Книги крови III—IV: Исповедь савана

Их вид зачеркивал любые метафоры. Они были тем, чем были: человеческими руками. В этом и заключался весь ужас.

Чарли хотел бежать, но рука не пустила его. Вот ее ученики, ее паства; они ждали ее. Чарли посмотрел на мертвого доктора и его убийц. Он подумал, об Эллен, его Эллен, безвинно убитой этими руками и уже остывшей. Они заплатят за все. Пока какие-то части тела повинуются Чарли, он заставит убийц заплатить. Глупо договариваться с тварью на конце его запястья, теперь он понял ясно. Это чума Они не должны жить.

Армия заметила его. Шорох прошел по рядам, как пожар. Они спешили приветствовать мессию, сползая по стволу или просто падая вниз, как гнилые яблоки. Еще немного, и они доберутся до Чарли. Теперь или никогда. Он отвернулся от дерева прежде, чем рука успела схватиться за ветку, и посмотрел на больничное крыло Чейни. Оно возвышалось перед ним: двери закрыты, окна зашторены.

Сзади зашуршала трава под бесчисленными пальцами. Руки спешили к своему вождю. Они придут туда, где будет он, — это очевидно. Может, на их слабости можно сыграть? Он снова посмотрел на здание и увидел то, что искал: лестницу, зигзагом поднимавшуюся до самой крыши. Он помчался туда с удивившей его самого скоростью. Оглядываться не было времени. Через несколько шагов взбешенная рука добралась до его шеи, но он не останавливался. Добежав до лестницы, он начал подниматься, перескакивая через ступеньки. Без рук взбираться наверх трудно, но если он и упадет, что с того? Ведь это только его тело.

Лишь на третьем пролете он осмелился взглянуть вниз. У подножия лестницы расцвел ковер цветов из плоти. Они уже лезли наверх, протягивая к нему жаждущие пальцы. Пусть лезут, ублюдки. Я начал дело — я и закончу.

В окнах крыла Чейни появились испуганные лица. С нижних этажей слышались панические крики. Поздно рассказывать им историю своей жизни; возможно, потом они разберутся сами. Возможно, они даже найдут объяснение, которого не нашел он… Хотя Чарли сомневался.

Четвертый этаж. Правая продолжала сжимать его шею. Он чувствовал, как льется кровь? Нет, скорее всего, дождь; теплый дождь орошал его грудь и ноги. Еще два этажа, потом крыша. Позади гудело железо — звук сотен пальцев, карабкающихся за ним До крыши оставалось с десяток шагов, и он снова взглянул вниз. Лестница была усеяна руками, как цветок — тлей. Но это опять метафора. Хватит.

Чарли перебрался через парапет и ступил на засыпанную гравием крышу. Вокруг валялись дохлые голуби, брошенное ведро, куски бетона. Пока он смотрел на это, первые ряды армии уже забрались на парапет, размахивая пальцами.

Боль в горле отозвалась в мозгу, когда предательская рука нащупала гортань. Из последних сил он пересек крышу. Нужно прыгнуть прямо вниз на бетон. Внезапно силы оставили его — ноги стали ватными, в голову полезла разная чепуха. Он вспомнил буддийский коан.

— Как звучит хлопок… — начал он, но не смог закончить.

Как звучит хлопок…

Забыв продолжение, он приказал своим ногам сделать шаг, затем еще один. Он чуть не споткнулся на противоположной стороне крыши и посмотрел вниз. Да, отсюда он упадет прямо на бетон. На пустую автостоянку напротив здания. Он наклонился, глядя на то, как капли его крови летят вниз.

— Я иду, — сказал он земному притяжению и Эллен.

А потом подумал: как хорошо умереть и никогда больше не беспокоиться о том, что десны кровоточат от зубной щетки, и о том, что полнеешь и стареешь, и о том, что вот эту идущую по улице красотку тебе никогда не поцеловать. Внезапно одна рука, добралась до его ног и полезла вверх, дрожа от нетерпения.

— Идите, — сказал он им, когда они облепили его с головы до ног. — Идите за мной всюду, куда я ни пойду.

«Как звучит хлопок…» Фраза вертелась у него на кончике языка.

И тут он вспомнил: «Как звучит хлопок одной ладони?»

Было так приятно выудить забытое из глубины сознания — словно нашел давно потерянную вещь. Это скрасило последние мгновения его жизни. Он бросил себя в пустоту и падал, пока мысли внезапно не оборвались. Руки дождем посыпались за ним, разбиваясь о бетон. Волна за волной, они умирали рядом со своей мессией.

Для пациентов и врачей, столпившихся у окон, сцена казалась скорее невероятной, чем страшной: что-то вроде дождя из лягушек. Продолжалось это недолго, и через пару минут самые храбрые отправились посмотреть, что случилось. Удивительное происшествие, незабываемое и ужасающее — да и только. Никакого смысла, разве что принять его за маленький апокалипсис? Руки собрали, рассортировали и складировали для дальнейшего исследования. Кто-то из персонала воспринял это занятие как повод для молитв и последующих бессонных ночей. Даже агностики были удивлены той легкости, с которой, как оказалось, можно приложить ладонь к ладони.

Босуэлл очнулся в больнице. Он потянулся к кнопке звонка и нажал ее, но никто не отозвался. Кто-то был в комнате, прятался за ширмой в углу. Босуэлл слышал, как пришелец шаркает ногами.

Больной снова позвонил, но звонки надрывались по всему зданию и никто на них не отвечал. Цепляясь за полку, он подполз к краю кровати, чтобы получше рассмотреть непрошеного гостя.

— Выходи, — пробормотал он пересохшими губами. — Выходи, я знаю, что ты здесь.

Он подполз ближе и только тут окончательно понял, что у него нет ног. Было поздно — потеряв равновесие, он упал, прикрыв голову руками.

Лежа на полу, он попытался осмотреться. Что же случилось? Ради бога, где его ноги?

Налитые кровью глаза Босуэлла обшаривали комнату и наконец уткнулись в босые ноги в ярде от его носа На лодыжках были привязаны бирки. Это его ноги — отрезанные поездом, но живые. В первый момент ему показалось, что ноги хотят напасть на него, но они повернулись и заковыляли к выходу.

При виде этого он подумал: не собираются ли глаза вылезти из глазниц? И язык изо рта? И каждая часть тела — не намеревается ли она предать его? Тело — непрочный союз членов, он может распасться в любую минуту. Сколько пройдет времени до следующего восстания? Минуты? Годы?

С трепетом он ожидал падения империи.

Нечеловеческое состояние

(Пер. с англ. И. Тетериной)

— Так значит, это ты? — произнес Рыжий, ухватив бродягу за плечо замызганного габардинового пальто.

— Что значит — я? — откликнулся донельзя грязный тип. Крысиными глазками он изучал четверку парней, окруживших его. В туннеле, где он справлял малую нужду, помощи ждать неоткуда; парни отлично это знали, и он, судя по всему, тоже. — Понятия не имею, о чем вы.

— Ты тряс своим хозяйством перед детишками, — ответил Рыжий.

Бродяга покачал головой, и с его губ на свалявшуюся клочковатую бороду сбежала струйка слюны.

— Я ничего такого не делал, — упрямо проговорил он.

Брендан вразвалочку подошел к оборванцу. Его тяжелые шаги гулким эхом разносились по туннелю.

— Как ваше имя? — осведомился он обманчиво любезным тоном.

По сравнению с Рыжим ему недоставало роста и внушительности. Однако шрам, пересекавший его щеку от виска до челюсти, свидетельствовал о том, что боль Брендану знакома: он умел и терпеть ее, и причинять.

— Имя! — потребовал он. — Я не собираюсь спрашивать по сто раз.

— Поуп, — пробормотал старик. — Мистер Поуп.

— Алистер Поуп? — ухмыльнулся Брендан. — Так вот: мы слышали, что ты демонстрировал свой вонючий сморщенный хрен невинным детям. Что скажешь на это?

— Нет, — повторил Поуп и снова покачал головой. — Неправда. Я никогда не делал ничего подобного.

Он нахмурился, и грязь, многомесячным слоем, точно вторая кожа, покрывавшая его лицо, пошла трещинами. Если бы не запах спиртного, отчасти перебивавший невыносимый смрад немытого тела, стоять рядом с ним было бы невозможно. Этот человек явно принадлежал к числу отбросов общества; позор рода человеческого.