Художники смерти

— Входите с миром… — и почему люди не всегда чувствуют ауру ближних? Мне вот было больно смотреть на хозяйку, исходящий от нее поток Чистоты помыслов и устремлений для одурманенного кровью и чужими жизнями подсознания был, словно разрывающий душу крик сожаления обо всем, сделанном когда-либо во вред ближним. Ире, судя по всему, приходилось еще хуже — она не смела подняться на ноги. Я осторожно поднял ее и перенес к столу.

Глава 18

— Когда мы узнали о первой жертве, я тут же решил призвать братьев на помощь — ведь тогда казалось, что ва… ваши вышли на открытую охоту…

— Ага, и собрались вырезать всю деревню, сложить головы сельчан в кучу… Священник, вампиры ТАК не действуют никогда, и на детей тоже не охотятся — За несколько минут я успел привыкнуть к своим новым ощущениям — настолько, что нашел силы возразить хозяину дома. Видимо, замечание пришлось по делу, поскольку человек горестно вздохнул.

— Тогда мы про это не подумали. Но, замыслив защитить ближних наших, попросили опритчину вмешаться.

— И пошла резня по селам! Про это вы знали? Они же не думают разбираться, искать виновных. Зачем им это — толи дело, взять всех подозрительных в одну кучу и расстрелять. Вот это по-нашему, по-опритчински, и то дело — господь там разберется, кого в рай, кого в ад… — Опричники дернулись, но остановились, встретив взгляд девушки во главе стола. Священник же искренне удивился. Видимо, о зачистке в райцентре он еще не слышал. Получалось, что этот человек случайно оказался замешанным в разборки старых врагов, которые сошлись среди лесов-полей, окружавших его приход. Но проверить это не мешало.

— Вы согласитесь поговорить с нами наедине? — Он нисколько не колебался. Встал и направился к выходу. Я потащил Иру прочь из дома. Нас не остановили.

Возле автомобиля моя спутница, наконец, пришла в себя. Она привычно покрутила головой, осматривая местность, потом забралась в кабину. Мы остались снаружи. Священник не торопился начинать разговор, казалось, он думал о чем-то. Наконец, решившись, он прервал молчание.

— Вы же человек? — Я не сразу понял, что он имел в виду.

— Не совсем. Я рекрут, практикант первого года, если это вам что-то говорит. А как это вы догадались?

— Вы лучше вампира приспособились к обстановке, не стали применять оружие против людей, и легко пошли на переговоры с врагами. Значит, вы не впитали наследственную ненависть к опричникам… А может, и сохранили часть вечной души.

— О душе поговорим после — пока наши дела более чем земные и очень грешные. Вы были знакомы с последней жертвой?

— Как и со многими в моем селе… — Священник замялся… Я могу упростить вашу задачу, потому что знаю, кто грех свершил… — Ира выпрыгнул из машины, уставилась на моего собеседника. Тот дрогнувшей рукой провел по бороде и начал свой рассказ.

— У брата моего родного было два сына, которые, словно первые из сынов человеческих, родились совершенно разными. Родители, да и родственники дивились кротости одного и жестокости другого. С годами понятен стал и путь их — как ни старались мы оградить и наставить одного из них, попал он в колонию… А второй поступил в семинарию. И чем больших успехов в служении людям добивался он, тем ниже падал брат его. Последним проступком, погубившим его окончательно, стала продажа души своей главе секты, что в колонии образовалась…

Вернулись оба брата на родину, да недолго здесь побыли — одного дальше учиться позвали, а второй вдруг пропал из дома… В лесу его видели несколько человек — говорят, что летом он в шалаше жил, а зимой уходил куда-то.

— И почему именно он — тот самый браконьер? — Я не мог понять связи между рассказом о судьбе свихнувшегося преступника и нашей задачей. А вот что касается тихони-семинариста, то у меня вдруг возникло нехорошее предположение…

— Да потому, что они в секте этой пытались вампирами стать! Сам он однажды рассказывал, все считал, что силу получит, и забоятся его все… — Странные религии находят себе благодарных последователей среди малолетних преступников. И, как оказалось, производят терминаторов районного масштаба.

— Вы знаете, где найти его? — Священник молчал. Он еще не решился сказать самое главное. Браконьер на время обезврежен, я почувствовал, как эта мысль промелькнула у собеседника. Именно поэтому он был спокоен. Но отдавать на расправу родственника он не станет — причем ни нам, ни опричникам. — Знаете… и понимаете, что мы должны сделать!

— Не нам судить поступки его… — Прорваться в мысли мне еще не удалось, но голос его становился вялым и слова текли, словно у спящего. Я усилил напор, готовясь «выдернуть» из сознания вначале образ, а потом и местонахождение браконьера… Но «щупальце» само собой съежилось. Я поднял глаза, ища причину обрыва связи — к нам шла поповна. Она заметила перемены, произошедшие с отцом, но промолчала.

— Мы не можем НЕ выполнить задание, пока живы. — Напарница опять вошла в ступор, так что мне пришлось говорить за двоих. Отдайте нам браконьера — он заслужил наказание!

— А вы сами? — Поповна чуть прищурила глаза. — Спроси, как звали его брата — или ты уже знаешь, сам и боишься услышать? — В горле вдруг пересохло, неимоверной тяжестью легли на плечи ремни снаряжения. Или это поступок наш давит?

— Егор…? — Надежда на то, что я услышу отрицание, была так велика, что священник удивленно, и в то же время испуганно отстранился.

— Да… Но почему ЗВАЛИ? — Теперь он смотрел на дочь.

— С опричником вампиры не поступили бы иначе. — Она отвернулась и тихо пошла прочь, уже не удостоив нас даже уничижающим взглядом. Она уходила, словно нас на этом месте не было никогда, без страха и ненависти к существам, выделившимся из людей. Я чувствовал себя, словно одежда впитала в себя грязь всех дорог, по которым мы прошли, и не отмыться уже от липкой жижи, не подняться упавшему. Она была святой — в первоначальном понимании этого слова, и, как бы ни сложилась ее судьба, такой, чистой она и останется. Теперь я видел и это, понимая, что лишь год жизни хищника отделяет от надежды… нет, не стать таким же, это не дано мне — от надежды прикоснуться к свежести, с каплей которой не сравнится горам силы и власти. Я жил с волками, и вопреки пословице, уже не выл по-волчьи, а стал членом стаи. Враг мой, беззлобный боец за человечество, случайно попавший на линию огня, опричник Егор, ты стал той гранью, за которой закончилось мое, человеческой существование. Я мог бы завидовать себе раньше, пока не знал цены, которую приходится платить за могущество и долголетие. Сейчас же, стоя в липкой грязи, под холодным осенним дождем хочу вернуться в то время, когда я еще мог надеяться заслужить взгляд девушки, которая ценит лишь человечность.

Дождь смывал слезы, и потоки подсоленой воды стекали на щеки, заливали шею, проникая под воротник. Я не чувствовал этого, и не слышал, как Ира, включившись в реальность, отчитывается о результатах вылазки по телефону. Резкая боль от пощечины пробуждает, заставляет взять, наконец, трубку.

— Я правильно понял, вы отпустили опричников и браконьера? — Серж говорил спокойно, однако догадаться, что скрывалось за этим, было несложно. Оставалась надежда, что ситуацию можно обрисовать иначе — с выгодой для нас.

— Браконьер нейтрализован местными. Опричники не вступили в бой — не было смысла их ликвидировать… Тем более, в центре поселка. Не могли же мы начинать перестрелку во дворе храма! — Начальник помолчал, видимо оценивая наши действия. Наконец, он принял решение.

— Прекращайте операцию, возвращайтесь. Какую поставить оценку, решим после подробного обсуждения.

— Отец не любит импровизаций. — Ира вздохнула огорченно. — Теперь готовься к полной встряске воспоминаний — нас будут сканировать, чтобы понять, где мы оплошали.

— Успокойся. Когда на прочесывание целого района отправляют двоих, это значит, что все их действия будут сплошной импровизацией. Мы здорово рисковали, и по большому счету, справились с заданием. Личность браконьера установлена — точнее, установить ее теперь не сложно. А ликвидация, увы, нашими силами невозможна. Так что мы молодцы. — Опустившийся было нос поднялся вверх, румянец вернулся на щеки.