого ответа красавица.

На пятый день после того, как я впервые увидела Спасителя, бледный, худощавый Петр поинтересовался у Мессии, где приготовить Ему место для встречи главнейшего еврейского праздника.

— Идите с Иоанном в Иерусалим, — ответил ему ОН, — там встретите человека, несущего кувшин воды; последуйте за ним в дом, скажите, что Сын Божий хотел бы совершить у него Пасху с теми, кто ему особенно дорог.

— Захочет ли предоставить нам горницу посторонний? — возразил высокий, сильный Иоанн.

— Как-то я вылечил его сына Марка от страшного недуга, — улыбаясь будущему апостолу, молвил Иисус. — Возможно, благодарный отец вспомнит про исцеление своего чада.

Переговоры закончились успешно, а потому вечер накануне грандиозного иудейского празднования я провела у небольшой речушки Кедрон в компании молчаливых людей, одетых в унылые хитоны, жующих мацу и домашний сыр с вареными яйцами. Только Магдалина скрашивала мое одиночество. Под утро, крепко обнявшись, чтобы не чувствовать ночного холодка, мы мирно заснули с ней на старой дерюге, постеленной прямо на неприветливый, желтый песок земли обетованной.

Рассвет встретил нас отчаянным воплем седого, бородатого мужчины:

— Учителя схватила храмовая стража в Гефсиманском саду! — сжимая руками растрепанную голову, кричал он. — Ай-яй-яй! Ай-яй-яй!

Повскакав с пригретых сонными телами мест, люди растерянно застыли в недоуменных позах.

— Но Он же — Бог! — отмерев, недоуменно откликнулась пожилая женщина. — Ему ничего не стоит освободиться из рук негодяев!

— Иисус недолго пробудет под арестом, — поддакнула соотечественнице молоденькая девушка.

Несмотря на надежду на освобождение Мессии, народ стал собираться в Иерусалим.

— Я люблю ЕГО, — опираясь на мое плечо, прошептала побледневшая Мария, — без НЕГО нет мне жизни.

— Крепись, — клацая зубами, попросила я обворожительную подругу, — Иисус воскреснет из мертвых. И живее ЕГО не будет никого во Вселенной.

Наскоро причесавшись, мы побежали вслед за взбудораженной процессией.

В городе бушевали страсти.

— Он только что был у Анны и Каиафы, — шептались между собой праздношатающиеся горожане, — теперь его повели в преторию.

— Разве он — Бог? — усмехались другие. — Бог превратил бы стражу в смоляной столб, но не дал связать себе руки!

Не обращая внимания на болтунов, Мария потянула меня в сторону дворца, принадлежавшего римскому наместнику. Там собралась толпа зевак, терпеливо ждущих продолжения спектакля.

В грязном, разорванном, голубом хитоне стоял тот, чье имя с трепетом будет повторяться из века в век самоуверенными творениями Создателя.

В крытую колоннаду, между двумя крыльями огромного дома, вышел высокий мужчина крупного телосложения, круглое лицо которого не казалось злым или мстительным.

— В чем обвиняете вы этого человека? — громким голосом обратился Понтий Пилат к находящимся невдалеке первосвященникам.

— Если бы он не был злодеем, мы бы не привели его к тебе, — потрясая мощными кулаками, закричали негодяи в рясах. — Он развращает народ и называет себя Христом, царем Иудейским.

— Так судите его сами, — с усмешкой предложил окружающему пространству круглолицый.

— Нам не дозволено никого предавать смерти, — прошипели отъявленные мерзавцы.

— Водили пленника к тетрарху? — с симпатией поглядывая в сторону обреченного, поинтересовался римлянин.

— Ирод отказался дать заключение по делу и обнародовать смертный приговор! — тонко выкрикнул один из отпетых священников.

— Ты — царь иудейский? — обращаясь к обвиняемому, мягко проговорил прокуратор.

— Царство мое не от мира сего, — опустив бездонные свои глаза, печально ответил Иисус, — иначе бы не предали меня подданные.

Мессия был спокоен, и спокойствие это передалось грозному наместнику. Побеседовав с человеком, покорно стоящим перед ним, Пилат пришел к выводу, что праведник не виновен.

Услышав заключение влиятельнейшего судьи, толпа оскорбилась. Гул возмущенных голосов эхом прокатился над нашими головами. Магдалина, ни живая ни мертвая, крепко стиснула мою руку.

— Я не вижу никакой его вины! — вновь торжественно произнес высокопоставленный итальянец. — Ирод Антипа согласен с моим мнением. На праздник Пасхи, по вашему иудейскому обычаю, отпускается один из арестантов, а потому я милостиво освобождаю Иисуса, прозываемого Христосом.

Рев многих тысяч глоток взорвал тишину, воцарившуюся накануне.

— Варраву, освободи Варраву! — давясь слюной, заголосили безумные.

Я видела, как побледнел прокуратор, я видела, как сжались его ладони в крепкие кулаки, но даже он, могущественный и непобедимый, был безоружен перед натиском злой силы, призывающей к исполнению страшнейшего во Вселенной убийства.

В чаше с водой омыл онемевшие пальцы римский наместник, а затем поднял их над гордой головой.

— Я умываю руки, я не виновен в смерти праведника! — с ожесточением возвестил он. — Смотрите сами: кровь его на вас и ваших детях!

Дикий крик, похожий на вопль раненого животного, разрезал наступившее радостное безмолвие победившей толпы. То кричала прекрасная подруга нежного Царя Небесного, преданного народом, который ОН так любил.

ГЛАВА 27

ВЕЛИЧАЙШЕЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА

А потом, прямо во дворе, палачи сдернули со Спасителя голубой хитон, переодели ЕГО в короткую, красную одежду без рукавов, застегивающуюся на правом плече, водрузили на голову колючий терновый венок, а в руки сунули палку вместо царского скипетра. Под всеобщее улюлюканье стали избивать плетьми, имевшими по пять хвостов неравной длины. В конце каждого хвоста были прикреплены железные грузила, чтобы рвать кожные покровы. Но и этого показалось изуверам мало. Богочеловека за вздернутые руки привязали к столбу, дабы удобнее было хлестать по спине, груди, животу. Два дюжих живодера, сломав беззащитному пленнику переносицу, с усердием мясников колотили его по голове.

Господь молчал, но еле уловимые подергивания лицевых мышц говорили о том, что ОН терпит невероятную боль. Народ, наблюдая кошмарное зрелище, вопил от удовольствия.

— За что мне такое наказание, — плакала я, обнимая полумертвую подругу, — видеть страдания того, на кого привыкла молиться?

— Любимый, — шептали пересохшие губы бедной Марии, — любимый.

Среди радующихся избиению, вероятно, были и те, которым ОН когда-то помог…

— Неужели они не поняли, над кем издеваются? — рыдала я, чувствуя тошноту от вида побоища. — Неужели не ощутили божественную энергию, исходящую от НЕГО? Даже самого гнусного маньяка нельзя осудить на подобное, а то — Бог!

— Переоденьте его в свои одежды, — приказали мучителям фарисеи.

Стащив со страдальца багряницу, те же палачи натянули на божественное тело рваный голубой хитон, а в руки воткнули дубовый крест высотой в два с половиной метра. На нежную, залитую кровью грудь изверги повесили табличку с надписью: «Я — Бог».

— Он не Бог! — мерзко заголосили местные попы. — Сменить табличку!