Одержимые (СИ)

Эгида-3 была открыта семь лет назад и с тех пор стала объектом постоянного, тщательного, но малорезультатного изучения. Первые наблюдения за планетой, которая была чуть меньше Земли и обладала схожими атмосферными параметрами, давали шанс предполагать наличие жизни на Эгиде-3. Возможно, даже разумной жизни. С целью выяснить это или опровергнуть на планету была послана уже четвертая экспедиция. Первые три вернулись ни с чем. Точнее сказать, кроме подробных описаний и нескольких образцов здешней флоры у них на руках ничего не было. Но никто не терял надежды обнаружить на Эгиде-3 хотя бы млекопитающих.

– Вы думаете, здесь действительно что-то есть? – спросил один из военных, обращаясь в первую очередь к биологу.

– Не исключено, что да. Как и не исключено, что нет. Мы слишком мало знаем об этой планете. Я надеюсь встретить здесь хоть одного представителя фауны. Если этого не случится, я отправлюсь и в пятую экспедицию. Я перерою всю планету, пока не найду здесь то, что мне нужно, – у биолога даже сжались кулаки.

Каждый раз, едва он начинал говорить об этом, его глаза загорались, а голос непроизвольно повышался. Биолог был одержим идеей поиска разумной жизни на других планетах. Много лет назад, еще до случайного открытия новой звездной системы, работая в обычном НИИ, биолог мечтал о том, что однажды люди снова начнут покорять космос, исследовать планеты, а главное – вступать в контакт с иными расами. Биолог специально прошел тяжелую подготовку, чтобы быть готовым к космическим перелетам. Когда все, о чем он мечтает, станет явью, он должен быть в рядах первых, кто ступит на земли иных миров. И это действительно стало явью.

– Столь пылкие речи и нестабильные настроения могут помешать успеху экспедиции, – заметил социолог, покосившись на биолога.

Они недолюбливали друг друга. Биолог был типичным холериком – взбалмошным, вспыльчивым, порой слишком эмоциональным и непредсказуемым. Часто он вел себя, как сумасшедший ученый. Социолог же, напротив, был чистым флегматиком – спокойным и уравновешенным. Такая разница темпераментов никак не позволяла двум ученым ладить между собой. Они ругались даже по мелочам. Их мнения никогда не сходились в одной точке. Биолог казался социологу заносчивым, нелогичным и иррациональным, а социолог казался биологу надменным и высокомерным. В сущности же оба были неплохими людьми, как это всегда бывает.

– Что ты имеешь в виду? – повысил голос биолог, обернувшись только корпусом.

– То, что твоя импульсивность может привести к неверным поступкам, за которые придется платить не только тебе, но и всем остальным, – холодно ответил социолог. – А это создает некоторую угрозу.

– Мои личные амбиции не касаются никого из вас. И вообще, я отвечал на вопрос, а тебя никто не спрашивал. Так что, будь добр, не вмешивайся в чужие разговоры.

Социолог ничего не ответил, потому что его характер не предполагал соучастия в развитии конфликта в подобных ситуациях. Гневно вдыхая и выдыхая, готовый к очередной стычке биолог с раздражением смотрел на своего оппонента, пока не понял, что конфликт исчерпан для всех, кроме него. Тогда он вернулся к обрыву довольно резким шагом, улегся на свой наблюдательный пункт и поднес к глазам мощный бинокль, висевший у него на шее.

В течение сорока минут радиотехник пытался наладить прием сигнала со спутника, хаотично перемещаясь в радиусе пятидесяти метров от места привала. Военные не теряли времени зря и проверяли исправность оружия, амуницию, запасы провианта. Биолог продолжал наблюдать за долиной, расстилавшейся под обрывом, а социолог вел какие-то записи. Все выглядели весьма сосредоточенно, но этот налет уверенности в себе был искусственным. Никто не мог сидеть без дела, когда что-то идет не так. И сохранить спокойствие можно было единственным способом – хоть чем-нибудь заняться, отвлечь себя от волнения. Когда же на радиотехника обращались вопросительные взгляды, полные надежды, скрытой глубоко внутри, он лишь виновато пожимал плечами и разводил руки в стороны, вытягивая губы ниткой.

– Если связь не появится в ближайшее время, мы же не станем возвращаться к маяку, верно? – спросил биолог со своего места.

Ему никто не ответил. В экспедиционной группе не было установлено лидера для подобного случая. Каждым шагом прежде руководил человек со станции. Теперь все были равны друг другу по правам и власти и могли слушать только себя. Но все люди делятся на тех, кто управляет, и на тех, кто подчиняется. Ощущая этот раскол, члены экспедиции угрюмо посматривали друг на друга. Совсем скоро между ними встанет вопрос ребром – как поступать дальше, если связь так и не наладится? И наверняка у каждого найдется свое мнение на этот счет. Следовать указаниям со станции гораздо легче, потому что каждый подчиняется беспрекословно, и никаких бунтов и пререканий относительно дальнейших действий не случается. Теперь земляне были предоставлены сами себе.

– Я полагаю, нам нужно двигаться дальше, – сказал радиотехник, приблизившись. – На это есть, по крайней мере, две причины. Первая: существует такой вариант, что мы сейчас находимся в некой слепой зоне, куда сигнал со спутника не может пробиться. Если мы выйдем из этой зоны, то связь появится. Но это неточно. Дело может быть и в атмосферных слоях, как я говорил ранее. В любом случае нам нужно сдвинуться с места, чтобы проверить.

– Ты уверен, что сам приемник исправен?

– Я уверен в своей технике так же, как и в том, что у меня на руке пять пальцев, – претенциозно заявил радиотехник. – Вторая причина более субъективна. Я считаю, мы не должны прекращать исследования из-за временной потери связи. Мы ведь взрослые люди, у нас есть оружие и все необходимые инструкции…

– Нет никаких гарантий в том, что это временно, – сказал социолог. – Сначала нужно наладить связь, затем продолжать разведку. Не забывай, что мы находимся не на Земле, а за много световых лет от нее. Ближайшие к нам люди находятся на спутнике, и в случае чего-то экстраординарного помощь прибудет на Эгиду-3 только через сутки. За сутки мы все можем погибнуть. А если постараться, можно погибнуть даже за час. Мы не знаем, что приготовила для нас эта планета. Я не стал бы выдвигаться вперед, не имея никакой уверенности. Мы не имеем права рисковать собой даже немного. От нас слишком многое зависит.

– Предлагаешь двигаться назад? – спросил со своего места биолог. – Но если опасность для нас существует, мы можем встретить ее, двигаясь как вперед, так и назад. Я не хочу вести себя, как трус. И я не буду вести себя так.

– Он прав, – сказал радиотехник. – Рациональнее двигаться вперед, чем назад. Возвращение к маяку – потеря времени.

– Согласен, – сказал биолог. – Преодолеть десять километров ради того, чтобы сообщить им, что мы вернулись ни с чем? В очередной раз вернулись ни с чем? Потому что побоялись двигаться дальше из-за проблем со связью? Мы знали, что такое может быть.

– Именно так. Для этого мы и установили маяк сразу же по прибытии, – стоял на своем социолог. – Для такого случая. Чтобы воспользоваться им. Послушай, я понимаю, тебе хочется совершить открытие. Но ты сам сказал, что твои амбиции не относятся ни к кому из нас. Значит, ты не должен заставлять всю экспедицию делать то, что тебе хочется.

– Делать то, что МНЕ хочется? – вспыхнул биолог. – Разве цель нашей экспедиции – это только мое личное желание?! Это наша общая цель, прошу не забывать. Мы отправлены сюда на разведку, значит, мы должны разведывать, а не бежать к кораблю, как только услышим треск ветки за углом.

– Именно так нам и следует поступать, если мы хотим вернуться. Осторожность никогда не помешает, особенно здесь. Нельзя недооценивать врага. Он может оказаться на шаг впереди. И тогда все будет провалено. Для всех. И новую экспедицию на Эгиду-3 снарядят еще очень нескоро.

Наступило продолжительное молчание. Устраивать голосование было глупо. По крайней мере, в этой компании. Члены экспедиции не привыкли брать на себя ответственность за решения, ведь обычно всё решали за них. Но в то же время у каждого была своя правда и свой план. Спустя несколько минут напряженных раздумий относительно того, как быть дальше, общее внимание привлекла фигура биолога. Мужчина несколько раз отводил бинокль от глаз, настраивал резкость и снова припадал к окулярам. На его лице застыла настороженность.