Темные души (СИ)

- Аристократ. Из этих, - Ординарец презрительно щёлкнул пальцами. – Из бывших, - Он положил бумаги на стол, на котором в беспорядке валялись книги, перья, карты, донесения и исчёрканные мелким почерком и заляпанные кляксами листы. Оттерев пот мятым платком, ординарец сел на стул, стоявший рядом со столом.

- У этого, - Невысокий человек повторил презрительный жест ординарца. – Есть имя? Как он назвался?

- Некий Фластилар. Он настаивает на встрече с тобой. Говорит, что у него для тебя нечто важное.

Последние слова он произнёс с лёгким презрением. Это был человек средних лет, служивший презираемому им Людовику XVI и во время революционной смуты поддерживавший жирондистов. Он не любил Робеспьера и Мюрата, он стал презирать Дантона, разочаровался в революции, видя, во что она вылилась после казни низложенного ничтожного короля, устал от якобинского террора и диктатуры и коррупции Директории, и теперь, умудрённый опытом, он ничего не ждал от консульства. Новая конституция, введённая Первым консулом Бонапартом, заставила его внимательнее присмотреться к этому невысокому человеку с редкими вечно прилизанными волосами. Ещё во время осады Конвента роялистами в октябре 1795 года он заметил этого офицера. Заметил, как растерянные войска под его руководством, слаженно действуя, разогнали угрожающую толпу. О, что такое толпа, ординарец Жан Мишле знал. На его седеющих висках остались отметины от дубинок, пуль и вертелов парижан, которых он в составе Национальной гвардии пытался привести к порядку. Он знал мощь разъярённого народа, который в один день снёс твердыню Бастилию, много лет служившую символом, оплотом и гарантией королей. Даже глуповатому Людовику в конце концов, стало ясно, что с разрушением Бастилии разрушился прежний мир. Что нет больше монархов, помазанников божьих, что нет восторженного народа, обожающего своего повелителя. Пришло новое время. Потоп, которого не страшился предшественник казнённого короля, поглотил тогда Францию. Потоп из крови. Десять лет смертей сменились горой бумаг. Нет, войны не закончились. Они не закончатся никогда, пока жив хоть один человек. Однако финансы, из-за недостатка которых собственно и началась смута, благодаря грамотному построению налоговой системы, постепенно увеличивались. Всеобщая воинская повинность обеспечивала бесперебойную поставку солдат. Бонапарта любили в своей стране и боялись вне её. Его воинская слава, пока ничем особенным не подтверждённая, бежала впереди него. Всё это вместе взятое заставило Жана Мишле, не ждавшего от жизни вообще и от Франции в частности, ничего хорошего, служить простым ординарцем у Первого консула. На самом деле он стал уже чем-то вроде доверенного лица у вечно занятого делами правителя. Письма солдатских матерей и вдов, просьбы бывших аристократов и декреты нынешнего правительства, прежде чем попасть к Первому консулу, проходили через него. Он не любил аристократов, во время революции бежавших из страны или прятавшихся как крысы в норах. Его постепенно стали раздражать слезливые письма детей, вдов и матерей, которые, обращаясь к консулу, умоляли его не оставить «родственников людей, воевавших за него». Пенсии, пособия, назначенные консулом на заре его правления, теперь тяжким бременем лежали на Жане Мишле. Слишком многие хотели получить деньги за «участие в революции», и всех их надо было проверить. А декреты, указы и прочая писанина правительства, которая часто была просто тратой бумаги – не должны были лишний раз отрывать консула от главного, от его проблем со всей  Европой, ещё державшейся за монархию и в Первом консуле видевшей узурпатора трона Бурбонов.

- Он не сказал, что именно ему надо? – Консул, откинувшись на стуле, бросил на бумаги перо. Тёмные кляксы заляпали исчёрканную заметками бумагу.

Жан Мишле слегка вздрогнул и очнулся от своих мыслей.

- Он сказал только, что его сообщение настолько важно, что он будет приходить до тех пор, пока ты его не примешь.

Революционная свобода ещё не выветрилась из Пале-Ройяля и Тюильри, где они находились. И обращение на «ты» не коробило консула. Взяв в пример патрициев древности, он и перенял их обращение. Лишь став императором, Наполеон ввёл придворный этикет, впрочем, не такой уж строгий и сложный, как при прежних королях.

- Сообщение, - Наполеон презрительно улыбнулся. – Все их сообщения не стоят и той грязи, по которой они доносят их до меня. Зато взамен они всегда требуют одного: восстановления себя в правах на свои владения. Всё это было и будет, пока жив хоть один прежний аристократ.

Наполеон потёр переносицу.

- Однако он пришёл в восьмой раз?

- Да. Он приходит каждое утро в десять и уходит с наступлением темноты. И это только те визиты, о которых я знаю.

- Вот как, Мишле? – Наполеон улыбнулся. – В этом здании есть что-то, что тебе неизвестно?

- Да, консул. Наружная охрана говорит, что похожий человек около месяца пытался пройти внутрь. Но его не пускали из-за подозрительного вида.

- Вот как? – Наполеон равнодушно перелистывал бумаги, принесённые Мишле.

- Да. Лейтенант сказал, что он слишком был похож на обедневшего аристократа.

- И что же случилось потом? – Голос Наполеона не выражал ни эмоций, ни какой-либо заинтересованности.

- Потом я наткнулся на него, когда уходил домой.

- Ты всё ещё ходишь пешком?

- Я не барон, не граф, чтобы ездить в карете, - пробурчал Мишле. Его задевало, что настырный незнакомец, заинтересовавший-таки его, никак не заинтересовал консула. Впрочем, беседовал с этим человеком не он, а его всего лишь ординарец.

Уловив недовольство ординарца, консул поднял голову и улыбнулся.

- Не сердись, Мишле. Просто я боюсь за тебя. Несмотря на всеобщую любовь ко мне в народе, в правительстве ни меня, ни тебя не одобряют.

Ординарец кивнул. Консул Бонапарт ещё не стал императором Наполеоном, желчным и нервным человеком, ослеплённым своими победами и раздражённый неудачами. Москва и Ватерлоо ещё не сделали из него мрачного фаталиста. Это ещё был человек, и это ещё не была историческая личность, заботящаяся не о людях в частности, а о народе вообще, не о Франции, а об империи и не о человеке, а о том, в состоянии ли он выполнить свои обязанности.

Мишле снова кивнул и молча ждал.

Наконец консул отбросил бумаги и посмотрел на него.

- Так что же произошло, когда ты на него наткнулся? – Он соединил кончики пальцев и внимательно посмотрел на сидящего ординарца. Мишле закинул ногу на ногу и покрутил ус.

- Он спросил, кто я. Я хотел пройти мимо, но он схватил меня за рукав и сказал, что я служу у великого человека.

- Вот как? – Консул улыбнулся. – Сказал? Не спросил?

- Именно. Я ответил, что служу у тебя. Тогда он сказал, что у него сообщение чрезвычайной важности, которое затронет не только тебя, но и всю Францию и даже Европу.

- Вот как? – снова улыбнулся Наполеон. – Однако этот вельможный проходимец умеет заинтересовать.

- Я тоже так подумал, - без улыбки кивнул Мишле. – Поэтому, не обещая ничего, я разрешил пускать его внутрь. Под присмотром, разумеется. Если его сообщение действительно стоящее, он, в конце концов, передаст его тебе. А если нет, то бесполезное ожидание ему надоест.