Тайная история лорда Байрона, вампира. Раб своей жажды

«Это вам урок,— предупреждал он меня.— Всегда помните о том, что вы упустили. Помните о том, что вы не смогли признать, о чем не отважились помыслить».

Он был совершенно прав, леди Моуберли. Опыт научил меня тому, что нет ничего более коварного, чем ответы, кажущиеся самыми верными. В науке всегда есть нечто непостижимое, а в поведении людей — тем более.

Элиот помолчал и пригвоздил меня к месту внимательным взглядом.

— Вот почему, леди Моуберли,— сказал он наконец,— я ограничил свои исследования медициной.

Дорогая Люси, представьте себе, как я была удручена!

— Так, значит, вы мне не поможете? — огорчилась я.

— Не расстраивайтесь, прошу. Я просто предупредил вас, леди Моуберли, что мои возможности весьма ограниченны.

— Почему же? Потому что у вас нет практики?

— В области расследования преступлений — да!

— Но, я уверена, такие навыки несложно восстановить.

— Право, леди Моуберли,— произнес доктор Элиот, слегка помедлив,— вам лучше было бы обратиться в полицию.

— Но ведь восстановить эти способности можно? — настаивала я, не обращая внимания на его слова

Какое-то время доктор Элиот молчал, пристально глядя на меня сверкающими глазами.

— Возможно,— проговорил он наконец.

И тогда, дорогая Люси, я почувствовала сильное искушение расшевелить его, ибо мне показалось, что его неохота на деле не что иное, как тщеславие, и он нуждается в возможности проявить себя.

— Что вы видите во мне? — вдруг спросила я его.— Что вы можете прочесть по моей внешности?

— Как я уже предупредил, мои рассуждения могут быть неверны.

— Нет, доктор Элиот, неверны могут быть ваши умозаключения, но не рассуждения. Не так ли?

Он слабо улыбнулся.

— Ну,— нажала я на него,— так что вы можете сказать?

— О, ничего особенного. Только то, что явно бросается в глаза.

Я с удивлением взглянула на него:

— И что же это?

— Вы из богатой, но не аристократической семьи, ваша горячо любимая матушка недавно умерла, и вы редко выезжаете из дома, ибо смертельно боитесь высшего общества. Все это достаточно ясно. В дополнение к этому я бы отважился предположить, что в прошлом году вы ездили за границу, возможно в Индию.

— Вплоть до самого последнего замечания, доктор Элиот,— рассмеялась я,— я боялась, что вы обманываете меня и мой муж просто рассказывал обо мне в письмах.

На лице его появилось выражение крайнего разочарования.

— Так я ошибся? — промолвил он.— Вы не были за границей?

— Никогда.

Он как-то обмяк, лицо его вытянулось от отчаяния:

— Видите, что я имею в виду? Мои способности уже не те.

— Вовсе нет,— утешила я его.— Все остальное было совершенно верно. Но прежде чем вы объясните мне свои выводы, я хотела бы спросить: почему вы сочли, что я была за границей?

— У вас на шее,— ответил он,— я заметил пару пятнышек, очень похожих на комариные укусы. Я часто наблюдал такие пятнышки и знаю, что если они когда-то были септичны, то сохраняются как слабые метки на коже в течение нескольких лет. Вот почему я решил, что вам на каком-то этапе довелось побывать за границей. Я предположил Индию, оценив ваше ожерелье и серьги. Они явно сделаны там, и я подумал, что такого рода ювелирные изделия редко встречаются в Англии.

— После такого объяснения,— улыбнулась я,— я почти почувствовала себя виноватой, что никогда не была за границей. Однако вряд ли моя жизнь располагала к этому. А пятнышки, которые вы заметили,— просто аллергия на скверный лондонский воздух.

— Так, значит, вы воспитывались вдали от столицы?

— Да,— кивнула я,— под Уитби, в Йоркшире. Я там провела двадцать два года, а в Лондоне живу с тех пор, как полтора года тому назад вышла замуж за Джорджа.

— Ясно!

Нахмурившись, он вновь принялся изучать пятнышки у меня на шее.

— А украшения? — наконец спросил он.

Я подняла руку и потрогала ожерелье. Вы наверняка видели его, дорогая Люси! Прелестная вещица из мастерски выточенных капелек золота, которая значит для меня гораздо больше, чем стоит.

— Эти украшения,— произнесла я,— подарил мне дражайший Джордж.

— На свадьбу, наверное?

— Вот и нет. На день рождения.

— Дану!

— Я увидела этот комплект на витрине в лавке. Мы были вместе с Джорджем, и он, наверное, запомнил мой восторг.

— Очаровательно!

Я поняла, что его интерес начал угасать. Глаза Элиота вновь закрылись, и я, побоявшись лишиться выигранного мною преимущества, предложила ему объяснить другие логические выводы, оказавшиеся столь замечательно точными.

— А остальное? — поспешила спросить я.— Можете вы рассказать мне, как пришли к своим заключениям?

— О, это просто.

— Значит, отсутствие благородных кровей написано на моем лице?

Доктор Элиот подавил смешок:

— Ваше воспитание, леди Моуберли, во всех отношениях безупречно. Но одно вас все же выдает. Вы носите брошку с гербом семьи Моуберли и браслет на запястье, сделанный в том же стиле. Совершенно очевидно, что эти украшения изготовлены достаточно давно. Одним словом, это фамильные украшения, и они — часть наследства Джорджа, а не вашего. В то же время вы явно привязаны к воспоминаниям о собственной семье. Так почему же вы не носите драгоценности из наследства вашего семейства? Вероятно, потому, предположил я, что на них нет герба, а вам приятнее надевать настоящие фамильные драгоценности, на которых этот герб есть.

— Боже,— пожаловалась я,— да у вас невысокое мнение о моем характере.

— Отнюдь,— добродушно рассмеялся доктор Элиот.— Но верно ли я рассудил?

— Совершенно точно,— согласилась я.— Хотя признаюсь в этом со стыдом. У вас все так просто получилось. Но не понимаю, как вы узнали о моей привязанности к памяти о семье. Вам, наверное, Джордж сообщил?

— Ни в коем случае,— покачал головой доктор Элиот— Просто я рассмотрел ваш зонтик.

— Мой зонтик?

— Позвольте мне сделать вам еще один комплимент, леди Моуберли. Я заметил, что ваше платье в точности отражает ваше богатство и вкус Однако зонтик несколько не соответствует всему остальному. Он явно старый, потому что на ручке его видна пара искусно замазанных трещин, а инициалы, вырезанные на дереве, не принадлежат вам. Было бы глупо предполагать, что вы не можете позволить себе купить новый зонт, значит, этот имеет для вас какую-то сентиментальную ценность. А когда я заметил тонкую черную ленточку, все еще привязанную в знак траура к его ручке, то моя уверенность окрепла и стала фактом. Так чей же это зонтик? Очевидно, он раньше принадлежал женщине старше вас, ибо сам по себе зонтик почти антикварный. Поэтому я сделал вывод, что это, наверное, зонт вашей матери.

Он помедлил, словно озадаченный рациональной холодностью своего голоса:

— Прошу принять извинения, леди Моуберли, если слова мои причинили вам боль.

— Нет-нет,— возразила я и, помолчав немного, чтобы собраться с мыслями и убедиться, что голос не выдаст меня, когда я заговорю вновь, продолжила: — Прошло почти два года, и я начала привыкать к утрате.

— Вот как? — нахмурился Элиот.— Значит, ваша мать так и не увидела, как вы выходите замуж? Жаль...

Я покачала головой, а потом в каком-то эмоциональном порыве рассказала ему, как мы с Джорджем поженились, как поклялись друг другу в вечной любви, когда ему было всего шестнадцать, а мне — двенадцать и он был сыном владельца поместья, а я — дочерью состоятельного человека, самостоятельно выбившегося в люди.

— Знаете, семья Джорджа,— сообщила я Элиоту,— потеряла большую часть своего состояния, и, имея виды на мое приданое, они были готовы посмотреть сквозь пальцы на неблагородное происхождение невесты.

— Неудивительно,— сардонически улыбнулся доктор Элиот.— Но простите мою настырность — а вас саму это устраивало?

— О да, конечно,— ответила я.— Поймите, доктор Элиот, Джордж был моим возлюбленным с очень давних пор. И когда моя мать умерла, к кому еще я могла обратиться?

— Но Джордж уехал из Йоркшира раньше вас, как я понимаю. Виделись ли вы с ним после этого?