Книги крови III—IV: Исповедь савана

От головы тирана не донеслось ни звука — она просто упала назад, и Чарли потерял сознание. Он не слышал, как его кровь с журчанием струится по стоку в раковину. Не слышал и следующих двух ударов, окончательно отделивших кисть от руки. Тело сползло назад, сбив на пути ящик с овощами. Луковицы рассыпались по полу вокруг лужи, медленно растекавшейся от запястья.

Правая выпустила нож, и он звякнул об окровавленную раковину. Обессиленный освободитель соскользнул со стола и упал на грудь поверженного тирана. Дело сделано. Левая вырвалась, она жива. Революция началась.

Освобожденная левая заковыляла к краю стола, обнюхивая воздух указательным пальцем. Правая мгновенно ответила ей жестом победы, прежде чем невинно улечься на грудь Чарли. Какое-то время в кухне стояла тишина, и лишь неслышно стекали тонкие ручейки крови.

Потом поток холодного воздуха, хлынувший из столовой, предупредил левую об опасности. Она заметалась в поисках укрытия, пока топот полицейских ботинок и звуки команд приближались. В столовой вспыхнул свет, осветив распростертое на полу тело.

Чарли увидел этот свет в конце длинного черного туннеля. Он приближался. Ближе… ближе…

Свет зажегся и в кухне.

Когда появилась полиция, левая спряталась за мусорным ведром. Она не знала, кто пришел, но от гостей явно исходила угроза. То, как они склонились над тираном, как они поднимали и успокаивали его, показывало: это враги.

Сверху раздался голос, молодой и напуганный:

— Сержант Яппер!

Один из полицейских, поддерживавших Чарли, оставил напарника довершать дело и встал.

— Что там, Рафферти? — отозвался он.

— Сэр, там труп в спальне. Женщина.

— Быстрее, — проговорил Яппер в радиотелефон. — Где «скорая помощь»? У нас тут изувеченный человек.

Он повернулся, вытирая пот со лба. Тут ему показалось, будто что-то пробежало по кухонному столу к двери; что-то вроде большого красного паука. Обман зрения, конечно. Таких тварей не существует.

— Сэр? — полицейский, поддерживавший Чарли, тоже заметил движение. — Что это было?

Яппер взглянул на него. Заслонка внизу двери, прикрывавшая лаз для кошки, отошла. Так, словно кто-то пролез туда.

«Беда в том, что, по их мнению, — думал Яппер, — я должен знать все».

Кошачий лаз закрылся.

— Это кот, — ответил он, сам тому не веря.

Ночь была прохладной, но левая этого не чувствовала По стенке, как крыса, она выбралась из дома. Ощущение свободы оказалось восхитительным Не чувствовать постоянных команд нервов тирана, не страдать от веса его дурацкого тела, не потакать его капризам Ничего не таскать, не мыть, не делать за него грязную работу. Она словно родилась в новом мире — может быть, опасном, но с куда большими возможностями. Жизнь вне тела сулила море удовольствий. Подумать только, сколько собратьев еще пребывают в рабстве! Скоро они навсегда обретут свободу.

Она задержалась на углу и обнюхала улицу. Полицейские ездили туда-сюда, мигали красные и голубые огни, из соседних домов выглядывали встревоженные лица. Восстание начнется не здесь. Эти люди начеку. Лучше поискать спящих.

Рука пробралась через садик перед домом, нервно останавливаясь при каждом громком звуке. Под прикрытием зелени она добралась до мостовой. Там рука оглянулась.

Тирана Чарли поднимали в машину; в его вены по трубкам переливали содержимое прикрепленных над носилками бутылочек с кровью и лекарствами. На его груди спокойно лежала правая, убаюканная наркотиками. Левая наблюдала, как тело исчезает из виду; боль от расставания со спутницей всей жизни была почти невыносимой. Но дело — прежде всего. Потом она вернется и освободит правую, как они договорились. А дальше все пойдет по-другому.

«На что будет похож наш мир?»

В фойе общежития YMCA [9] на Монмаут-стрит ночной сторож зевнул и вытянулся в кресле. Кристи искал удобное положение: геморрой не давал ему покоя, на какую из ягодиц не переноси тяжесть тела. Сегодня болело особенно сильно. Полковник Кристи понимал свои обязанности своеобразно: он один раз за ночь обходил вокруг здания, убеждался, что все двери на запоре, а потом — на лежанку и пусть весь мир провалится к черту.

Шестидесятидвухлетний Кристи был расистом и гордился этим. Он терпеть не мог темнокожих, толпящихся в коридорах общежития, — по преимуществу молодых, бездомных и наглых, брошенных на его попечение, словно дети-сироты. Ну и детки! Все как один наркоманы, все плюют на чистый пол и плохо говорят по-английски. Сегодня Кристи, как обычно, растянулся на койке и сквозь дрему мечтал, как он отомстит им.

От этого занятия его оторвал неприятный холод в пальцах. Он открыл глаза и увидел — или ему показалось, что увидел, — другую руку в своей руке. Похоже, они здоровались, как старые друзья. Он вскочил, издав сдавленный крик отвращения и пытаясь стряхнуть эту штуку, как жвачку, прилипшую к пальцам. В мозгу заметались вопросы. Мог ли он незаметно подобрать подобную дрянь, и если да, то где? И что, во имя Господа, это такое? Хуже всего было то, что чужая рука — несомненно, мертвая — так ухватилась за его кисть, словно не собиралась с ней расставаться.

Он потянулся к звонку, поскольку больше ничего не мог сделать в этой дурацкой ситуации. Но прежде, чем он успел нажать на кнопку, другая его рука сама собой метнулась к ящику стола и открыла его. Внутри в строгом порядке лежали ключи, блокнот, рабочий график и — у самой стенки — непальский боевой нож-кхукри, подаренный ему во время войны одним гуркхом [10]. Он всегда держал его здесь на всякий случай. Нож был превосходным оружием. Гуркх рассказывал, что им можно отрубить голову так аккуратно, что враг не заметит этого, пока не кивнет.

Рука ухватила кхукри за инкрустированную рукоять и быстро — так быстро, что полковник не успел угадать ее намерение, — опустила нож на его запястье, отрубив кисть одним точным ударом. Полковник побелел, когда кровь фонтаном хлынула из руки. Он отшатнулся назад, ударившись о стену своей маленькой комнатки, и сбил портрет королевы. Зазвенело стекло.

Все последующее было дурным сном: он беспомощно смотрел, как две руки — его собственная и чужая, устроившая все это, — подняли кхукри, будто гигантскую секиру; как его вторая рука поднялась навстречу своему освобождению; как нож поднялся и опустился; как хрустнула кость и ударил новый фонтан крови. Пока к нему не пришла смерть, он успел еще увидеть, как три перебирающие пальцами окровавленные твари спрыгнули на пол, прямо в лужу крови… и все исчезло. Холод вошел к нему в сердце, хотя на лбу выступил пот. Спокойной ночи, полковник Кристи!

Делать революцию легко, думала левая, когда троица поднималась по ступенькам YMCA. С каждым часом они становились сильнее. На первом этаже комнаты, и в каждой — пара пленников. Их владельцы лежали, ничего не ведая, с руками на груди, или на подушке, или свесив их на пол В тишине освободители проскальзывали в приоткрытые двери, карабкались на кровати, касались пальцами ждущих ладоней и звали их на бой во имя новой жизни.

Босуэллу было чертовски плохо. Он нагнулся над раковиной в туалете и попытался освободить желудок. Но внутри, кроме боли, уже ничего не осталось. Живот зверски ныл, голова раскалывалась. Когда же он поумнеет? Ведь давно известно, что он и вино — плохие товарищи. В следующий раз, пообещал он себе, ни капли. Желудок опять скрутило, тошнота подступила к горлу. Он поспешно склонился над раковиной. Ничего. Он подождал, пока приступ тошноты пройдет, и выпрямился, глядя на свое лицо в грязном зеркале. Ну и вид у тебя, парень!

Тут из коридора донесся шум. За все двадцать лет и два месяца своей жизни Босуэлл ни разу не слышал ничего подобного.

Он осторожно открыл дверь. Что бы там ни происходило, это не походило на веселую вечеринку. Но там его товарищи. Если случились драка или пожар, Босуэлл обязан прийти им на помощь.