Книги крови V—VI: Дети Вавилона

Клив поглядел на Билли. Мальчик опорожнил мочевой пузырь, но это действие было знаком чего-то еще. Тело Билли под одеялом двигалось так, словно ему не мешали путы. Несколько мгновений ушло на то, чтобы Клив стряхнул с себя летаргию, еще несколько — чтобы понять происходящее. Билли изменялся.

Клив попытался встать, но его ноги затекли после слишком долгого сидения на корточках. Он чуть не упал поперек камеры и удержался, лишь вытянув руку и схватившись за стул. Глаза его приковались к мраку на нижней койке. Сложность и размах движений нарастали. Одеяло упало на пол Тело Билли было неузнаваемо: ужасная процедура, уже известная Кливу, теперь шла в обратном порядке. Вещество собиралось в клубящиеся облака возле тела и сгущалось в отвратительные формы. Конечности и органы не поддавались описанию, зубы в форме игл заняли свое место, громадная голова все еще разбухала. Клив умолял Билли остановиться, однако с каждым вдохом человеческого — того, к чему можно взывать, — оставалось все меньше. Сила, какой недоставало мальчику, была дарована чудовищу: оно уже разорвало почти все путы, а теперь на глазах Клива освободилось от последних и скатилось с койки.

Клив попятился в сторону двери, глазами ощупывая трансформированную фигуру Билли. Он вспомнил ужас, какой его мать испытывала перед уховертками, и различил черты названного насекомого в образовавшемся организме. Тварь выгибала блестящую спину, выставляя шевелящиеся внутренности и разлинованный живот. Никакой аналогии для описания этого существа не подобрать. Голова его изобиловала языками, которые чисто вылизывали глаза, отчасти выполняя функцию век, и бегали туда-сюда по зубам, непрерывно увлажняя их. Из сочащихся дыр вдоль боков исходило канализационное зловоние. Тем не менее даже теперь в нем был запечатлен некий остаток человеческого — намек, лишь увеличивающий омерзительность целого. Глядя на крючки и шипы чудовища, Клив припомнил нарастающий вопль Лоуэлла. Он ощутил пульсацию собственного горла, готового испустить такой же крик, если зверь повернется к нему.

Но у Билли были другие намерения. Он двинулся — конечности в боевом порядке — к окну, взобрался туда и прижал голову к стеклу, как пиявка. Мелодия, воспроизводимая им, не походила на прежнюю песню, но Клив не сомневался, что это тот же призыв. Он повернулся к двери и стал колотить в нее. Он надеялся, что Билли слишком поглощен своим делом и не повернется до того, как явится помощь.

— Быстрее! Бога ради! Быстрее! — Клив завопил громко, насколько мог, и тут же взглянул через плечо, чтобы увидеть, не идет ли к нему Билли. Нет, тот не приближался — он все еще висел, прилипнув к окну, хотя песня его почти стихла. Цель была достигнута. Тьма властвовала в камере.

В панике Клив повернулся к двери и возобновил старания. Теперь кто-то бежал по этажу, он слышал крики и проклятия из других камер.

— Ради бога, помогите! — кричал он.

Он ощущал озноб. Ему не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что происходит сзади. Тень росла, стена растворялась, чтобы город и его обитатель могли пройти насквозь. Тейт уже тут. Клив ощущал присутствие — явилось нечто огромное и темное Тейт-детоубийца, Тейт-трансформер, Тейт — тварь из тьмы. Клив стучал в дверь, пока руки его не начали кровоточить. Казалось, раздающиеся шаги отделены от него целыми континентами. Куда они направляются? Куда?

Холод за спиной превратился в порыв ветра. Клив увидел свою тень, отброшенную на дверь мерцающим голубым светом, почуял песок и кровь.

А затем раздался голос. Не мальчика, а его деда, Эдгара Сен-Клера Тейта. Этот человек провозгласил себя экскрементом дьявола; когда Клив услышал его омерзительный голос, он поверил и в ад, и в его владыку. Поверил, почти попав в кишки Сатаны, став свидетелем его чудес.

— Ты слишком любопытен, — сказал Эдгар. — Пора тебе отправляться в постель.

Клив не хотел оборачиваться. Последнее, что промелькнуло в его голове: он должен обернуться и посмотреть на говорящего. Но он больше не был повелителем собственной воли. Пальцы Тейта забрались в его голову и шарили там. Клив повернулся и посмотрел.

Висельник был в камере. Он не походил на тварь, которую видел Клив, на лицо из бесформенной массы лиц. Он был здесь, во плоти, одетый по моде другой эпохи, но не без изящества. Его лицо оказалось хорошо вылепленным, лоб широкий, глаза пристальные. Он все еще носил обручальное кольцо на пальце той руки, что гладила склоненную голову Билли, как гладят дрессированного пса.

— Время умирать, мистер Смит, — произнес он.

За дверью Клив услышал крик Девлина. У него не осталось дыхания, чтобы ответить. Но он слышал скрежет ключа в замке, или то была иллюзия, созданная разумом, чтобы рассеять панику.

Крохотная камера полнилась ветром. Ветер перевернул стул и стол, поднял в воздух простыни, похожие на призраков из детских страхов. Он подхватил Тейта, а вместе с ним и мальчика, засасывая их обратно в удаляющийся город.

— Теперь пошли, — требовал Тейт, и лицо его разлагалось. — Нам нужен ты, телом и душой. Пойдем с нами, мистер Смит. Мы не хотим, чтобы от нас отказывались.

— Нет! — закричал Клив, обращаясь к своему мучителю. Засасывающий воздух вытягивал его пальцы, его глазные яблоки. — Я не…

Сзади загремела дверь.

— Я не пойду, слышишь!

Дверь внезапно распахнулась и бросила его вперед, в круговорот тумана и пыли, что уносила прочь Тейта и его внука. Клив двинулся с ними, но чья-то рука схватила его за рубашку и оттащила от черты, когда сознание уже отказало ему.

Где-то вдали Девлин засмеялся, как гиена. Он сошел с ума, решил Клив, и меркнущий разум вызвал образ мозгов Девлина, исходящих через рот, подобно стае летучих собак.

Он проснулся во сне; и в городе. Проснулся и вспомнил последние секунды сознания, истерику Девлина, руку, удержавшую его, когда две фигуры перед ним уже засосало. Он последовал за ними, словно не мог допустить, чтобы его оцепеневший разум не вернулся знакомым путем в метрополию убийц. Но Тейт пока еще не выиграл. Присутствие здесь Кливу лишь снилось. Физическая его сущность пребывала в Пентонвилле; это давало себя знать на каждом шагу.

Он прислушался к порывам ветра Они были, как всегда, красноречивы: голоса приходили и уходили с каждым дуновением, но никогда, даже если ветер замирал до шепота, не исчезали совсем. Когда он прислушался, он различил крик. В немом городе звук становился потрясением, он спугнул крыс из нор и птиц с какой-то укромной площадки.

Заинтересованный, Клив следовал за звуком, чье эхо почти оставляло след в воздухе. Когда он спешил по пустым улицам, он слышал все больше громких голосов. Мужчины и женщины появлялись из дверей и окон своих камер. В их лицах не было никаких общих черт, чтобы подтвердить выкладки физиономистов. У убийства столько же лиц, сколько преступлений. Единственной общей чертой была сломанная душа, отчаявшаяся после десятилетий, проведенных на месте преступления. Клив рассматривал их на ходу, и ответные взгляды смущали его, не позволяя понять, куда он идет. Потом Клив обнаружил, что опять находится в гетто — сюда его заманил ребенок в одном из прошлых сновидений.

Теперь он завернул за угол и в конце тупика, знакомого по предыдущему визиту — стена, окно, комната в крови, — увидел Билли, скорчившегося у ног Тейта на песке. Мальчик был наполовину собой, наполовину тварью, в которую превратился на глазах Клива. Лучшая часть содрогалась, пытаясь освободиться от второй половины, но безуспешно. На мгновение тело мальчика распрямилось, белое и хрупкое, но только для того, чтобы в следующий миг смениться другим в непрерывном потоке трансформации. Это рука, напрочь оторванная, прежде чем выросли пальцы? Или лицо проявляется на сосуде со множеством языков, что служит твари головой? Картина не поддавалась анализу. Едва Клив различал нечто узнаваемое, как оно исчезало.

Эдгар Тейт прервал свое занятие и оскалил зубы на Клива. Ему могла позавидовать акула.