Чудовище Франкенштейна

Тихое ржание и снова лязг.

— Кто-то идет, — шепнул я. — Тихо.

Теперь я услышал и цокот конских копыт. Судя по их медлительности и позднему часу, кто-то действовал так же скрытно, как мы.

Ну наконец-то: пятно колеблющегося света, а затем мужское лицо, болезненно-желтушное. Человек шагал впереди телеги, освещая фонарем дорогу. Он нервничал и на ходу что-то бормотал. Телега проехала вдоль кладбища. Через пару минут послышался металлический удар, словно прозвонил колокол, который тут же заглох. Едва я успел понять, как согнулся в приступе безрадостного смеха.

— Что такое? — спросила Лили, которая шла по моим следам.

— Куда бы я ни подался, жизнь повсюду стремится преподать мне урок. Я задал вопрос: «Кто я?», и сейчас жизнь ответит мне на него. Точнее, смерть.

Я повел Лили сквозь сгущавшийся туман и впервые почувствовал ее сопротивление.

— Что это за шум? — прошептала она, притормозив.

— Не узнаете? Ну разумеется, — фыркнул я. — Ваша жизнь была слишком беззаботной, защищенной от обыденности. Этот голос моих родовых мук.

Я затащил ее на кладбище и устремился к дальнему фонарю. Но, едва мы приблизились, его заволокла беспросветная мгла, и мы совсем перестали различать окрестности.

Шум нарастал: металлический скрежет, затем тихое шипение, опять скрежет, снова шипение — звуки неустанно чередовались. Вдруг Лили все поняла, и у нее расширились глаза. В течение нескольких секунд она отказывалась идти дальше. Я схватил ее крепче и подтолкнул. Тогда она выпятила подбородок и побежала вперед, словно говоря: «Просто новое зрелище». Вдруг Лили споткнулась о надгробие и упала.

— Кто там? — спросил дрожащий голос.

— Друзья, — отозвался я.

Услышав резкое шарканье, я помчался на свет.

Фонарь стоял посреди могил рядом с неглубокой ямой, откуда неуклюже пытался вылезти человек. Поблизости валялись кирка и лопата. При моем поспешном приближении лошадь испугалась и рысью ускакала. Я поднял человека из ямы за воротник. Едва он повернул ко мне оробевшее лицо, в нос ударил перегар. Я пощупал пальто, наткнулся на твердую выпуклость и вытащил флягу.

— Небось для храбрости? — Я отпустил человека и отдал флягу. Дрожащими руками он поднес ее к губам.

— Не знаю, о чем это вы гутарите, — сказал он картаво и хрипло.

— Я не местный, сэр: каковы у вас средние расценки на трупы?

— Расхититель могил! — воскликнула Лили.

Человек уставился на нее в удивлении.

— Женщина!

— Да неужто? — злобно сказал я. — А по-моему, бесполая мерзавка. Впрочем, это не важно: хоть она и не женщина, я ведь тоже не мужчина.

От моего напускного веселья обоих покоробило. Я подавил смех (который вполне мог сойти за стон), шагнул в яму и с притворной радостью поднял лопату.

— Можно закончить за вас? Я назвался другом, к тому же у меня есть небольшой опыт в этой области, хотя, признаться, в другом качестве. — Я снял плащ и швырнул его на надгробие. — Взгляните на меня, сэр, и догадайтесь сами, к чему мог бы привести ваш ночной труд.

Человек поджал губы.

— Что-то я не кумекаю, — тихо сказал он.

— Лучше и не надо. А не то кинетесь наутек, лепеча, как полоумный.

Я принялся копать с бешеной скоростью.

— Виктор, — взмолилась Лили, обхватив себя руками. — Я не хочу здесь оставаться.

— Зато представьте, какую забавную историю вы расскажете на следующем балу! — жестоко ответил я. — Побудьте здесь хотя бы ради этого.

Возможно, спиртное придало ему смелости (или он решил, что я лишь хмельное видение), но, так или иначе, расхититель могил мало-помалу успокоился. Завороженный моей внешностью, а также моей помощью, он молча наблюдал за работой.

— Какой от нас прок, если Эдинбургское медицинское училище находится далеко на юге? — спросил я.

— А это для молодого дохтура из Малвернесса. Ему нужно много упражняться.

— И сколько раз он уже просил?

— Аккурат третий. Но ежели после этого он не сможет отличить голову от пальца, я ему даже кошки не принесу лечить.

Он пялился на Лили с бесстыдным любопытством. Сморщив нос, она осторожно отошла. Слышались только ритмичные звуки рытья. В тишине я продекламировал:

— Красивый голос, — робко произнес человек, словно раздумывая, не вступить ли в разговор. — Это песня?

— Нет, стихотворение о девушке, проклинающей Господа за то, что ее возлюбленный не вернулся с войны. Однажды ночью он приезжает верхом на лошади и увозит девушку, а она радуется тому, что наконец-то выйдет замуж. Девушка не догадывается, что это кошмарный сон, а ее возлюбленный давно мертв.

Металл стукнул о дерево, Лили и расхититель подскочили. Я смахнул землю с гроба. Я почувствовал, как проникаюсь безысходным настроением стихотворения, но продолжал:

— Мертвец бешено понукает коня, и они приезжают к его могиле. Там возлюбленный говорит испуганной девушке, что это и есть их брачное ложе. Девушка озирается и видит:

Снова взявшись за лопату, я взломал замок гроба, наклонился и сорвал крышку. Лили зажала нос и рот рукой, но шагнула ближе, чтобы лучше видеть.

— Что сталось с девицей? — спросил мужчина.

— Под конец она видит своего возлюбленного таким, каков он на самом деле:

— Но уже слишком поздно, — закончил я, пристально глядя на Лили. — Мертвый возлюбленный спускается в могилу, и воющие призраки затаскивают туда девушку.

Сама Смерть обдавала стихи своим хладным дыханием: на кладбище она дышала тоже, но не столь искусно и куда более смрадно.

Я медленно расплел саван. Вместо прекрасной женщины передо мной лежала дородная пятидесятилетняя матрона: плоть ее сдулась, точно воздушный шар, землистое лицо усеяли черные пятнышки. Я уставился в бесчувственное лицо. Если здесь когда-то и обитала душа — если она есть хоть у одного человека, — то она покинула эту оболочку. Осталось что-то тупое и твердое, сродни земле. Как я, собранный из подобных отбросов, мог рассчитывать на людское участие?

Я схватил женщину под мышки и стал поднимать ее, будто громоздкий мешок с мукой. Для меня это должно было быть легким, секундным делом, но я быстро задышал и даже запыхался, словно вырыл за раз тысячу могил. Наполовину вытащив тело из гроба, я решил передохнуть.

— Что ж, — сказал расхититель, — вы здорово мне подсобили, но вряд ли доволочите труп аж до самого Малвернесса. Схожу проверю, что там с телегой. — И он скрылся в тумане.

— Бросьте ее, Виктор, — принялась уговаривать Лили, когда мы остались наедине. Не обращая на нее внимания, я снова обхватил труп и приподнял его. На сей раз я с легкостью вытянул его наверх и уложил на землю. Извращенное упрямство привело меня сюда, заставило схватить лопату и декламировать стихи, теперь же оно вынудило меня сесть возле ямы, свесив ноги и крепко прижав к себе тело. Я баюкал его на коленях, точно дитя.

Таким холодным бывает только лед. От прикосновений мертвой плоти я поминутно вздрагивал, мышцы на руках напрягались. Мне было противно, но, хотя нервы сдавали, а слезы щипали глаза, я погладил седые волосы, за подбородок повернул лицо вверх, припал губами ко рту трупа и с притворной нежностью произнес:

— Мама!

— Откуда вы можете ее знать, Виктор? — сказала Лили.