Книги крови III—IV: Исповедь савана

Потом вдруг кто-то оказался рядом с ним в гробу. Кто-то разрывал его путы.

— Мистер Джордж! — обратился к нему ангел милосердия.

Это была сиделка из больницы. Она и была с ним в гробу. Она, образец спокойствия и терпения, сейчас пребывала в панике.

— Мистер Джордж, вы душите себя!

Другие руки пришли ей на помощь и победили. Трое сиделок общими усилиями оторвали его руку от горла. Чарли начал жадно глотать воздух.

— С вами все в порядке, мистер Джордж?

Он открыл рот, но голоса не было. Он вдруг ощутил, что его рука все еще сопротивляется.

— Где Джудвин? — прохрипел он.— Позовите его.

— Доктора пока нет, но он навестит вас позже.

— Я хочу его видеть сейчас.

— Не волнуйтесь, мистер Джордж, — успокоила его сиделка, — сейчас мы дадим вам лекарство, и вы уснете.

— Нет!

— Да, мистер Джордж. Не волнуйтесь. Вы в надежных руках.

— Я не хочу больше спать. Они берут верх, когда я засыпаю, разве вы не видите?

— Здесь вы в безопасности.

Но он знал, что опасность везде. Во всяком случае, пока у него оставалась эта рука. Она вышла из-под контроля, если вообще когда-нибудь была у него под контролем: возможно, она для вида подчинялась ему все эти годы, усыпляя бдительность. Вот что он хотел сказать, но кто ему поверит? Вместо этого он сказал:

— Не буду спать.

Но сиделка спешила. В больницу прибывали новые пациенты (ей уже рассказали об ужасных событиях в YMCA), и ими тоже нужно было заниматься.

— Это всего лишь успокоительное. — Она держала наготове шприц.

— Послушайте, — начал он, пытаясь взывать к ее разуму.

Но сиделка не собиралась спорить.

— Ну-ну, не будьте ребенком, — сказала она, когда на глазах у него выступили слезы.

— Вы не понимаете…

— Вы расскажете все доктору Джудвину, когда он придет.

— Нет! — Он рванулся.

Сестра не ожидала такой ярости. Пациент вырвался из постели с иглой, торчащей из руки.

— Мистер Джордж, — строго проговорила она. — Будьте любезны вернуться в постель.

— Не подходите ко мне, — предупредил Чарли.

Сиделка попыталась устыдить его:

— Мои пациенты ведут себя прилично, а вы что делаете?

Чарли покачал головой, и игла, выскочив из вены, упала на пол.

— Я не буду повторять.

— И не надо, — ответил Чарли.

Он осмотрелся, увидел проход между койками и выбежал прежде, чем сестра успела позвать подмогу.

Он скоро понял, что здесь легко укрыться. Больницу построили в конце прошлого века, потом к ней добавили крыло в тысяча девятьсот десятом, еще крыло — после Первой мировой войны, потом еще одно, памяти Чейни, в семьдесят третьем. Настоящий лабиринт. Чарли будут долго искать.

Однако чувствовал он себя неважно. Обрубок левой руки болел и, кажется, кровоточил под бинтами. К тому же сестра успела ввести часть успокоительного. Чарли был крайне вял, и это, несомненно, отражалось у него на лице. Но он не мог вернуться в постель и заснуть, пока не сядет где-нибудь и спокойно все не обдумает.

Он укрылся в конце одного из коридоров — в кладовой, среди поломанной мебели и кип отчетов. Он находился в мемориальном крыле Чейни, хотя и не знал, этого. Семиэтажная махина была выстроена на деньги миллионера Фрэнка Чейни его собственной строительной фирмой. Они использовали второсортные строительные материалы и дырявые трубы (почему Чейни и стал миллионером), и крыло уже разваливалось. Забившись в какую-то щель, Чарли сел на пол и уставился на свою правую руку.

— Ну?

Рука молчала.

— Не прикидывайся. Я тебя раскусил.

Она по-прежнему покоилась у него на коленях, невинная, как дитя.

— Ты пыталась убить меня, — предъявил он обвинение.

Рука чуть открылась, как бы отвечая.

— И попытаешься снова, не так ли?

Она зашевелила пальцами, словно пианист, играющий соло.

«Да, — говорили эти пальцы. — В любое время».

— Ведь я даже не могу помешать тебе, верно? Рано или поздно ты до меня доберешься. Не просить же кого-то присматривать за мной до конца жизни. Так что же мне остается, я тебя спрашиваю? Умереть?

Рука чуть сомкнулась, бугорки ладони сложились в утвердительную ухмылку.

«Да, дурачок. Это единственное, что тебе остается».

— Ты убила Эллен?

«Да», — улыбнулась рука.

— Ты отрезала мою вторую руку, чтобы она могла удрать. Я прав?

«Прав».

— Я видел. Видел, как она убегала. А теперь ты хочешь сделать то же самое?

«Точно».

— Ты не оставишь меня в покое, пока не освободишься, так ведь?

«Так».

— Ну вот. Мы понимаем друг друга, и я хочу договориться с тобой.

Рука подобралась поближе к его лицу, вцепившись в пижаму.

— Я освобожу тебя, — сказал Чарли.

Теперь она остановилась на его шее, сжимая ее не сильно, но достаточно, чтобы вызвать дрожь.

— Я найду способ, обещаю. Хоть гильотину, хоть скальпель — все равно.

Теперь она ласкалась к нему, как кошка.

— Но я сделаю это сам, когда захочу. Потому что, если ты убьешь меня, ты не выживешь. Тебя закопают, как закопали руки отца.

Рука вцепилась в угол стола.

— Так мы договорились?

Но рука не ответила. Внезапно она утратила всякий интерес к их сделке. Если у нее был нос, то она вынюхивала воздух. Что-то изменилось.

Чарли неуклюже встал и подошел к окну. Стекло потемнело от пыли и птичьих экскрементов, но он мог разглядеть сад внизу. Этот сад тоже был частью завещания миллионера: он должен был стать памятником его хорошему вкусу, как здание запечатлело его прагматизм. Но когда крыло пришло в запустение, зачах и сад. Однако газоны еще подстригали — слабая видимость заботы.

Сад был пуст. Кроме одного человека — видимо, доктора. Но рука Чарли упорно скребла стекло, пытаясь выбраться наружу. Что-то виднелось внизу, в траве.

— Хочешь наружу?

Рука начала ритмично колотить в стекло — сигнал для невидимой армии. Чарли стоял, не зная, что делать. Если он попытается оторвать ее, она может снова начать его душить. А если он подчинится и выйдет в сад, что ожидает его там? Но разве у него есть выбор?

— Ладно, — сказал он. — Пошли.

В коридоре царила паника. На Чарли никто не обращал внимания, хотя он шел босиком и в пижаме. Раздавались звонки, через громкоговорители вызывали врачей, люди сновали между моргом и туалетом. Все говорили о чудовищных событиях в общежитии: десятки молодых людей без рук. Чарли шел слишком быстро, чтобы расслышать, о чем говорят люди. Он сразу отыскал дорогу — рука вела его. Он миновал указатель: «В мемориальный сад Ф. Чейни» и вышел в длинный коридор с дверью в дальнем конце.

Снаружи стояла тишина. Ни одной птицы на деревьях, ни одной пчелы на цветах. Даже доктор, которого он видел в окно, ушел, наверное, к своим пациентам.

Рука Чарли просто взбесилась. Пот капал с нее на траву, а кровь отхлынула, так что она стала мертвенно-бледной. Это была уже не его рука, а совсем другое существо, с которым он, по несчастному капризу анатомии, составлял одно целое.

Трава под ногами оказалась влажной и холодной; раннее утро, половина седьмого утра. Быть может, птицы еще спали и пчелы тоже. Быть может, в саду нечего бояться. Быть может, рука ошиблась.

Тут он заметил следы доктора — темные на серебристо-зеленой траве. Вокруг них была кровь. И они вели в одну сторону.

Босуэлл в коме не чувствовал ничего и был рад этому. Мелькнула мысль о том, что пора просыпаться, но тут же исчезла Босуэлл не хотел просыпаться, не хотел приходить в себя. Никогда. Он и во сне понимал, что ожидает его при пробуждении.

Чарли посмотрел на деревья: на них росли странные плоды.

Один из плодов был человеком — тот самый доктор. Его шея зажата в развилке ветвей. Руки заканчивались круглыми обрубками, все еще ронявшими на траву тяжелые красные капли. Выше повисли другие, еще более жуткие плоды — руки, сотни рук, колышущихся туда-сюда, как некий парламент, обсуждающий тактику реформ.