Тайная история лорда Байрона, вампира. Раб своей жажды

 Остаюсь, хотя вы и не верите этому, вашей дражайшей подругой.

 Розамунда, леди Моуберли.

Р. S. Дописываю поздно вечером. Только что меня навестил доктор Элиот. Я удивилась, увидев его. Когда я была у него утром, он сказал, что ему нужно некоторое время, чтобы разобраться с делами в клинике, но, как оказалось, освободился быстрее, чем предполагал.

— Ллевелин, мой коллега по клинике, уезжал на три недели,— сказал он, когда лакей принял его шляпу.— Теперь он вернулся и может подменить меня на несколько дней.

Я удивленно взглянула на него:

— Вы думаете, этого времени будет достаточно?

— Увидим,— пожал он плечами и оглядел холл.

Я догадалась, что он хочет осмотреть кабинет Джорджа, и показала ему, куда идти. Несколько минут он рыскал по кабинету, словно гончая, вынюхивающая добычу.

— Что ж,— хмыкнул он наконец.— Следов проникновения через окна не видно, но вот это,— он указал на поверхность конторки,— представляет некоторый интерес.

Я посмотрела туда, куда он указывал, но не увидела ничего необычного.

— Полагаю,— продолжал доктор Элиот,— с прошлой ночи вы запретили слугам входить сюда?

— Я хотела оставить все так, как застала.

— Отлично! — воскликнул он.— Чересчур добросовестная горничная может погубить жизнь сыщика. А теперь посмотрите внимательно, леди Моуберли. На конторке очень тонкий слой пыли, ровный везде, кроме этого места. Видите? Прямоугольник точно совпадает с размерами вон той красной шкатулки.

Он подошел к столу, на котором стояла одна из шкатулок с правительственными документами Джорджа.

— Очевидно, ее вчера ночью сдвигали с места, и, следовательно, она была предметом внимания ваших непрошеных гостей. Что в этой шкатулке?

— Бумаги Джорджа.

— По законопроекту о границах в Индии?

— Полагаю, что так.

— Что ж, посмотрим! — Доктор Элиот нажал защелку шкатулки.— Заперто.— Он осмотрел шкатулку.— Опять-таки никаких следов взлома.

— Может быть, взломщика спугнула сообщница, прежде чем он успел открыть шкатулку?

— Может быть,— нахмурился доктор Элиот.— У вас есть ключ?

— Нет.

— Ну, раз так...— Он пошарил в кармане.— Думаю, Индийский кабинет простит меня.

В руках у него оказался кусок проволоки, который доктор вставил в замок, повернул, подергал, и после нескольких неудачных попыток замок поддался. Доктор Элиот улыбнулся.

— В Лахоре воры клянутся этим маленьким инструментом,— сообщил он, пряча в карман свой «ключ» и открывая крышку шкатулки.

Он отшатнулся, а я вскрикнула. Представьте мой ужас, Люси,— шкатулка была пуста! Бумаги исчезли!

Доктор Элиот казался, однако, удовлетворенным.

— Этого и следовало ожидать,— проговорил он, обводя взором кабинет.— Сомневаюсь, что мы найдем тут что-нибудь более интересное, леди Моуберли. Так что теперь, с вашего разрешения, мне хотелось бы осмотреть вашу спальню.

Все еще ошарашенная масштабами только что раскрытого нами преступления, я провела доктора наверх. И снова доктор Элиот начал рыскать по комнате. У туалетного шкафчика он остановился и нахмурился, затем взял в руки склянку с лекарством.

— Это помогает вам справиться с лондонским воздухом? — спросил он.

Я сказала, что да.

— Но пузырек полон,— заявил он почти обвиняюще.

— Да, я только начала им пользоваться.

— Когда?

— Вчера вечером.

— У вас остался пузырек от лекарства, которое закончилось до этого?

— Горничная, наверное, выбросила его.

— А можно его извлечь?

Я вызвала звонком горничную и приказала ей принести пустой пузырек.

— Вы подозреваете, что кто-то пытался одурманить меня? — спросила я доктора Элиота, пока мы ждали.

— Таинственная женщина разбудила вас как раз в ту самую ночь, когда вы сменили лекарство. Подозрительно, не так ли?

— Что вы предполагаете, доктор Элиот?

Он оставил мой вопрос без внимания:

— Вы ведь всегда спали крепко, кроме прошлой ночи?

Я подтвердила его слова.

— Но зачем кому-то понадобилось одурманивать меня? — настаивала я.

— Что-то в этом доме представляет большую ценность для наших незнакомцев,— пожал плечами он.

— Бумаги Джорджа?

На его тонких губах появилась улыбка. Я поинтересовалась, приблизился ли он к раскрытию тайны.

— Кое-какой свет, возможно, блеснул,— ответил он,— но я могу ошибаться, ведь мы только начали, леди Моуберли.

В этот момент вошла служанка с пустым пузырьком. Элиот осторожно взял его, посмотрел на свет и попросил разрешения взять и тот пузырек, из которого я принимала лекарство. У меня полно этого зелья, и я охотно согласилась, спросив, что еще могу сделать.

— Ничего, ничего,— промолвил он.— Я видел все, что необходимо.

Он повернулся, и я проводила его до двери. Уже на выходе он вдруг задержался.

 — Леди Моуберли,— сказал он, повернувшись ко мне,-— должен задать вам еще один вопрос... Ваш день рождения... Он пришелся как раз на один из дней сразу после первого исчезновения Джорджа, не так ли?

 Я с удивлением взглянула на него:

 — Ну да... Точнее, на день после его возвращения. Но я не понимаю, почему...

 Он сдержал меня движением руки.

 — Я вам сообщу, как пойдет дело,— пообещал он, повернулся и, не оглядываясь, зашагал по улице, а я провожала его взглядом, пока он не исчез вдали, и гадала, какой же след ему удалось обнаружить.

 Я размышляю об этом до сих пор. Из окна своей спальни я вижу пустынную улицу. Часы на церкви только что пробили два. Пора ложиться спать. Надеюсь, что усну. Чувствую сильную усталость. Мне кажется, что тайна разрослась до огромных размеров. Но, может быть, дражайшая Люси, для вас она перестанет быть тайной. Мне остается только надеяться на это и верить, что вскоре все обернется к лучшему. Спокойной ночи. Вспоминайте о Джордже и обо мне в ваших молитвах.

 Роза.

Лондон, Постоялый двор Грея

14 апреля 1888 г.

Дражайшая Люси!

 Для меня невыносима мысль о том, как вы страдаете. Я знаю, вас тревожит какая-то ужасная тайна, и все же, дорогая моя, между нами не должно быть секретов. Вы сделали меня счастливейшим человеком на Земле, в то время как сами, напротив, столь несчастны, что это причиняет мне боль. Леди Моуберли опять выкинула одну из своих штучек? Или вновь восстают фантомы вашего прошлого? Вчера ночью во сне вы упоминали Артура. Но ваш брат мертв, так же как мертвы мои мать и сестра. Нам надо смотреть вперед, любовь моя. Что было, то прошло навсегда. Перед нами будущее.

Прежде всего, дражайшая Люси, вы не должны позволять себе отвлекаться сегодня вечером Только подумать, первое выступление в «Лицеуме»! На одной сцене с мистером Генри Ирвингом! Не многие актрисы могут этим похвастать! Уверен, вы станете звездой Лондона! Я буду так горд, дорогая. Удачи, удачи, удачи и еще раз удачи, дорогая Люси. Вечно любящий вас

Нэд.

Без малейших трудностей вспоминаю я события, о которых должен здесь поведать, ибо сами по себе они были столь поразительны и примечательны своим завершением, что произведут впечатление на любого. Однако есть у меня дополнительные причины оставить о них память, ибо случилось так, что в то время я искал хороший сюжет, который можно было бы переделать в пьесу или (кто знает?) даже в роман. В начале апреля, сразу откроюсь вам, сложились весьма особые обстоятельства

Известный актер, у которого я управляю театром, мистер Генри Ирвинг, только что вернулся из успешного турне по Соединенным Штатам. Завоевав Америку, он теперь готовился вновь сорвать лавры в Лондоне, в великом храме искусства — театре «Лицеум». Мистер Ирвинг и я решили на открытие летнего сезона поставить «Фауста», самый впечатляющий спектакль, остающийся неувядающим фаворитом лондонских зрителей. Постановка, однако, не была премьерой, как и пьесы, которые мы наметили на более позднее время в сезоне. Мистер Ирвинг сам это хорошо знал и в разговоре со мной сознался, что сожалеет об этом. Прошло много вечеров, когда мы встречались за бифштексом и бокалом портера для обсуждения новых ролей, которые мог бы сыграть мистер Ирвинг, и много таких вечеров еще предстояло. В эти апрельские вечера мы, впрочем, не смогли найти ничего подходящего. Наконец я предложил, что сам напишу новую пьесу. К сожалению, мистер Ирвинг лишь посмеялся над этим предложением и назвал его «ужасным», но тем не отбил у меня охоту. Наоборот, с этого времени я начал носиться в поисках возможной темы и неустанно фиксировал в своих записках разные необычные события и идеи, пришедшие мне на ум.