Бог из глины

— Папа сейчас далеко, но он обязательно приедет…

— Правда, ты обещаешь?

— Ну, конечно же, малыш. Спи.

Сон, ласковая дрема, и тихий звук открываемой дверцы…

Сергей стоял, прижавшись к стене колодца, расставив локти в стороны, положив ладони на промерзшую землю, которая теперь была на уровне подбородка.

Осталась одна скоба.

Чуть повернув голову вбок, он увидел дом. Окна нужной квартиры светились ровным светом, в котором чувствовалось до боли родное, непостижимое тепло. Слезы катились по щекам Сергея, замерзая кристалликами льда на ресницах. Он плакал, радуясь тому, что обрел свет, покинув злобную тьму колодца.

Сергей уперся в землю локтями, и приготовился оттолкнуться здоровой ногой. В груди что-то щелкнуло, и Сергей, с ужасом, понял, что ползет назад, в бездонную пасть проклятой норы, в алчное чрево колодца.

— Сереженька! Не задерживайся, я жду тебя здесь, внизу.

Тихий каркающий голос, который раздался из колодца, заставил поджать пальцы. Он потихоньку сползал назад, хватая пальцами землю, срывая ногти.

— Сережа, Сереженька…

Стиснув зубы, не обращая на боль в подбородке, Сергей подтянулся на руках, чувствуя, что мир сдвинулся, и начал рассыпаться, опадая вниз разноцветными фрагментами головоломки. Нащупав скобу, он оттолкнулся, и преклонился через край колодца. В грудь, словно залили ведро царской водки. Опаленная плоть, задымилась, отваливаясь кусками. Сергей лежал на земле, прижавшись к ней щекой, ощущая каждую неровность, покрытой наледью поверхности.

— Ну а ты когда нибудь делал это?

— Да сто раз!

— А это не больно?

— Не.

— А может быть не надо? Давай в следующий раз.

— Да не бойся, все будет нормально, вот увидишь…

— Я боюсь…

— Не бойся, сейчас, подожди…

— Ой, мамочка…

— А…

Сергей изогнулся дугой и погреб руками, пытаясь вытащить нижнюю часть туловища из колодца. Сломанная нога отозвалась острыми всплесками боли, словно в кость завинчивали шуруп. Охнув, Сергей перевалился через край, и пополз, оставляя позади разочарованную утробу колодца. С трудом перекатился на бок. Холод укутал его пеленой, укачивая, убаюкивая, приглашая в свою ледяную спальню. Большие белые мухи накрыли теплой простыней. По телу разлилось приятное тепло…

— Сережа, Сереженька…

Простыня, мокрая от пота. Тяжелое дыхание. Циферблат часов, показывающих полночь. Жена, проснувшись, обнимает тебя, и ласково шепчет на ухо, как когда-то мама:

— Сереж, это просто сон, все хорошо…

Ты идешь на кухню, выпить воды, и некоторое время стоишь у окна. Ты смотришь во двор, и вместо заросшего сада видишь детскую площадку, на которой однажды, под Новый Год, тебя, обмороженного, с переломанными костями, нашла компания подвыпивших гуляк. Ты уже почти вырвался из оков бытия, когда они, сначала, не разобрав, пытались уговорить тебя присоединиться к ним, но потом все же кое-как дотянули до дома…

Ты не видел, как побледнела жена, когда тебя, чуть живого, занесли в квартиру. Скорая везла тебя по заснеженным улицам города, и Надежда сидела рядом с тобой, держа за руку, уговаривая потерпеть хоть немного.

Недели, проведенные в постели. Жена и ее родители, которые приходили навестить тебя. Пелена боли, которая накрывала с головой, гипс и острые иглы шприцов — все это осталось с тобой, нашло место в памяти. Ты не слышал, как стонал, когда лежал на операционном столе…

Зато теперь, почти каждую ночь, ты слышишь голос, который остался на дне глубокого колодца.

— Сереженька…

Старый голос, зовущий назад во тьму под землей.

Ты будешь долго слышать этот голос, просыпаясь ночами. Ты будешь лежать в кровати, и слушать чей-то шепот, который рассказывает о том, как хорошо там, внизу. И каждый вечер, лежа без сна, ты будешь вслушиваться в ночную тишину, надеясь, что не услышишь, как тихонько скрипит, открываясь, маленькая дверца чулана, и приближаются чьи-то шаги. Ни за что на свете ты не хочешь слышать, как острые когти царапают пол, под тяжелое, смрадное дыхание, и глухое хихиканье твари, которая хочет забрать тебя к себе — на дно холодного, темного колодца.

Так было, так есть, и кто знает, будет ли впредь.

Сергей раскрыл глаза, возвращаясь назад, в уютный покой спальни — впереди целая ночь, быть может, кому-то она покажется бесконечной…

12. Зимний сон (окончание)

Марии Сергеевне снился сон. В нем она снова была маленькой девочкой, и гуляла по лесу. Она собирала ягоды, которые в изобилии водились на заросших осокой полянках. Корзинка уже наполовину наполнилась сладкими ягодами, и девочка Маша побежала, радостно припрыгивая, по извилистой лесной тропке.

Бежать было недалеко. Тропинка вела домой. Сосны-великаны уносились вверх огромными мачтами, их густая хвоя с трудом пропускала солнечные лучи, и поэтому мягкий полусумрак царил повсюду.

Маша крепко сжимала корзинку. Еще два поворота и она окажется дома, в месте, где будет в безопасности. Как только мысли о доме проникли в ее голову, девочка Маша застыла как вкопанная.

Словно пелена упала с глаз, и Маша поняла, что находится в лесу, совершенно одна. И возможно, где-то в сумраке леса, чьи-то глаза горят огоньками, с жадностью наблюдая за ней, готовясь приблизиться, чтобы…

(Причастить тебя, крошка, провести тебя на ту сторону детства…)

…разорвать на куски доверчивую детскую плоть, вонзить когти и зубы в теплое детское мясо.

— Не бежать, главное не бежать… — Маша шептала себе под нос, тем не менее, ускоряя шаг.

(Какая же длинная эта тропинка, и совсем, ну совсем, не желает заканчиваться!)

Маша уже почти бежала. Ее тяжелому дыханию вторили, шорох хвои под ногами и звуки ломающихся вдали веточек. Чудовище, что поджидало ее, теперь приближалось, круша и ломая все на своем пути, разбрасывая в стороны сломанные ветви, вырывая своими когтями, куски слежавшейся хвои, ломая нежные шляпки грибов.

(Оно уже совсем близко, Маша, и если ты сейчас не поторопишься, ох, если не поторопишься…)

Ей стало очень страшно. Она чувствовала на спине горячее дыхание, еще немного и…

Хвойный лес закончился. Тропинка вела дальше, в дубовую рощу, где было намного темнее. Но Маша знала, что она уже почти на месте. Роща совсем не большая, и тропинка закончится у старинных кованых ворот, с острыми пиками, торчащими вверх.

Она пробежала мимо старого дуба. Кто-то давно вырезал на нем строгий, суровый лик, неизвестного божества. Тяжелый взгляд преследовал девочку. Густые брови хмурились, словно божество было недовольно Машей.

(Ты дрянная, дрянная, дрянная девчонка…)

Маша добежала до ворот и оглянулась. Существо догоняло ее, в сумраке леса было слышно его утробное ворчанье.

Со скрипом ворота разошлись, впуская Машу. Она закрыла их, как послушная девочка, и не торопясь, пошла к дому. Теперь она была в безопасности. Существо осталось там за воротами (оно же не посмеет забраться внутрь, правда?), и можно не торопиться.

Маша прошла по выложенной красным кирпичом дорожке. По обе стороны дорожки садовник разбил клумбы с цветами. Алые розы тянулись к небу, слегка покачиваясь на ветру, словно живые. Острые шипы отпугивали желающих безнаказанно воспользоваться их красотой, чтобы оставить умирать в вазе срезанные цветы.

Вдоль дорожки стояли чугунные столбы с фонарями, сделанными в виде маленьких теремков. Вечерело, и по мере приближения к очередному фонарю он вспыхивал с тихим треском, освещаясь неровным зеленоватым светом.

Далее тропинка раздваивалась, огибая небольшой фонтанчик. Изо рта, стоящей на плавниках рыбины, уходила ввысь высокая журчащая струя. Маша заглянула в фонтан — на дне кто-то рассыпал множество монет. Некоторые из них позеленели, словно лежали там целую вечность. Маша пожалела, что у нее нет монетки, чтобы бросить в фонтанчик.

(Хей, детка, если хочешь вернуться, если действительно хочешь, нужно бросить монетку…)

Маша обошла фонтан, и пошла дальше по дорожке, которая вновь соединилась, чтобы довести ее до самого дома. Дорожка оборвалась крыльцом, аккуратно обложенным белой плиткой. Она поднялась по ступенькам и остановилась перед огромной дубовой дверью, с бронзовой ручкой, сделанной в виде оскалившейся пасти неизвестного зверя. Прямо из пасти свисало медное кольцо.