Бог из глины

Зима ушла, и вместе с ней ушло тревожное ожидание чего-то плохого. Хотя кто знает, что там впереди…

Надежда взяла тазик с грязной водой и понесла его вниз. Спускаясь по лестнице, она спотыкнулась, и чуть не скатилась по неровным ступеням. Тут же представила себе, как издает глухой стук голова, соприкасаясь с полом, в самом низу лестницы, и эмалированный таз с грохотом падает рядом. Дерево лестницы с жадностью впитывает разлитую воду, и густую липкую жидкость, что капает из разбитого носа.

(Ха, детка — твоя голова вывернута под неестественным углом, и смешно выпученные глаза — лишнее подтверждение того, что ты законченная дура. Кто еще может так некрасиво навернуться с этой лестницы, которой не испугать и ребенка?)

Надежда с трудом удержала равновесие, выронив при этом тазик, который загрохотал, ударяясь о ступени, и упал прямо под ноги выходящему из кухни Сергею. От неожиданности он вздрогнул, благополучно опрокинув содержимое стакана себе на брюки, и выронил бутерброд. Надежда замерла вверху, с ужасом приставив ладони к лицу, Сергей застыл на выходе из кухни, тупо рассматривая пятно на штанах. Так они и стояли некоторое время, пока Сергей, наконец, не пришел в себя.

— Что тут происходит, черт тебя подери? — прохрипел Сергей, с неожиданной злостью. — Ты что, не в состоянии донести этот гребаный таз, так, чтобы не облить все вокруг?

Он с силой наподдал по тазу, тот отскочил в угол, ударился об стенку и закатился прямо под лестницу. Сергей сделал шаг по направлению к лестнице. Осколки стакана хрустнули под подошвами его тапок. Сергей не обратил на них ровно никакого внимания. Он весь кипел от переполнявшей его злости.

— У тебя что, грабли вместо рук? — Сергей вступил на лестницу. Надежда испуганно попятилась.

— Сереж… я…

— Сережа… я… у меня… — передразнил Сергей, и поднялся еще на одну ступеньку. — Это что такая большая проблема? Ты не в состоянии поднять таз с водой?

Надежда смотрела на мужа. Она еще не видела его таким… злым. Словно что-то вселилось в него. Он менялся прямо на глазах, и в этом новом облике Сергей кого-то ей напоминал. Что-то такое до боли знакомое в этих перекосившихся чертах лица. От угрюмой ненависти, что испускали его глаза, Наде стало страшно.

— Пожалуйста — прошептала она. — Пожалуйста, не надо…

Сергей поднялся до половины лестницы.

— Не надо что? — он выплюнул последние слова, и словно с этими словами что-то чужое вышло из него. Он вдруг как-то разом сник. Его лицо разгладилось, и он с некоторым, как показалось Надежде, недоумением оглянулся. Там, под стенкой одиноко валялся металлический таз, и в луже молока блестели осколки граненого стакана.

— Я… уберу — Надежда осторожно, стараясь не смотреть ему в глаза, прошмыгнула мимо, с трудом не задев разгневанного супруга. Она собрала осколки, и принесла половую тряпку, чтобы вытереть пол. Слезы, что капали из глаз, смешивались с лужицами на полу, но Сергей этого уже не увидел.

Он вышел на улицу, зажмурившись от наслаждения. Ничего… иногда полезно проучить эту глупую толстуху, что имеет несчастье называться его женой. Пусть приберется там, внизу, а все остальное Сергей берет на себя. В том числе и эти семейные хлопоты, что выпали на его голову, после переезда сюда, в место, где в дальних углах затаилось детство, и где он может, наконец, почувствовать себя, хоть немного счастливым.

9. На голубятне

Солнце светило в глаза, и Сергей не мог отвести взгляд от слепящего диска. Ему так не хватало тепла все то время, когда за окнами тихо падал снег, а долгими-долгими вечерами северный ветер завывал в ставнях, заставляя кутаться в опостылевшее одеяло.

И все равно, даже в этот чудный миг, что-то не давало покоя, словно темная тень маячила перед глазами на миг застлав прелесть весеннего утра. И Сергей знал об этом, прекрасно понимая, что не так, в этой безмятежной идиллии.

Любимая, мать ее так — все эти ужимки и гримаски понемногу стали утомлять. В последнее время он с трудом сдерживался, чтобы не сорваться. Зима была подобна куску резины — тянулась, пачкая руки сажей однообразных дней, чтобы лопнуть с оглушительным треском, разбрасываясь грязью и мусором. И все то время, что осталось в памяти гуденьем обогревателя и завываньем метелей, показалось вдруг припорошенным снегом, и потому смазанным и неважным.

И пускай он заряжался злостью все эти нескончаемые месяцы, рано или поздно, придется избавиться от чудовищного напряжения зимы.

У Сергея были кое-какие мысли по этому поводу, но пока что не хотелось бы заглядывать вперед. Эта весна будет прекрасной — он знал наверняка. И быть может все те намеки и недомолвки, что составили часть суровых зимних будней, найдут разрешение под палящими лучами солнца.

У него не шел с головы тот случай, когда он решил ненадолго заглянуть в вотчину Надежды — страну пыльных цветочных горшков, увядших листьев и засохших стеблей, страну вечной скорби и уныния (его супруга жила осенью, в отличие от него самого, и быть может, поэтому ее и тянуло в самую мрачную из комнат второго этажа). Он вышел из библиотеки, оставив за спиной теплый уют книжных полок и бархат посвежевших штор (уже тогда дом понемногу стал оживать, словно предчувствуя жаркую прелесть наступающей весны), и вступил в полумрак коридора.

Из-за штор выбивалась полоска света, и тот же миг, как он окинул коридор взглядом, она показалась лишней в этом мире темных стен и холодных полов. Мир сдвинулся, пусть не намного, на самую малость, даже меньше — Сергей сумел ощутить его движение. Звуки стали другими, и время изменило ход — секунды стали похожи на капли воды, срывающиеся из неплотно закрытого крана — они вытягивались вниз, чтобы сорваться на пол, издавая противный хлюпающий стон. И запахи — они навалились отовсюду. Сергей с шумом втянул воздух ноздрями.

Запахи!

Десятки, сотни…

Пахла перегретая штукатурка в зале, библиотечные шторы истончали благородный аромат, пропитавшись пылью из прочитанных кем-то книг, и даже из конца коридора, откуда-то снизу тянуло подвалом, — то ли сырой глиной, то ли просто плесенью.

От запахов хотелось сойти с ума, и бесноваться, разнося к чертям унылое великолепие убранства коридора — разбить старое зеркало, что исказило отражение, превратив в какое-то немыслимое существо из кошмара, сорвать шторы, растоптать аристократический бархат, превратив их в два куска грязной ткани, ворваться в залу, принеся с собой радость разрушения.

Но вместо этого, Сергей лишь медленно выдохнул и продолжил свой путь.

С каждым шагом, мир сдвигался все дальше, приобретая новое значение. Каждый шаг приносил новое знание об этом мире. И возможно конечная цель, могла придать законченность некоторым мыслям, что метались в голове, не находя выхода в словах, жестах, поступках.

— О-хей… — неожиданно для себя пробормотал он, удивляясь происходящему.

Это оказалось неожиданно приятным — идти вперед, наполняясь странными желаниями, которые присутствовали в нем раньше лишь в виде намека, тени, рассмотреть которую не хватало сообразительности.

Да, малыш — ответ на самом деле все время пред глазами. Просто не у всех хватает смелости обратить на него внимание. Куда проще делать вид, что все идет как надо, и мысли текут в правильном направлении, да и сама жизнь упорядочена и разделена на отдельные пункты, следуя которыми доберешься как раз туда, куда следует.

А потом он замер перед дверью, сердцем ощущая присутствие той, которая так любила осень. Там, на веранде все было пронизано проклятой порой, и Сергей заворчал, не в силах преодолеть грань между зимой и осенью. Осень отпугивала его, не давала окунуться в безмолвие падающих листьев и противных холодных дождей.

Сергей ненавидел осень, и не только за то, что за ней следовала зима, которую он также не любил. Было что-то в этой золотоволосой королеве боли — скорое предчувствие смерти, или быть может осень и была самой смертью, но мир казался совсем другим в это время года, когда медленно блекли краски ушедшего лета, и грязь, и ветер старались на пару, меняя его, делая другим, старя, расчерчивая морщинами. Дряхлый, умирающий мир — Сергей никогда не стремился попасть в него, он сам настигал каждый раз, когда августовская жара сменялась сентябрьской прохладой, и не было возможности сбежать из прошитых фальшивым золотом дней.