Книги крови V—VI: Дети Вавилона

Он отвернулся от Клива и двинулся к очагу. Пламя там вспыхнуло сильнее, и возник мираж конфорки. Мужчина небрежно положил одну из вспухших ладоней на дверку духовки и закрыл ее, но почти сразу же она со скрипом отворилась вновь.

— Знал бы ты, как возбуждает аппетит запах жареной плоти! — сказал мужчина, опять повернувшись к дверке и пытаясь ее закрыть. — Кто может обвинять меня?

Клив оставил этого человека наедине с его бессвязной болтовней. Если здесь и присутствовал смысл, он вряд ли заслуживал того, чтобы в него вдаваться. Разговор об обменах и бегстве из города ускользал от понимания Клива.

Он побрел дальше, больше не вглядываясь в дома. Он увидел все, что хотел видеть. Утро близко, скоро звонок затрезвонит на этаже. Наверное, он сейчас проснется, думал Клив, и на сегодня покончит с путешествием.

Едва он подумал так, он увидел девочку. Лет шести-семи, не больше, она стояла на ближайшем перекрестке. Явно не убийца… Он направился к ней. Либо от смущения, либо по какой-то менее достойной причине девочка повернула направо и побежала прочь. Клив последовал за ней. Когда он достиг перекрестка, она оказалась уже далеко на следующей улице, и он опять пустился в погоню. Когда преследуешь кого-то во сне, законы физики неодинаковы для участников погони. Девочка, казалось, двигалась легко, а Клив боролся с густым, словно патока, воздухом. Однако он не останавливался, а спешил вслед за девочкой. Скоро он удалился на значительное расстояние от знакомых мест, в тесноту дворов и аллей, представляющих, как он полагал, многочисленные сцены резни. В отличие от центральных улиц, это гетто включало в себя более полные фрагменты пейзажа: травянистая обочина, скорее красная, чем зеленая; фрагмент виселицы с петлей; груда земли. А теперь вот просто стена.

Девочка завела Клива в тупик, а сама исчезла, оставив созерцать гладкую кирпичную стену, сильно выщербленную, с узкой прорезью окна. Очевидно, это и было то, на что его привели посмотреть. Он уставился сквозь пуленепробиваемое стекло, с внешней стороны запачканное потеками птичьих испражнений, и обнаружил, что разглядывает одну из камер Пентонвилла. Желудок его сжался. Что за игра — вывести из камеры в город сновидений лишь для того, чтобы привести обратно в тюрьму? Но несколько секунд изучения успокоили: это не его камера. Это камера Лоуэлла и Нейлера. Картинки приклеены скотчем к серому кирпичу, кровь разбрызгана на полу и на стенах, на постели и на двери. Это еще одна сцена убийства.

— Господи всемогущий, — пробормотал Клив. — Вилли…

Он отвернулся от стены. На песке у его ног спаривались ящерицы, ветер, отыскавший дорогу в эту тихую заводь, принес бабочек. Клив смотрел на их танец, и тут прозвенел звонок в блоке Б. Наступило утро.

Это была ловушка. Механику ее Клив не постигал, но в назначении не сомневался. Билли скоро отправится в город. Камера, где он совершил убийство, уже поджидает его, и из всех гнусных мест в том скопище склепов эта пропитанная кровью каморка, несомненно, была самым гнусным.

Мальчик не может знать, что приготовлено для него. Дед лгал ему о городе мертвых, он рассказывал не все и не подумал поведать Билли о тех случаях, когда приходится оставаться там. А почему? Клив мысленно вернулся к уклончивому разговору, который он вел с человеком в кухне. Что за слова об обменах, о заключении сделок, о возвращении назад? Эдгар Тейт раскаялся в своих грехах, ведь так? По прошествии лет он решил, что он не экскремент дьявола и что вернуться в мир вовсе не так уж плохо. Билли стал средством для возвращения.

— Ты не нравишься моему деду, — сказал мальчик, когда после второго завтрака их вновь заперли в камере.

На второй день расследования все дела, развлечения и работа были отменены, пока камеру за камерой допрашивали относительно смерти Лоуэлла и Нейлера.

— Не нравлюсь? — переспросил Клив. — А почему?

— Ты слишком любопытен, когда ты в городе.

Клив расположился на верхней койке, Билли сидел на стуле у противоположной стены. Глаза мальчика покраснели, его била слабая, но постоянная дрожь.

— Ты скоро умрешь, — проговорил Клив. Как дать понять это ясно, без обиняков? — Я видел… в городе…

Билли покачал головой.

— Иногда ты рассуждаешь как сумасшедший. Мой дед говорит, что я не должен доверять тебе.

— Он боится меня. Именно поэтому так говорит.

Билли иронически рассмеялся. Это был очень неприятный смех, заимствованный, как рассудил Клив, у дедушки Тейта.

— Он не боится никого, — резко возразил Билли.

— Боится того, что я увижу. И расскажу тебе.

— Нет, — ответил мальчик с абсолютной убежденностью.

— Он приказал тебе убить Лоуэлла, ведь так?

Голова Билли дернулась.

— Зачем ты это говоришь?

— Ты никогда не хотел убивать его. Может быть, хотел немного напугать обоих, но не убить. Это идея твоего любящего дедушки.

— Никто не указывал мне, что делать, — сказал Билли. Взгляд его стал ледяным. — Никто.

— Ладно, — уступил Клив. — Может, он направил тебя, а? Сказал, что это дело семейной чести или вроде того?

Замечание определенно достигло цели — дрожь усилилась.

— Ну и что? Даже если он так сделал?

— Я видел, куда ты скоро отправишься, Билли. Место уже поджидает тебя.

Мальчик уставился на Клива, но не прерывал его.

— Убийцы населяют этот город, Билли. Вот почему там твой дед. А если он найдет себе замену, он получит свободу.

Билли встал. На лице его отражалось бешенство, все следы иронии исчезли.

— Что значит «получит свободу»?

— Вернется в мир. Сюда.

— Ты лжешь.

— Спроси его.

— Он меня не обманывает. Его кровь — моя кровь.

— Думаешь, его это волнует? После пятидесяти лет, проведенных в ожидании подходящего случая, чтобы уйти. Ты думаешь, ему не наплевать, как он это сделает?

— Я расскажу ему о том, как ты лжешь! — воскликнул Билли.

Раздражение его не полностью относилось к Кливу, слышалось и затаенное сомнение, которое Билли пытался подавить.

— Ты покойник, — сказал мальчик. — Стоит ему обнаружить, что ты пытаешься настроить меня против него, и ты узнаешь его. Да, ты его узнаешь. И будешь молить о том, чтобы не знать.

Казалось, выхода нет. Чтобы убедить начальство перевести его в другую камеру до наступления ночи (слабая надежда), ему придется отказаться от всего, что он говорил о мальчике прежде, и сказать им, что Билли опасный безумец или что-то вроде того, то есть явную ложь. Но даже если его переведут, такой маневр еще не гарантирует безопасности. Мальчик сказал, что был дымом и тенью. Ни дверь, ни решетки не сдержат его, что доказывает судьба Лоуэлла и Нейлера. К тому же Билли не один. Надо принимать в расчет Эдгара Сен-Клера Тейта и силы, которыми он обладает. И все же оставаться нынешней ночью рядом с мальчиком равносильно самоубийству. Клив отдает себя в лапы чудовищ.

Когда заключенные вышли из камер, чтобы поужинать, Клив поискал Девлина и попросил уделить ему время для короткого разговора, что и было сделано. После ужина Клив предстал перед надзирателем.

— Вы просили меня присматривать за Билли Тейтом, сэр.

— А что такое?

Клив мучительно обдумывал, что сказать Девлину, чтобы добиться немедленного перевода. На ум ничего не приходило. Он запнулся, надеясь на вдохновение, но слова, как назло, не подыскивались.

— Я… я… хотел подать прошение о переводе в другую камеру.

— Причина?

— Мальчишка неуравновешен, — ответил Клив. — Боюсь, он принесет мне проблемы. Впадет в очередной припадок…

— Ты уложишь его на лопатки одной рукой. Он отощал, одни кости остались.

Если бы Клив разговаривал с Мэйфлауэром, он, возможно, обратился бы к тому напрямую. Но с Девлином подобная тактика была изначально обречена.

— Не знаю, почему ты жалуешься. Он же практически идеальный, — сказал Девлин, иронически передразнивая тон любящего отца. — Спокойный, вежливый. Не представляет опасности ни для тебя, ни для других.