Между ангелом и бесом

Бочкообразный служитель культа что-то заблеял противным козлиным голоском, и под это блеяние невеста, трижды топнув ногой, произнесла:  

— Я, принцесса Гуль-Буль-Тамар беру этих мужчин в мужья, клянусь кормить и поить их до самой смерти.

— Я сам себя прокормлю! — заорал вор, перебивая девушку.                                                        

— Заткните ему рот,— просто сказала принцесса, и чья-то рука в железной рукавице выполнила это распоряжение, залепив Самсону пол-лица.

— Итак, на чем мы остановились? Ах, да... До самой смерти! Наказывая, обещаю не причинять уве­чий, а в случае непослушания предоставлю мужьям быструю казнь без пыток! Я ничего не забыла, до­стопочтенный мулла?

— Все, луноликая, все сказала, благослови Аллах твою мудрость! Аминь!

— В гарем их! Отмойте там как следует, потом три дня карантин. На четвертый подготовьте их к моему посещению!

— Размечталась! Ты что, думаешь, вот так захотела и посетила? Не выйдет,— задыхаясь от злости, про­шипел черт.— Нимфоманка несчастная!

— Он что, опять шутит? Или нет? — Принцесса надула губки, а Гуча получил хороший удар дубинкой по голове.

— Три дня — не так много, мои богатыри,— прощебетала красавица,— не расстраивайтесь!

— Ага, прямо обрыдаемся! — выкрикнул Самсон

— Ах, какой чувствительный.,— растроганно проговорила принцесса и, смахнув слезу, дарственным жестом указала на дверь. Стражники подняли новоиспеченных мужей на руки и понесли по бесконечным переходам дворца.

— Гуча! — гаркнул Самсон, стараясь перекричать топот стражников.— Гуча, ты меня слышишь?

 — Слышу, слышу,— тихо отозвался черт откуда-то слева.

— Гуча, я вот тут думаю — а чего это мы сюда так бежали?

— Знаешь, Самсон, я тоже об этом думаю. Торопиться совсем не стоило...

— Гуча — снова донеслось до черта, на этот раз голос принадлежал ангелу и звучал откуда-то сзади.— Гуча, ты говорил, что мы в чужой монастырь лезем, а я где-то читал, что монастырь и гарем — совершенно разные вещи.

— Ты прав, Бенедикт. Если б ты только знал, до какой степени это разные вещи.

Процессия остановилась. Стражники сдали вы­нужденных мужей с рук на руки гаремным евнухам. Сдали в буквальном смысле — дальше их несли мягкие ладошки, а поступь новой команды оказалась на удивление ровной и бесшумной. Бенедикт даже умудрился задремать, а Самсон развлекался тем, что незаметно стягивал перстни с пухлых пальчиков.

 На ноги их поставили только в купальне. Кланялись, лысые и безбородые мужчины с детскими лицами и двойными подбородками удалились. Друзья присели на широкую скамью перед изящным столиком, уставленным тарелками со всевозможной снедью, но есть почему-то не хотелось.

— Выбираться отсюда надо.— Самсон передернул плечами. — Это где ж такое видано, чтоб стоять в очередь за тем что в других местах на каждом углу предлагают. Королем я бы  еще согласился стать, если обстоятельства того требуют, но одной семисотой частью от короля при избалованной девчонке — уже перебор, братцы!                                 

— Это не перебор, это позор для настоящего муж чины.— Гуча вытянул ноги и водрузил их на хрупкий столик, смахнув пару тарелок.— Так, ребята, не вешать нос. У нас три дня карантина — за это время мы что-нибудь придумаем. Не расслабляться, без мо его разрешения ничего не есть — в гаремах принято травить конкурентов. Пока не дергайтесь, пусть думают, что мы смирились.                                      

— Я смирился,— поспешно вклинился ангел.— Я всегда мечтал побывать в гареме, но дядя не пускал. Я ему объяснял, что для нового сценария нужен личный опыт, а он уперся. Говорит, что я еще маленький! Надо же, как обернулось, я — и вдруг в гареме! Не понимаю, почему вы так переживаете? Я весь дрожу от предвкушения! Гарем... здесь должны быть наложницы, одалиски, гетеры...

Черт с вором недоуменно переглянулись и рассмеялись. Смех, сначала немного натянутый и го­рький, крепчал, и скоро богатырское ржание сотря­сало потолок купальни. Невесомый узорчатый купол вибрировал и грозил обвалиться.

— Опять вы надо мной смеетесь,— обиделся ан­гел.— Что я такого смешного сказал?

— Наивный ты, Бенедикт, а я все время забываю об этом,— сквозь смех ответил Гуча, вытирая высту­пившие на глаза слезы.— Ты еще гейшу японскую в свой список включи! Вот только здесь ты сам и гейшей, и гетерой, и путаной, если понадобится, будешь! Это не тот гарем, придурок!!!

Ангел покраснел и, опустив голову, стал размыш­лять, что он такое пропустил при изучении чувства юмора почему он не понимает шуток и острот? Гуча с Самсоном тоже подавленно затихли, осознав серьезность ситуации.

В стене напротив открылась неприметная дверца. Сгибаясь под тяжестью огромных стопок полотенец и простынь, в купальню вошли три старухи. Они положили ношу на одну из скамей, огибающих помещение  по периметру. Потом две рослые пожилые женщины принялись молча и довольно бесцеремонно раздевать Самсона и Бенедикта.

— Ну, ты, кикимора старая,— возмутился Самсон, — не наглей! Да будь ты хоть последней женщиной на земле, я бы перед тобой не разделся!

Старуха, не обращая внимания на протесты, так лихо заломила ему руку, будто всю жизнь занималась раздеванием сопротивляющихся мужиков (а так оно, возможно, и было), и в одну секунду сорвала с Самсона его тряпки. Потом открыла маленькую дверцу и втолкнула его в клубы пара.

Бенедикт, наблюдавший эту сцену с открытым ртом, засуетился, заискивающе поглядывая на старую женщину, которая стояла перед ним, и стал тороп­ливо раздеваться.

Гуча посмотрел на свою надзирательницу и расхохотался.

— Гризелла, лапочка, и ты здесь! На старости лет на клубничку потянуло? Эротики захотелось?!

— Подрабатываю я тут,— буркнула Гризелла.

— Гуча, а что они будут с нами делать? — дро­жащим голосом спросил ангел, словно не видя ве­дьму. Та оскорбленно скривилась.

— Мужиков из вас будут делать, вот что! — ответила она и злобно рассмеялась.— Объяснить как?

— Я, может быть, и наивен, но не до такой же степени! Однако позвольте предупредить в вашем возрасте секс вреден — вместо оргазма инфаркт может случиться, Я об этом читал. И поэтому решительно отказываюсь быть прибитой смерти живого существа, даже такого отвратительного как вы. Нельзя ли кого-нибудь помоложе...                   

— В мойку его, Фатима,— приказала Гризелла, ее напарница немедленно выполнила команду.   

— Влипли,  голубчики.— Ведьма повернулась к черту.— Я с вас семь шкур спущу...                    

— Да будет тебе, Бенесафуиловна, мы с тобой старые друзья,— примирительно сказал Гуча.

— Старые друзья,— передразнила его бабка. — За тобой должок, Чингачгук Эфроимович, так что не подлизывайся.

— Долги платить — дело чести для каждого мужчины! — с пафосом произнес черт и вытащил из без­донной торбы аккуратный пакет.

Ведьма, смущенно, словно девочка, потупив глазки, нерешительно взяла сверток, развернула и с вос­торженным визгом кинулась черту на шею.

— Не забыл, родной, уважил старуху! — провере­щала она.

— Учти, сам шил, своими руками,— зарабатывал очки Гуча, стараясь отодрать от себя Гризеллу.— А гусята какие симпатичные! С такой любовью вы­шивал! А чепчик с такой благодарностью...

— Ой, да как же ты меня, старую, порадовал, я же семнадцать лет о такой пижамке мечтала, да я... — Ведьма осеклась и подозрительно посмотрела на черта.— А по чьей вине, спрашивается?

— Я же сказал, что сам шил?

— Ну, сказал.

— Вещь красивая получилась?

— Ну, красивая.— Старуха прижала к груди шедевр портновского  искусства.

— А я что на белошвейку похож? Я что, такое чудо за три дня мог состряпать? Я ж семнадцать лет над ней сидел, свою благодарность хотел выразить, в каждый стежок свое восхищение тобою вкладывал!!!  — вдохновенно врал, стараясь привлечь ведьму в союзники. Падкая на лесть старушка, слушая его, рыдала от умиления, утирала слезы долговой пижамой и сморкалась в чепчик.