Взгляд (СИ)

- ...вы провели в так называемом Нижнем Мире шесть дней?

- Да...

Айги были здесь, рядом с ним, они смотрели на него через зеркальные очки врачей, их помощников и охранников. И конечно, они внимательно следили за ним из глаз агента Хэйлиса. Они прятались за зеркальными очками, ведь Стив сам требовал, чтобы все в его присутствии носили их, иначе у него начиналась истерика.

'А что если айги изначально всё спланировали? Айги смотрят, как человек спрашивает человека об айгах. Всё вокруг - не более чем эксперимент по изучению человечества. Если они управляют нами? Что за бред!'

Стив едва не рассмеялся.

- ...вы видели существо, назвавшееся айгом? - Да. - Вы в этом уверены? - Да. - У вас были раньше галлюцинации? Пауза. - Да - И по вашему мнению он не мог быть галлюцинацией? - Нет...

12

- Надеюсь, вы приготовили мой доллар? - усмехнулся агент.

- Я правда ничего не понимаю, - сказал Циммерман растерянно, - или у парня железные нервы, но я в этом сильно сомневаюсь: не похож он на человека, способного обмануть детектор лжи, или...

- Или? - Хэйлис напрягся и посмотрел ему в глаза.

- Или он так глубоко погрузился в свой выдуманный мир, что сам поверил в него. Так что с его точки зрения он говорил чистую правду.

Агент расслабился и отхлебнул кофе.

- А такое возможно?

- Вполне, Хэйлис, это называется шизофренией, - улыбнулся психиатр, - Правда, его поведение не типично для подобных психических расстройств, и у меня нет никаких оснований ставить ему этот диагноз, - он развёл руками. - Я уже говорил, по всем признакам он вменяем, любая экспертиза это подтвердит, и ни один суд не примет его поведение в качестве смягчающих факторов.

- То есть, вы хотите сказать, что он нормален? - с недоверием спросил агент.

Циммерман снял пальто с вешалки.

- Я не сказал, что он нормален - нормальный человек не станет стрелять в прохожих на улице. Я говорю, что он вменяем и полностью осознаёт свои действия. Почувствуйте разницу, Хэйлис.

- И всё же кое-чего я не понимаю: если он смог обмануть детектор лжи, почему он не обманул вас? Он же мог заставить вас считать его невменяемым.

Врач пристально взглянул на агента.

- Надеюсь, вы ему не сочувствуете?

- Я никому не сочувствую, - сказал Хэйлис, - просто не люблю ощущать себя дураком.

- Честно говоря, я тоже, - хмыкнул врач. - Не знаю, - он почесал шею, - причин может быть много. Например, он мог сам желать наказания. Вы ведь не отрицаете такой возможности? Впрочем, всё это не имеет никакого значения. Для нас главное, что в людей он стрелял вполне осознано.

Психиатр надел пальто и начал застёгивать пуговицы.

- Наверное, не очень профессионально с мой стороны говорить такое, - продолжил он, - но, раз уж мы с вами давно знакомы, признаюсь: не нравится мне современная мода оправдывать преступников на основании их психических расстройств. Действительно невменяемых, не осознающих последствия своих действий, среди них мало. Намного меньше числа оправдательных приговоров. Прошу прощения, Хэйлис, но я пойду - у моей внучки день рождения, я обещал быть к ужину.

- Конечно, док, спасибо за работу.

Когда Циммерман уже вышел за дверь, Хэйлис вдруг окликнул его. Психиатр обеспокоенно оглянулся.

- Передайте внучке мои поздравления, - сказал агент.

- Ах, спасибо! - улыбнулся врач, - непременно передам!

Психиатр ушёл, и Хэйлис остался в одиночестве. Он раскрыл лежавшее перед ним дело Стива и начал читать его с самого начала. В конце концов не так уж и важно, был ли Стив вменяем, осознавал ли он последствия своих поступков, или же только притворялся - пусть этим занимаются его адвокаты. Хэйлиса интересовало совсем другое: та феноменальная уверенность, с которой его подопечный рассказывал о мельчайших подробностях своего выдуманного путешествия. Она совершенно не вписывалась в ясную структуру дела, нарушая его безупречную логику.

- Кто же ты такой, мистер Уэлш? Кто же ты такой? - Хэйлис перевернул последнюю страницу и откинулся на спинку кресла.

Кофе в чашке совсем остыл, но агент всё равно его выпил. Вдруг его взгляд упал на синюю папку, её принесли утром из полицейского управления, но он вспомнил про неё лишь сейчас. Взяв папку в руки он раскрыл её и пролистал содержимое.

'А это ещё что?!'

Внимание Хэйлиса привлекла фотография предмета, изъятого полицией при обыске в квартире у Стива сразу после его ареста.

'Почему его не передали нам? Чёртова полиция, в ней работают одни идиоты.'

Хэйлис встал и хотел было позвонить в управление, но вспомнил, что уже ночь. Закрыв кабинет, он вышел на парковку, сел в машину и поехал прочь, ещё не решив куда именно: домой или в ночной бар.

Утром к Стиву пришёл человек из ФБР и сказал, что следствие завершено, все материалы переданы в суд, который состоится через месяц.

'Хэйлис просил связаться с ним, если вспомнишь ещё что-нибудь', - добавил он.

Стив промолчал, а когда человек ушёл, лёг на кровать и закрыл глаза. Он чувствовал облегчение, что его наконец оставили в покое, пусть всего лишь на месяц. Пожалуй, впервые за последние восемь лет Стиву никуда не нужно было спешить, не нужно было думать на что жить следующий месяц, никто его ни к чему не принуждал. В маленькой одиночной камере он был целиком предоставлен самому себе и своим мыслям. Ему больше не нужно было выбирать и принимать решения - всё было выбрано и решено за него. Лишь солдаты, заключённые и дети могут позволить себе такую роскошь.

После того случая с психиатром у Стива забрали карандаш, сняли зеркало и выдали новую одежду без пуговиц. Поскольку рисовать было не чем, он просто лежал целыми днями, уставившись в потолок, и мечтал. Больше всего Стив любил вечер, когда, лёжа в постели, он закрывал глаза и представлял себя то успешным бизнесменом, то военным лётчиком, выполняющим опасные миссии, то археологом, изучающим руины древних цивилизаций в девственных лесах Азии, Африки и Южной Америки. В другие вечера он был рок-музыкантом в яркой блестящей одежде на залитой огнями сцене, а рядом - красивая девушка с рыжими волосами, играющая на бас-гитаре. И конечно, их группа собирала целые стадионы, а альбомы расходились миллионными тиражами. Разве могло быть иначе?

Утро же Стив ненавидел. Он ненавидел просыпаться в своей маленькой одиночной камере, ощущая, как новый день запускает холодные щупальца в его разум, разрушая нежные хрупкие конструкции вечерних фантазий.

Временами ему хотелось умереть, но так, чтобы остаться в живых. Умереть для всех, кроме себя самого. Он бы прогулялся по знакомым улицам, на которых бы его никто не заметил, пришёл бы на свои собственные похороны. Интересно, кто ещё придёт на них? Несколько человек с работы, возможно, сестра, если узнает, конечно. Друзей у него никогда не было. Он бы заглянул им в глаза, всмотрелся в их лица. Что он увидит в них, кроме равнодушия и желания как можно скорее закончить церемонию?

Иногда ему снился отец, он стоял и кричал на забившегося в угол маленького Стива:

'Я выбью из тебя всё эту чушь, маленький ублюдок! Какая музыка, какие клубы? Хочешь сдохнуть на улице от голода? Ну так я это и так устрою, без всякой музыки!'

Реже ему снилась мать.

'Стивен, не обижайся на отца, - говорила она, - он любит тебя и желает добра. Мы все желаем тебе добра.'

Лишь сейчас, когда его перестали всё время таскать на допросы и экспертизы, Стив понял, как же плохо он себя чувствует. Это не было обычной усталостью, нет, его мозгом и телом овладела болезненная апатия. Он сильно похудел и осунулся, щёки впали, а кожа приобрела болезненную бледность. С каждым днём он становился всё слабее, предпочитая всё время лежать, закрыв глаза.

Вскоре ему стало хуже, и Стива перевели в больницу. Его организм больше не принимал никакую пищу. Но и когда он ничего не ел, его всё равно рвало прозрачной горькой слизью.