G.O.G.R. (СИ)

Серёгин вполз в кабинет на четвереньках – забыл встать, объятый удивлением и ужасом одновременно: ведь ему на миг почудилось, что Сидоров сделался таким же, как монстр-тень из-за печки Потапова.

- Саня? – прошептал он и только теперь заметил, что стоит на четверых – когда Сидоров глянул на него сверху вниз.

Сержант был удивлён и растерян не меньше Серёгина – он сам недоумевал, как это у него так вышло? Свалил такого борова одним ударом… К тому же, прыгнув, Сидоров в один скачок покрыл расстояние около шести метров… Нет, так не бывает, так может сделать разве что, Супермен или… «милиционер Геннадий» из «алкогольных опусов» Поливаева.

- А-а, – протянул Сидоров, ошеломлённый своим ударом, который мог быть достоин Ильи Муромца и сшибить с копыт целого мастодонта. – Он… побит…

- Эй, Сидоров, ты меня спас! – это из-за косяка выпростался, отпихнув дверь, Подклюймуха. – Не, вы поняли? Кузякин! – крикнул он пострадавшему своему помощнику. – Моськин, живой? – осведомился участковый у подбитого дружинника.

- Уууу, – буркнул Кузякин.

- Ыыыы, – захныкал Моськин.

Пётр Иванович отринул мистику, поднялся на ноги и сказал Подклюймухе, что нужно вызывать скорую помощь. Подклюймуха суетился, суетился по кабинету, подбивая мебель руками и ногами, споткнулся о разбитый крепышом табурет.

- А, ну, да, скорую! – выдохнул он раскатистым басом, подбираясь к телефону.

Бандита-крепыша выносили из ОПОПа на носилках. Он не приходил в сознание, врачи подозревали сотрясение мозга. Кузякина и дружинника Моськина тоже отправили в больницу. Челюсть Кузякина оказалась вывихнутой, а у дружинника тоже могло быть сотрясение. Сидоров топтался на улице, бестолково пялясь на белую, расчерченную красными полосами карету скорой помощи и пинал сломанную зажигалку, которая случайно попалась ему под ноги. Если бы Сидоров курил – он бы уже выкурил, наверное, сигарет шесть, а то и семь. Пётр Иванович вывел из ОПОПа Свиреева-Шубина и усадил его в служебную машину. Свиреев не сопротивлялся и молчал, на лице у него не возникло ни одной эмоции.

- Саня, чего ты там стоишь? – крикнул Серёгин Сидорову. – Поехали!

- А, да, да, – пролепетал Сидоров, бросив быстрый взгляд на свой правый кулак, в котором с недавних пор поселилась какая-то страшная сила.

Когда Серёгин и Сидоров привезли Свиреева в отделение и повели в изолятор – оказалось, что из не столь отдалённых мест уже привезли Кашалота. «Большой Динозавр» сильно обмельчал: он шёл под крепким конвоем из четырёх человек, худой, с обвисшими неопрятными усами, одетый в какие-то коричневые тюремные обмотки. Кашалот исподлобья глянул на Петра Ивановича и потопал дальше по серому коридору изолятора, потому что один конвоир подпихнул его резиновой дубинкой в отощавшую спину. В изоляторе был и Недобежкин. Милицейский начальник бдительно следил за тем, как Кашалота определяют в камеру. Увидав, что Пётр Иванович и Сидоров тоже кого-то ведут – он скосил на них глаза и проворчал:

- Кого там у вас ещё чёрт подкинул?

- Шубина, Василий Николаевич, а вернее – Свиреева, – ответил Серёгин, подтолкнув Свиреева перед собой. – У Подклюймухи сидел.

- Ага, – кивнул Недобежкин. – Садите в четвёртую, там пусто. Ещё один преступник нам не помешает. Допросим его после Кашалота.

Белкин отпер Серёгину четвёртую камеру, и бывший верхнелягушинский комбайнёр был определён на нары. Оказалось, что по соседству с ним, в пятой, заключён Сумчатый. Пётр Иванович узнал его по голосу – Сумчатый выл:

- Кроты! Кроты, ехидные, как мымры! Ух, мерзкий попугай! Утюжара – крот, Чесночара – мымр! Засыпали меня, волчары кротовые, кроты ехидные, чёрт! Как выйду из этой дыры – все получат привет от Льва Львовича – ни один кротяра не забудет, век свободы не видать, зуб даю!

В чём-то Сумчатый прав: ему не видать свободы. А кто его освободит, когда дознаватели пытались на него ещё и Рыжего с Коротким нагрузить?

Ещё одна интересная новость – пришёл ответ из Москвы про капитана Зубова.

- Вот, Серёгин, прочти! – Недобежкин сунул Петру Ивановичу этот факсимильный ответ, словно бы отказывался верить собственным глазам и требовал от Серёгина подтвердить написанное.

Серёгин прочитал и тоже выкруглил глазки. Оказалось, что в Главном управлении московской милиции – в том самом, которое испокон веков стоит на Петровке – действительно, в девяностых годах работал капитан Денис Зубов. Капитан Денис Зубов работал под прикрытием – он внедрялся в банды и выводил бандитов на чистую воду. В девяносто пятом году Зубову дали секретное задание, он проник в очередную банду и… Всё, следы его затерялись. Зубова искали – но прошло уже пять лет с тех пор, как он исчез. Зубов официально считался погибшим. В конце письма значилось, что через несколько дней в Донецк приедет из Москвы человек для того, чтобы опознать отыскавшегося претендента на личность капитана Зубова. Кроме того, вместе с письменным ответом из Москвы прислали фотографию капитана Зубова. Фотография была цветная и хорошего качества – наверное, её сняли с доски почёта. Зубов на ней получился представительным и грозным служителем закона – нордическое лицо, орлиный взор, фуражка образца девяностых годов и капитанские погоны. Фотография сейчас же была принесена в изолятор, в камеру, где томился Зубов. Недобежкин показал Зубову его самого, тот глянул и уверенно заявил:

- Это – я.

После этого Недобежкин решил начать допрос Кашалота и Сумчатого, не дожидаясь, пока подвезут остальных.

- Ребята, идёмте в допросную, – распорядился он. – Будем пушить голубцов!

====== 2. Дантист и Денис Зубов. ======

Пыхтя над нелёгким тридцать седьмым делом, милицейский начальник работал со всеми свидетелями и подозреваемыми либо у себя в кабинете, либо в изоляторе. Он ни разу не открыл допросную, потому как знал, что одна из её стен имеет предательскую щель, из-за которой в туалете слышно всё, что там говорят. Но в отделении недавно закончился ремонт. Над допросной хорошенько поработали каменщики и штукатуры, установили там звукоизоляцию и прервали вредоносную связь с туалетом. Укрепившись в преобразившейся допросной, милицейский начальник выложил на новый стол почётную фотографию капитана Зубова и сказал Сидорову вести Кашалота. Пётр Иванович сидел в углу на табурете и старался не прислоняться к стенке. Стенка была ровненько выкрашена светло-серой краской и, если каждая спина будет прислоняться к ней – стенка быстро станет грязно-бурой.

Сидоров отпихнул дверь ногой, вытащил из коридора Кашалота и пригнул его к стулу напротив Недобежкина. Недобежкин показал ему на «почётного» Зубова и спросил:

- Кто это?

Кашалот угрюмо зыркнул на фотографию и выдавил:

- Ме-ент…

- А конкретнее? – уточнил Недобежкин.

- А что тут – конкретнее? – запричитал Кашалот. – Мент – он и есть мент! Все вы, менты, одинаковые, морды волчьи! Жил себе, как человек, зарабатывал на спокойную старость, а вы? Упрятали меня, человека, ни за что! Только потому, что я смог стать богаче, чем вы, а ещё издеваетесь! Посмотрите, во что я превратился!

- Кашалот, тебе идёт худоба! – ледяным тоном отпарировал Недобежкин и прибавил как бы невзначай:

- Ты знаешь, где сейчас твой отец?

- На кладбище! – коротко и ясно ответил Кашалот. – Двенадцать лет уже, как преставился… А вам-то что? Я его не жмурил, папаша уже старый был…

- На похороны ходил? – осведомился милицейский начальник, желая выяснить, действительно ли ТОТ Никанор Семёнов до сих пор остаётся в живых.

- Ходил, – пробухтел Кашалот. – И памятник забомбил гранитный. Или вы думаете, что я совсем волчара, и для меня вообще, ничего святого не осталось?

- Нет-нет, мы совсем так не думаем, – с долей иронии возразил Недобежкин. – Ты у нас святоша, и совсем не годишься в волчары. Это я так, к слову спросил. Ладно, Сидоров, уводи его и тащи Сумчатого.

- А? Здесь Сумчатый?? – Кашалот вмиг ожил, его глаза налились кровью, осунувшееся лицо побагровело от злости, а усы встопорщились. – Подайте-ка мне его сюда, сейчас я накостыляю этому кротовому предателю в покрышку! Язык распустил, всех сдал! Крот, крот!