Художники смерти

— Зачем? — Я не выдержал первым.

— Я могу задать такой же вопрос, но не буду. Ты не нашел то, чего хотел, верно? Она — это не все то, что ты хочешь?

— Как ты думаешь, мы и вправду прокляты кем-то свыше?

— Пора бы знать, что нет «где-то там» существа, которое отмеривает грехи и мучительно высчитывает на бумажке «так, этот зарвался, убавим-ка ему лет жизни, а этот молодец, надо его от простатита вылечить, заслужил… о-о-о, этому гаду вообще пора кирпич на голову уронить…», нет и не было никогда! Мы берем то, на что хватает сил, до чего способны дотянуться. Бывает, что это все ломает нам хребет — ну что же, сами значит, виноваты… Не ты ли говорил мне нечто подобное — и совсем недавно?

— Да… — Мне вспомнилась сухая степь и плачущая на плече не ведавшего крови следопыта опытная охотница. Но казалось, это было даже не два года — две жизни назад. — Но скажи, почему ты возвращаешь меня? Почему ты остаешься рядом?

— Стоит ли? — Она отвернулась на мгновение, чтобы задвинуть засов на двери. За это время ее мысли метнулись маленьким вихрем и улеглись в ряд. — Семьдесят три и пять к одному.

— Что?

— У меня было время вспомнить. За время охоты я взяла семьдесят три добычи, не считая тех, что застрелила, и завербовала пять рекрутов. Но полюбила только одного — кому не понравились мои пирожные. — Я прислонился к стене, пытаясь, словно кусочки головоломки, уложить воспоминания и мысли об этой девушке.

— Почему ты сказала об этом только сейчас?

— А ты бы пришел ко мне сегодня, если бы я сделала это раньше? Ставить ловушки — моя профессия, скрадывание — моя жизнь. На охоте выигрывает не только меткий, но и тот, кто умеет ждать, когда жертва окажется рядом.

— Но ведь я… это получилось случайно… или нет?

— Я не травила тебя приворотным, а Нору — отворотным зельем. Просто я знала — тебе больше некуда идти. Не делай удивленные глаза, это действительно так. Ты никому не верил, никого не любил — я принимаю тебя и таким, и это ты понимаешь, даже не отдавая себе отчета. Ты придешь туда, где тебя всегда примут, неуверенного, раненого или ослабевшего. И приму я тебя не потому, что спускаю тебе слабости — я знаю тебя другим. А слабость и болезни — это временно.

— Спасибо. — Что еще мне оставалось сказать. Она не ждала ответных признаний, и уже за это я был благодарен. Великолепный охотник, она знала, что посланный мне сейчас комочек тепла оставит большую зарубку в памяти. И она может рассчитывать на многое в ответ. — Может быть, перекусим?

— Есть холодный картофель, сырокопченая колбаса и салат из свежих овощей. Кофе сейчас поставлю. — Меню было очень знакомым. Время наше снова вернулось. Ловушка захлопнулась.

Немного погодя я смотрел а нее, тихо спавшую на диване. Она словно отключилась сразу же после ужина… или, точнее, раннего завтрака. Силы у охотника хватало на несколько бессонный ночей, но в приглушенном свете комнаты я видел темные круги у нее под глазами. Внешне с ней все было в порядке — но эта, казавшаяся такой расчетливой охотница впервые за несколько дней успокоилась. Засада, о которой она говорила, далась ей тяжелее, чем она хотела показать. Пообещать бы ей… совсем немного по сравнению с тем, что она сделала. Я осторожно опустился рядом и провел рукой по теплым волосам. Губы чуть дрогнули — она словно еще расслабилась во сне. На одной из полок шкафа я нашел плед и набросил на спящую, а сам отошел к окну, за которым была только ночь.

— Расчет, неважно с какой целью, оказывается выигрышной тактикой, — сказал я темноте. — Жесткость и откровенность одной, наивность другой — они могли привлечь, но не помогали удержать. Спрячь любовь и ты победишь, молчи до последнего, до тех пор, пока рядом с тем, кого любишь, уже не будет никого, а именно так и случится, если объект обожания еще никому не отвечал взаимностью. А до тех пор есть время стать лучшим, чтобы тебя ценили не за чувства — за поступки.

Я смотрел в ночь и, расставаясь с остатками человечности, впитывал в себя правила охоты. Они принимались и раньше, но не были поняты мною до конца. Вампир способен полюбить — как и для людей, ранги и заслуги имеют для него второстепенное значение. Никто не теряет то, что называется душой, просто она изменяется вместе с сознанием и перестает изводиться в стенаниях о тяжкой доле. Вместо этого душа хищника помогает ему побеждать. Она больше не знает чувства вины — освобожденный от этого камня рекрут может принять эту легкость за пустоту, и, как привычный к тяжести пресловутого «креста» даже сожалеть об этом. Мы — уже не люди, нам ни к чему взваливать на себя человеческие меры. Их общество для нас — всего лишь популяция травоядных. Пусть разумных и временами опасных, но все же добычи, а никак не равных нам существ. Они бы с удовольствием избавились от нас, но слишком глубоко вампиры проникли в их среду и влияние наше — велико. Мы приносим больше пользы, чем вреда, а удержаться на вершине нам поможет главная ценность — Разум, не замутненный человеческими стереотипами.

Я понял твою задумку, мой вампир. Ты действительно выросла и приняла верное решение для достижения своей цели. Ты принесла многое в жертву вечности. Как бы мы не старались сохранить свою стаю, рано или поздно мы все равно бы расстались с Норой. Она — оборотень, я — вампир. Правы мои собратья-вампиры, считая, что брак заключен, едва соприкоснулись наши энергетические оболочки. Мы связаны с тобой, хотя мне никак не хотелось принять предопределенное. Совпадение случайно, оно не имеет ничего общего с нашими чувствами. Я не любил тебя, и ты это знала. Была нежность и привязанность, ты понравилась мне сразу, нравишься и теперь, но этого недостаточно. Ты поняла и это, а потому ушла, не решившись говорить об этом. Но ты оставила мне ловушку далеко впереди, и, уже не важно, как я отношусь к тебе — нам не избежать вечности вдвоем…

Эпилог

Теплый летний лес был просто наполнен жизнью. Дело даже не в дикой живности, которой здесь было через край — само место, казалось, было создано для того, чтобы все, кто окажется там, наслаждались самим своим существованием в окружении природы. Под щебет птиц я шел напрямую, через редкие заросли, вбирая в себя все звуки — хруст сухих хвойных иголок под подошвой, шелест ветвей, отодвигаемых моей рукой, легкие шаги в чаще. Прежде, чем невидимый мною арьергард приблизился, я остановился, ожидая, растворяясь в окружающем мире.

Вот они, передо мной, те, о ком я знал еще до их рождения. Они встали на ноги, твердо держатся на них и уже давно с любопытной осторожностью исследуют окружающий их мир. Они наивны, искренни и непосредственны. Вчера, я знаю, они поймали свою первую добычу — не добили подранка, как это было раньше, а сами, вдвоем, догнали и взяли пусть и маленького, такого же, как они, но все же оленя. В первый раз они долго возились, никак не могли нанести проникающий удар, по-детски шлепая свою добычу, словно не понимая важность главного, решительного броска. Она стояла рядом, не помогая им, как прежде, она понимала, что пришло время хищникам познать настоящую, маленькую охоту.

Они передо мной, но еще не видят меня и не могут почуять — я прячусь куда лучше, чем они представляют. Она тоже там, с ними, но также не подозревает о том, что я так близко. Впрочем, это уже — не первый раз когда я, вот так вот, издалека наблюдаю за ними. И дело не в том, что я опасаюсь быть замеченным или не жду теплого приема. Просто нет смысла мне встречаться с ними.

Я поднялся с моховой подстилки, стряхнул хвою с колен. Далеко в лесу слышался довольный смех Норы и двух наших волчат. Ребята были довольны летними месяцами, в которые могли вырваться на природу, подальше от скучных школьных классов. Закрыв глаза, я видел яркие следы, оставленные маленькими хищниками, еще не ведавшими маскировки. Жизнерадостные, юные, далекие. Я знал об их успехах, старался помочь в неудаче, оставаясь, по-прежнему в тени. Не потому, что Нора просила об этом — просто мы слишком разные, несмотря на союз, соединивший теперь два вида.