Судья

Павел сжал ее в объятиях.

Глава 40. Днем ранее

Мать и дочка сидели за столиком ресторана, наслаждаясь разговором и живой музыкой. Молодой пианист с прилизанной челочкой, в щеголеватом фраке с искрой, быстрыми, похожими на червяков пальцами, извлекал из недр инструмента чарующую джазовую мелодию.

Их спонсор этим вечером был занят. В такие дни мать и дочка обычно развлекали себя посиделками в ресторанах, шопингом, посещением спа-салонов и другими необременительными делами.

Или, как сейчас, выходили в свет, надеясь подцепить юношу, который за деньги согласится согреть их этой ночью. В обеих женщинах под влиянием праздной жизни, обильной еды и вина проснулась неумеренная похоть.

— Как тебе заведение? — жеманным голоском спросила мать. Ей в прошлом году исполнилось пятьдесят, но многочисленные оздоровительные процедуры и две пластические операции сделали свое дело — сейчас она выглядела на сорок семь.

Дочка, оглядевшись, наморщила носик.

— Так себе. В «Венеции» сервис был получше, да и музычка повеселее.

— А пианист ничего, — заметила мать, жадно разглядывая молодого человека на сцене. Особенно ее занимали его быстро порхающие по клавишам длинные тонкие пальцы.

— Веди себя прилично, — усмехнулась дочка. — Вечер только начался.

К ним подошел элегантный официант с обитой красной кожей картой вин в руках. Учтиво согнувшись, спросил:

— Что будете пить?

— «Артади Риоха Гранде»? — дочь с сомнением смотрела на мать. Та непреклонно повела в воздухе рукой.

— Мы пили эту кислятину на прошлой неделе. Испанское вино — не для серьезных людей, — она повторяла слова Димы, их с дочкой общего любовника (сама она не разбиралась в винах, как, впрочем, и во всем остальном на свете). С ослепительной (как ей казалось) улыбкой обратилась к официанту: — Нам, пожалуйста, бутылочку «Шатью Латуа» 86-го года. К вину подайте карпа в белом соусе, два «Цезаря», бутылку минеральной воды.

Официант записал в блокнот.

— Оплачивать будет Дмитрий Константинович? — елейным голоском вопросил он, сгибаясь еще больше.

— Конечно, — мать снова «ослепительно улыбнулась».

Официант поскорее удалился, чтобы больше не видеть этот страшный оскал во все тридцать два вставных зуба. «Гламурные бляди», подумал он. «Перерезать бы вас всех».

Мать проводила его оценивающим взглядом.

— Симпатичная попка, — сказала она.

Женщины громко и визгливо расхохотались.

— Вот настоящая жизнь, — сказала мать, поправляя на морщинистой груди бриллиантовое колье. — Романтика — море, пляжи, цветы, подарки…

— …и страстный, животный секс! — закончила дочка. Женщины обменялись томными, понимающими улыбками.

— Как давно я этого ждала! — вздохнула мать. Голос ее наполнился жалостью к себе. — Наконец-то я могу жить по-человечески, после всех этих ужасных лет, когда я тащила на себе этого мудака, твоего папочку.

— Ты это заслужила, — нежно сказала дочка, протягивая над столом руку и дотрагиваясь до руки матери. — Я всегда желала тебе счастья, видя, через сколько тяжелых испытаний тебе пришлось пройти в семейной жизни с тупым, жестоким человеком, неспособным подарить женщине яркие эмоции.

— Я тоже желаю тебе счастья, дочка. Диму нам сам бог послал. Просто чудо — после стольких лет жизни с неудачником встретить, наконец, настоящего мужчину.

Эту сентиментальную минуту нарушило второе явление официанта с симпатичной попкой. Накинув на руку накрахмаленное белоснежное полотенце, он достал из ведерка со льдом бутылку элитного французского вина. Откупорив бутылку, разлил в бокалы по чуть-чуть.

— Долго же вас не было, — игриво заметила мать.

Женщины пригубили. Мать кивнула.

— Сойдет, — благосклонно решила она. — Разливайте. Да, как там наш заказ?

— Будет через минуту.

— Вы всегда заставляете дам томиться ожиданием? — спросила дочка — конечно же, с «ослепительной улыбкой».

— Только не таких очаровательных, как вы, — отвесив учтивый поклон, официант поспешил удалиться.

Глотнув вина, дочка деловым тоном сказала:

— Кстати, насчет Димы тоже надо что-то решать. Он же не думает, что отделается от нас жалкими подачками? Такие умные и красивые женщины достойны большего.

Мать покачала головой.

— Вы, нынешнее поколение, слишком наглые. И любите торопить события. Нужно наслаждаться жизнью, пока есть возможность. Смотри, как бы не отпугнуть благодетеля.

— «Благодетеля»! — фыркнула дочка. — Дима — просто нормальный мужик, который выполняет свои обязательства. Это мы для него благодетельницы. Отец, конечно, научил тебя прибедняться — когда я думаю, как бесчеловечно он к тебе относился, мне хочется найти его и вырвать ему глаза. Я отлично помню, как он подарил тебе на Восьмое Марта искусственные розы. Я чуть не убила его! Ты, конечно, можешь поступать как хочешь. Но лично я довольствоваться ролью любовницы не намерена. Дима обязан жениться на мне. На ком-то из нас, — добавила она, заметив, как дрогнул от возмущения выросший за последние две недели двойной подбородок матери.

Принесли заказ. Женщины некоторое время молча ковыряли салаты и карпа. Пианист, отыграв отделение, отошел в уборную. Зал наполнился гулом разговоров. Посетители обсуждали счета, проценты, марки автомобилей, модные платья и — извечная тема на все времена — чужие половые акты, мнимые и действительные.

Мать, нагнувшись над столом, шепнула дочке:

— Парень вон за тем столиком уже полчаса пялится на нас.

Дочка, кашлянув, посмотрела на столик, соседний с тем, за которым сидел парень. Сделав равнодушное, строгое и презрительное лицо, боковым зрением разглядела таинственного субъекта.

Очень неплох. Блондин лет тридцати, в темном деловом костюме, который, правда, немного велик и смотрится на юноше неестественно — тот явно не привык носить такие вещи. Дочка про себя называла его «юношей», потому что полные губы, пронзительные голубые глаза и женственные черты лица, вопреки возрасту и строгости костюма, делали незнакомца похожим на старшеклассника. Только без прыщей и похотливого выражения на лице.

Перед ним на столике стояла бутылка вина и маленькие тарелочки с закусками. На дальнем от него крае — среднего размера коробка в розовой упаковке, перевязанная голубой лентой. Подарок от кого-то. Или для кого-то.

Дочка, отвернувшись, выразительно посмотрела на мать. Глазами спросила: «Что он делает?» Мать глазами ответила: «Идет сюда».

Обе женщины, старая и молодая, одинаково подобрались, будто страдают геморроем, и состроили одинаковые чванливые гримасы.

Юноша остановился перед ними с легкой улыбкой. В руках он держал коробку в розовой упаковке. Нежный, ласковый взгляд голубых глаз был направлен на дочку.

— Девушка, можно с вами познакомиться?

— Ну, не знаю, — с легкой враждебностью ответила девушка, хотя от взгляда и чарующего голоса юноши почувствовала дрожь в коленках. — А зачем вам со мной знакомиться?

Склонив голову, юноша с комической грустью ответил:

— Пожалейте одинокого страдальца! Я уже целый час за вами наблюдаю, и только сейчас решился подойти.

— А я вас уже видела, — вмешалась мать, жеманно выворачивая в воздухе руку, так чтобы юноша, да и все остальные посетители, успели налюбоваться украшающими ее толстые пальцы золотыми кольцами. — Вы в «Венеции» сидели за соседним столиком, один. И тоже за нами «наблюдали». Я еще тогда подумала, что вы нерешительный.

— Мама! — сказала дочка. Подумала: «Идиотка. Вечно лезет, куда не просят».

— Увы! — продолжал юноша с той же очаровательной улыбкой, нежно поглядывая на них обеих, но акцентируясь в основном на дочке. — Когда видишь таких сногсшибательных женщин, поневоле становишься нерешительным.

Мать стала пунцовой от удовольствия. Дочка, проклиная про себя ее бесхитростность, дружелюбным тоном, но с холодком во взгляде, сказала юноше:

— К сожалению, я не свободна. У меня есть парень. И я его люблю.