Бункер "BS-800" (der Fluch des Reichs) (СИ)

Ги ауф айне шванз*!

крикнул Левинц, выдернув руку из-под башмака. (

Пошёл на х

#). -Ты кто? – вновь спросил Терех. -Их бин айн доучь официрен*! Гитлет капут! – громко, пожалуй слишком громко, кричал Левинц – и это уловил Егерь. (*Я немецкий офицер) -Он кого-то предупреждает! – быстро сказал Терех. Шкас и Гриф побежали в лес, оставшийся Винт, водитель “Транспортёра”, и Егерь, с напряжением всматривались в кажущийся спокойным, лес. Где-то недалеко раздались автоматные выстрелы, рядом с плечом Тереха просвистела пуля. -По нашим долбят! – тихо сказал он, – Винт, к ним давай! Тот пригнулся и бесшумно побежал в сторону частых очередей. Через минуту стрельба стихла, но лишь для того, чтоб вспыхнут с новой силой. Раздалась неожиданно громкая длинная пулемётная очередь, одна пуля обожгла болью руку Егеря. Водителя “Т-3”, стоявшего рядом с Терехом, неведомой силой отшвырнуло в сторону, Терех понял – он убит. Николай, отшвырнув немецкий автомат носком ботинка, упал, вжимаясь грудью в землю. Он лежал на земле, чувствуя, как из него вытекает горячая кровь. Он не спускал глаз с немца, стараясь не поднимать голову. В траве что-то зашуршало – это подполз Шкас, молча взявший Бориса за шкирку и потащив его к лесу, не давая подняться. Шкас разминулся с приползшим Грифом, который шёпотом спросил: -Ты как, командир? -Порядок, сможешь водилу зацепить? -Да, сейчас Винт приползёт, мы вмести оттащим его. Что с ним? -Убило. -Х*#%во; – мрачно отозвался тот. Пулемёт молчал. -Там каземат капитальный, – ответил на немой вопрос Гриф, кивнув в сторону леса, – Этот фриц своим маяка дал, чтоб они зашхунились. Они дверь задраили – а дверь там ого-го! Гранатой не возьмёшь! Килограмм пять тротила нужно, что её вынести! -Понятно; – сухо ответил Терех, и пополз за почти скрывшимся из виду, Шкасом. **** -Говори, сука! – и он с силой ударил огромным кулаком Левинцу в челюсть. – Чё, в партизана решил поиграть? – не унимался Шкас, и снова врезал кулачищем по опухшему лицу, с размазанными кровавыми разводами. Борис сплюнул кровью ему под ноги. Бесшумно подошедший к Шкасу Терех, придержал вновь занесённую в размахе руку, останавливая экзекуцию: -Погоди, убьёшь ведь! У него анестезия спиртовая, он боли не чует! Подождём, пока протрезвеет, а там и поспрашиваем! Шкас неохотно отошёл от избитого немца, поднял с земли смятую немецкую фуражку и с силой вдавил её в голову Бориса. -Смотри, как под немца работает! – удивлялся он. – Это те самые копатели! Походу это они на нас ночью напали! Видишь, как по-фашистски чешет! -Нет! – твёрдо ответил Терех. – Я сам видел, как ночные солдаты после прямого попадания осколка, выворотившего из живота кишки, поднимались, и снова шли! Это были не люди! -Да? – недоверчиво переспросил Шкас. – А это что, человек? -По крайней мере, лицо у этого опухло от ударов, и кровь у него настоящая! А у тех вместо крови – чёрная жижа. Что не видел? Ей всё поле залито! -Да видал я! – отозвался Шкас, зло сплюнув под ноги Бориса. -“Меткий”, ответь “Бугру”! – послышался голос Крапа. -Слушает! – отозвался Егерь. -Кто стрелял? -Мы. Тут немецкий “ДОТ”, копатели в нём засели – с ходу не возьмёшь, в амбразуре у них пулемёт. Водилу нашего убили. Мы одного ихнего копателя взяли, правда, он вдрызг пьян! -Нормально, протрезвеет – допросите. Слушай, мы с Чехом сейчас улетаем; через несколько часов, в крайнем случае – завтра, пришлём помощь вам, как меня понял? -Вы чего, бросаете нас? – в недоумении спросил Егерь. -Ты за метлой следи! – зло крикнул Крап. – Сказано, пришлём помощь! Если сумеете захватить копателей тёплыми – каждому по двадцать кусков зелёных, слышишь? -Да нах*#а нам твои “зелёные куски”, если эти черти нас здесь быстрее скопытят? -До вечера вертушку с пацанами постараемся прислать! Человек десять, оружие, гранатомёты, взрывчатку пришлём! На вертушку подвесим “НУРС-ы”. Всё в ажуре будет, как понял? -Да пошёл ты! – тихо сказал Егерь, затем сказал уже в эфир: -Понял... -Держитесь вместе, займите оборону в лагере – ну ты сам всё знаешь, не мне тебя учить! Край настанет – берите тачки, и езжайте к дому! Болт с этими копателями, сами загнутся! -Так и сделаем, как только ты взлетишь, сука продажная! – зло прошипел Терех. -“Бугор”, гранаты газовые привези, шашки дымовые и килограмм пятьдесят тротила или пластида! – сказал в рацию Егерь. -Зачем так много? -Тут “ДОТ”! И кроме “ДОТ-а” тут подземное сооружение, туда эти черти, которых мы ночью стреляли, туда они полезли! Тут что-то типа норы из бетона. Не знаю что там, бункер, или что это, в общем, много взрывчатки нужно, и подрывника толкового бы тоже не помешало! -Сделаем! – легко согласился Крап. Слишком легко. Где-то на поле раздалась приглушённая автоматная стрельба. -“Бугор”, вы шмалите? – спросил у рации Егерь. Отозвался Чех: -Всё в ажуре, Терех, тут мусорок кажись меж деревьев пробежал! По нему и лупят! Но это была не правда. Пока воевал, Терех научился различать стрельбу, сам её звук, по которому он мог классифицировать бой. Тут многое играло роль: плотность огня, темп. Звук выстрела из оружия, повёрнутого в противоположную Тереху сторону, будет отличаться от звука стрельбы из оружия, направленного в сторону Егеря. Долбили “Калаши”. Стреляли в разные стороны, то есть группа вела бой, и ей отвечали плотным огнём. -Пацаны, эти падлы нас кинули! Они нас валят, пацаны! – раздался в эфире искажённые шипением отчаянный крик Паши Медика. – Пацаны, бей по вертушке со всех стволов! Пацаны, Терех... – голос его оборвался. Егерь пытался связаться с базой, но эфир лишь тихо пощёлкивал радиопомехами. Послышалось, как на поле вертолёт запустил двигатель, быстро набирая обороты. -Они что, нас кинули? – спросил Гриф, опуская сжимаемый в руках автомат. – Крап – ладно, чмо залётное, но Чех?! Как же, ведь Чех... -Кинули; – спокойно ответил Шкас, нервно отсоединивший от автомата магазин, посмотревший на поблёскивающий лаком патрон, и резко примкнув магазин на место. -Но для чего? -А мы все в вертушку не влезем – это раз, во-вторых, я слыхал разговор пилота с Чехом: он сказал, что они улетают, без нас! – спокойно пояснял Шкас, разбирая автомат, и раскладывая детали на тряпке, заботливо расстеленной им на земле. -В-третьих, тут что-то нечисто, Крап с Чехом долго бакланили о чём то. Возможно, мы стали нежелательными свидетелями чего-либо, например, этих ходячих мертвецов в немецкой форме. В-четвертых, кому Крап или Чех обещали бабло? И сколько? -Мне тридцатник “грина”! – отозвался Гриф. -Мне полтос; – слегка замялся Шкас. -Мне двадцарь! – возмущённо процедил Винт. -Тебе сколько, Егерь? – спросил Тереха Шкас. -Ствол зеленью! -Вот видишь, всего выходит двести штук! – он сжал превратившиеся в нитки, губы. -Нужно наказать, за такие дела, и сбросить расклад уважаемым людям, чтобы с Чеха и Крапа за это спросили! -Как? Нас считай, уже нет! – опустил голову Винт, который был самый молодой из присутствующих. -Пацаны, нас кинули, как последних фраеров! – сказал Шкас. – Чех давно уже очко жмёт, что мы отделимся от него и направим свои “Калаши” против него, и отожмём его дело! Терех собрал автомат, и подготовил его к бою, и теперь молча стоял, вслушиваясь в сильный шум винтов поднимающегося вертолёта, и тут он резко схватил оставленную на землю рацию, и крикнул в неё: -Хасан, или как там тебя, за руль прыгай, и гони колёса в лес! Прячь тачку в елках! Рация молчала, пока вдруг все не услышали ленивый голос: -Э-э-э, как там тебя? Куда гнать? Зачем? -За руль прыгай, и в зелёнку, бегом! Бегом сказал! -Ты жена своей так говорить будешь! – невозмутимо отвечал барадач, оставленный с пулемётом для прикрытия отхода группы и охраны машины. -Хасан, тебя сейчас будут расстреливать с вертушки, слышишь? Машину сбереги, без неё нам хана, мы все подохнем в этом лесу! -Ключей нет! – сказал Хабиб. – Не могу завести! – в его голосе появилась тревога. Между тем вертолёт уже показался среди макушек елей, он завис над тем самым местом, где они оставили “Т-3”. -П*#да моджахеду! – сказал Шкас, и смачно сплюнул. Будто услышав его слова, ожил крупнокалиберный пулемёт вертолета. -Вы что творите? – орал Терех в рацию. – Падлы, вы же в своих, ради чего? Я же вас найду и в фарш перемешаю, слышите меня? -Выйди на поле, чтоб мы пули зря не тратили! – в эфире появился Крап. -За что? -За что? – вертолёт перестал стрелять, и завис над одним местом. Терех рукой показал боевикам, чтоб те рассредоточились по местности, и показал, как нужно маскироваться, прислонившись всем телом к толстой ели, скрываясь за её стволом от вертолёта. Все всё поняли, и разбежались в разные стороны. -За то, что ты не справился с задачей! – отвечал Крап. Говорил уже Чех: -За то, что переманивал на свою сторону бойцов. Героем ты для них стал, Коля, после этой весёлой ночки! Верят они тебе. Но два царя – это всегда смута! Здесь я авторитет! Ты меня понял? За то, что бабки копишь, а не тратишь как все! А на что копишь? На стволы? На то, чтоб свою бригаду собрать? Нет, Терех, со мною такие игры не проходят! Я тебе на фраер, чтобы позволить пику в свою спину вонзить! Вертолёт медленно двинулся в сторону Тереха, развернулся боком, тяжёлый пулемёт принялся долбить по лесу. Пули свистели, со смачными шлепками ударялись об землю, падали срезанные ветки, рядом с Егерем рухнула разорванная вершина ели, за которой он прятался, сверху посыпались щепки. Чех продолжал что-то кричать в эфир, но его слов, – заглушённых свистом пуль и шумом выстрелов и ветром от винта, – разобрать было невозможно. Ели оголились, и в тёмном еловом леске стало светло. Земля была усыпана ветками, трухой и еловыми щепками. В земле видны были ямы, оставленные крупнокалиберными пулями. -Я тебя найду! – отозвался Терех. -Эй, Егерь, вылазь уже на поле – жену и дочь твою обещаю не трогать, даже денег им подкину на жизнь! – кричал Чех. Терех напрягся, мышцы его натренированного тела натянулись в стальные тросы. Вертолёт завис немного поодаль от них, над местом, где стоял “Т-3”. К Тереху стянулись остальные боевики, вместе с уцелевшим после обстрела Борисом, со связанными за спиной руками. -Выходи, и бойцов выводи, вместе с копателем! Если не выйдите – вашим детям и жёнам справлю пышные похороны, а затем и вас достану, если кто выживет в этом проклятом лесу! -Я связался с Москвой, – прорезался в эфире голос Крапа, – Мне сказали, что в этом районе законсервированная секретная лаборатория! В ней ботаники потели над созданием какого-то там оружия, что-то там мистическое короче, над созданием непобедимых солдат, с которыми мы и схлестнулись прошлой ночью! Вам не выстоять одним против них и десяти минут, так что выходите – лёгкую смерть вам гарантирую, и помощь близким! У вас пять минут, потом мы улетаем, и уже сегодня ваших близких не будет в живых! Все смотрели на Тереха. -Кинут, твари! – сказал Шкас. – Один раз уже киданули! Всех положат! И детей, и жён и всех родственников – я Чеха знаю! -У самого есть кто? – спросил Терех. -Есть одна женщина. Но о ней никто не знает, в тиши живёт, туда посторонним ходу нет! -Легко тогда тебе рассуждать! А у меня дочь, жена и брат! -Ты хочешь пойти? – спросил Шкас? -Нет, не хочу, но пойду, иначе не смогу с этим жить! Незачем будет жить! Эта падла знает нужные кнопки в человеческой душе! Вы – оставайтесь, я – вместе с немцем пойду! -Я с тобой! – тихо отозвался Винт. – Сестра недавно родила. Не могу я их так подставить! Они не должны за мои дела ответку нести! -Я – пас! – ответил Гриф. -Вы это... – неуверенно говорил Винт, – ...Рассчитайтесь там с ними за нас! -Нет вопросов, Димон! – ответил Шкас. Три человека направилась в сторону поля. Левинц потихоньку начал приходить в себя, он уже понял, что только что произошло, и куда его ведут. -Мы идём! – на ходу ответил в рацию Терех. -Ты пацан по-жизни, и выбор сделал пацанский! За это я тебя всегда уважал! Лучше пацаном кончится, чем в крысах жить! – хвалил Чех. – Кто с тобой? -Пленный и Винт. Рация замолкла. Они вышли на поле. “Фольцваген” стоял недалеко – от него ещё поднимался сизый дымок. Сама машина стала похожа на смятый в комок бумажный лист, на котором проглядывались редкие фрагменты краски. Трава рядом с машиной была забрызгана чёрным маслом. Рация вновь ожила голосом Чеха. -Что к лесу жмётесь? Давай ближе, подкатывай под вертушку! Они направились к вертолёту, зависшему метрах в ста от леса. Тут послышался шум громкоговорителя, говорил Чех, и его голос, усиленный прибором, перебивал шум вертолёта и разносился над лесом. -Шкас и Гриф, что, зас*#ли? Подкатывай к своему командиру, негоже его в беде бросать! Вылазь, иначе мы порешим всех ваших родственников, а сами вы сдохнете в этом проклятом лесу как Шмыга – бошки вам отрезать будут! Терех что-то кричал в рацию, но он и сам уже не слышал своего голоса, из-за сильного шума, исходящего от вертолёта. -Выходим, считаю до десяти! Если сейчас не выйдите – этих троих валим, и родственников их валим, вашу всю родню валим, и вас, если выживете, тоже валим! Голос принялся отсчитывать. -Раз, два, три... Терех видел, как на него уставилось чёрное дуло, торчавшее с борта. Ему казалось, что ствол направлен именно на него. Дмитрий побелел лицом, из глаз текли слёзы, которые тут же подхватывал исходящий от лопастей поток ветра. Он что-то говорил, кричал Тереху, но слов было не слышно. -Восемь, девять... “Нет, они не выйдут!” – думал Егерь. Пулемётчик навёл своё оружие на горстку маленьких людей, но его палец словно сковало судорогой. Он, Андрей “Афганец”, не раз нажимал на этот крючок, и лично видел, как смертоносные снаряды сносили головы людям, разрывая их словно переспелые арбузы. Люди, иногда, продолжали бежать, пробегая при попадании в голову несколько метров, словно обезглавленные курицы. При попадании в тело, некоторых счастливчиков отбрасывало, и вбивало в землю, словно гвоздями. Один раз, в Афгане, духи захватили базу, перебили всех солдат. На выручку, в числе многих, прилетел в должности бортмеханика, и по совместительству, стрелка кормовой установки “ДШК”, – и Андрей. База имела “ВПП” для вертушек, в виде сложенных встык бетонных плит. Они подлетали с подветренной стороны, и их появление над захваченной базой стало неожиданно для душманов. Основная группа боевиков тогда была на этой самой бетонной площадке. Застигнутые врасплох, моджахеды не успели найти себе укрытие от выпущенных с вертолётов пуль – его, кроме матерчатых палаток, и не было. Андрей открыл огонь. При стрельбе он заметил, что крупные пули, при попадании в бетон, рикошетят, и поднимают в воздух тела “духов”. Выглядело это неестественно, страшно и в тоже время как-то красиво, притягательно. Перед вылетом он раскурился марихуаной, растянув смолянистый косяк на экипаж. И теперь, под действием этой дури, захватившей ум стрелка, он стрелял, поражая противника рикошетом. Зрелище подбрасываемых на десяток метров вверх людей притягивало его, и он испытывал новое, не с чем несравнимое чувство. Он выцеливал и стрелял, получалось не всегда, пули, попав в бетон, поднимали с земли облако пыли, однако его тут же сдувал поток винтов. Иногда от людей в небо отлетали куски, головы, руки, и другие части тел. Его завораживало это зрелище, да судя по всему не только его – пилот вертолёта старался держать нужный угол, для поражения врага именно рикошетом. Он многое понял на той войне, и самое главное он уяснил для себя – нет ничего дороже и крепче братства! Он знал, что эти три человека, которых он держит на прицеле, стоят дороже взвода чужих друг другу солдат. Не раз его спасал друг, вытаскивая раненного Андрея из обломков вертолёта под огнём противника, рискуя при этом потерять всё! Он слышал про Тереха, хотя лично с ним знаком не был. Андрей вообще мало кого знал, он жил один, и плевал на всех с высокой колокольни. Но зато он как ребёнок радовался, когда подходил он к вертолету. Когда помогал собирать раскуроченные машины, когда, вместе с единственным его другом, Михалычем, они подолгу сидели в салоне машины, – где было всё привычно, где он знал назначения каждой кнопки и винтика, – пили спирт, и вспоминали былые времена. Он слышал, про зону, на которую попал Терех, он знал, за что его отправили туда. За этот поступок он уважал этого человека, хотя вживую ни разу не видел. Он, среди трёх небольших людских силуэтов он безошибочно определил Егеря: Терех стоял лицом к нему, распрямившись, гордо, без страха глядя смерти в глаза, как подобает настоящему офицеру, – сейчас он понял, что не сможет убить этого человека. -Стреляй! – крикнул по внутренней связи Чех. Но Андрей, держа этих людей на прицеле, просто не смог выстрелить в своих, в своих по духу! Он видел, как час назад, началась перестрелка в лагере – одни бандиты стреляли в других. Но он не участвовал в этом, и это его спасло – он, пилот и два Бугра – вот и все, кто остался после перестрелки в живых! -Дави гашетку! – кричал Чех. Увидев, что подчинённый не реагирует на его слова, Чех подхватил “Калаш”, шатаясь, подошёл к Афганцу, и упёр ствол автомата ему в голову: -Вали их! – заревел он. Но в этот момент что-то переломилось в душе повидавшего жизни офицера. Перехватив левой рукой оружие противника, Афганец, что было сил, дёрнул руку вниз. Одновременно с этим он правой рукой схватил того за ткань камуфляжной куртки, и потянул на себя. Громыхнула очередь, пули пролетели в опасной близости от лица Андрея, обжигая лицо пороховым выхлопом. Он перевернул тело своего босса на бок, и протолкнул его за борт. Время замедлилось, все действия были осознанным; вот он уже видит, как Крап, с удивлённым лицом, медленно шевеля губами, тянется за своим оружием, вот он уже достал свой пистолет, а тело Чеха уже за бортом, но рука Андрея всё ещё держит его перехваченную и неестественно перекрученную руку. Ещё доля секунды, и дуло пистолета, в руках Крапа, поднимается на Андрея. Он резко опрокидывается, и его буквально вырывает из салона вертолёты весом Чеха, словно выброшенным якорем. Он краем уха слышит выстрелы, но его уши тут же закладывает от сильного шума ветра. Он летит, земля приближается медленно – под ним Чех с глазами полными ужаса, и с рукой, вывернутой на 360 градусов. “Всё, нет у него больше руки!” – проносится какая-то несвоевременная мысль в опьянённой кислородом и адреналином голове. **** -...Десять! – прохрипел громкоговоритель. Но выстрелов не последовало. Борис закрыл глаза, и вжался в землю. Лечь на неё плашмя ему не давала крепкая рука, перехватившая его запястье. Второй рукой Егерь держал Винта, и он чувствовал, как обоих колотит сильная дрожь. Выстрелов не было, он видел, как стрелок оставил своё оружие, и через какое-то время увидел, как блеснуло вспышками выстрелов в салоне автоматное дуло. Потом случилось неожиданное: он увидел, как Чех вываливается из вертолета. Он увидел, как тот болтается под фюзеляжем, и пытается зацепиться за что-то ногами. Казалось, вертолет потерял управление, и его боком повело прямо на них. В этот момент Чех, вместе с кем-то ещё, вылетел из салона, Терех услышал приглушённые хлопки выстрелов. Земля содрогнулась, когда большой ком, вывалившийся из вертолёта, впечатался в траву. Стоящих людей обдало брызгами земли и слизи, мерзкий запах ударил в ноздри. Он почувствовал на лице горячую маску, растёкшуюся по нему. Протерев от чужой крови глаза, Егерь увидел кучу мяса и кишков, лопнувшую по швам ткань камуфлированной куртки. В этой мясной куче-моле он разглядел человека. Человек перевернулся, и встал на одно колено. Человек был жив, и только теперь Терех вспомнил, что падало два человека. Один был сверху, а снизу был Чех. Сам Чех, превратился в фарш, самортизировав своими внутренностям, тем самым он спас человека сверху себя. Выживший после падения был с ног до головы в крови, чёрных рваных кусках каких-то внутренних органов, в кишках. Он был живой. Видно, что ему тоже не сладко пришлось. Мужчина катался по земле, обхватив себя руками. Лица и одежды было не разглядеть, всё было перемазано и выглядело однородно. -Неужели, Чеха скинул тот самый Афганец, о котором Егерь столько слышал? Неужели, именно он сейчас катается перед ним в кишках своего бывшего командира? “Немец” дёрнулся в руке Егеря, и тот понял: это шанс! Нужно было как можно быстрее бежать отсюда, бежать в лес! Он ослабил хватку, и отпустил руки, которые до этого сжимал – у каждого свой путь! Развернувшись к лесу, они услышали за спиной громкие выстрелы, земля перед ними вздыбилась, крошки её осыпали беглецов. Эта была отсекающая очередь, а значит, пулемётчик контролирует своё оружие и они у него на прицеле. Все трое резко остановились. За крупнокалиберным пулемётом сидел Крап, и даже отсюда была видна его хищная улыбка и хищный блеск в округлившихся глазах. Он притянут к себе громкоговоритель: -Чё, думали фартануло? Х*#а вам, фартануло мне! Он навёл ствол на группу. Шансов добежать до лесу у них не было. -Вот теперь точно конец! – сам себе сказал Терех. Какой-то непонятный звук уловил Егерь. Что-то происходило, по ним до сих пор не стреляли! Он стоял, с закрытыми глазами, и ему показалось, что время остановилось совсем, что секунда превратилась в бесконечность, замерев тоненькой стрелкой на циферблате его командирских часов. И тогда он начал считать про себя, считать секунды, чтоб удостоверится, что ещё жив, что время ещё существует. Он открыл глаза, и увидел, что вертолёт как-то неуклюже пытается развернуться боком, но у него это получается слишком медленно, ведь прямо на него летит другой вертолёт, с торчащими стволами курсового крупнокалиберного пулемёта и подвесками ракет. Он посмотрел Винта и пленника, взгляды обоих были устремлены к небу. -Бегом! – проорал он, перекрикивая шум двух вертолётов! Чужой вертолёт открыл огонь из курсового, двуствольного пулемёта. Левинц видел, что происходит в воздухе, и долго не думая, решил “делать ноги”. Бежал он немного в стороне, от остальных. Ему не хотелось вновь встречаться с этим Шкасом, раны, оставленные им, начинали приносить боль. Он трезвел – но тут было два момента: хороший и плохой. Хороший дал прояснение разуму, чёткость мыслей и слаженность действий; плохой – он начал чувствовать боль, от ударов Шкаса. Он почувствовал, что всё лицо у него опухло. Будто это было вовсе не его лицо, а лицо какого-то толстяка, в тело которого он попал. Он провёл языком по губам, и тут же сплюнул: всё лицо его было перемазано кровью. Он бежал быстро, но одна нога отставала от другой, и он бежал вприпрыжку. Причиной такого бега была сильная боль, от которой темнело в глазах, и в этой темноте проступали яркие искры. На долю секунды ему показалось, что от боли он вот-вот потеряет сознание. Но он бежал, не снижая темп. Его пленители уже скрылись в елях, на достаточном от него расстоянии, чтобы можно было избежать встречи с ними. Левинц чувствовал, как ветер подсушил чужую кровь на его лице, как она запеклась на его опухшей от побоев маске. Захотелось смыть, содрать, стереть чужую кровь, плюнуть на все, остановится и тереться лицом об траву. Вдруг рвота подступила к горлу, и он не смог сдержать её порыв. Его рвало, желчь, выплескивающаяся из его рта на бегу, попадала на его одежду, но он не думал об этом, он знал – сейчас его сможет спасти только бункер, спасительный бункер, у единственной двери которого нужно оказаться раньше бандитов! С поля донёсся звук глухого удара, к которому добавились звуки лопнувшего стекла и сминаемого железа. Что-то громко лопалось, в спину бегущего Бориса чем-то ударило, и он чуть было не упал, еле удержавшись на ногах. Его обгоняли какие-то куски, со свистом пролетающие то выше, то в стороне от него. Кусок лопасти впился в землю в нескольких метрах впереди и правее от него. Впился с такой силой, что мозг Левинца сразу нарисовал перед глазами образ древнего Бога, метающего огромные стрелы. Борис был в лесу – он сразу это понял, пересекая незримую границу поляны и леса, он почувствовал резкую прохладу. Казалось, что лёгкие курильщика сейчас вывернутся наружу и вылетят изо рта. Он сипло со свистом дышал, привкус крови явно ощущался во рту, толи от побоев, толи забитые никотином лёгкие не выдержали такой нагрузки и попросту лопнули в его груди. Пулемётная очередь остановила его бег. Пули со свистом вспороли землю вокруг него, рукав вдруг наполнился обжигающим теплом, растекающимся ниже, к кисти. -Это я, Серёга, открой дверь! – сиплым, не своим голосом прокричал Борис. Он продолжал стоять перед амбразурой “ДОТ-а”, которая появилась из кустов так неожиданно. -Кто я? – отозвался приглушённый голос Беркута. Несмотря на злость и строгость в голосе, он показался Борису знакомым и родным. Будто он вернулся в родной дом, в котором его не было долгое время. -Борис, Левинц. – прохрипел Левинц, подумав, что и сам не узнаёт своего голоса. Он почти полз, и наконец, он очутился у двери “ДОТ-а”. Обогнув заросший мхом бетонный короб, он вдруг резко остановился. -О-о-о, старый знакомец! – радостно раскинул руки, словно для дружеского объятия, Шкас. – А я-то думал, что тебя завалили уже! А он живой, ты посмотри, да и протрезвел, кажись! – говорил он сидящему на бетонной ступени Грифу. -Смотри, как его разукрасили! – удивлялся, в свою очередь Гриф. – В го*#о что ли окунали? -Где Терех? – грозно спросил Шкас. -Тут я! – раздался за его спиной голос Егеря. -Братишка, живы? Оба? Где вас так перемазаться угораздило? – картинно разводил он руки, одна из которых сжимала автомат, – А с бугром нашим что? – невпопад спросил он. -На запчасти его разобрали! – грубо ответил Егерь. – Мы его мазутом перемазаны! Послышался шум приведенного в движение механизма задвижки двери, которая вела в каземат. -Серый, не открывай... – только и успел крикнуть Борис, как тут же свет окружающего его мира померк. Он остался один, один среди бесконечности, вокруг него был космос, он видел звёзды, но ни солнца, ни планет не было. “Так не должно быть!” – пытался крикнуть он, но и рта у него не было, как не было и тела. -А как должно быть? – раздался мужской, вкрадчивый голос, где-то у него внутри. – Так? Вдруг под ногами появилась земля, поле, трава, лес вдалеке. Он сидел на бревне, перед ним горел костёр, а напротив него сидел мужчина, нет, это был седой одноглазый старец, в военной, устаревшего образца, форме. Из-за его плеча торчал ствол винтовки. Ни погон, ни значков на форме не было. Старец внимательно рассматривал Левинца, и тому показалось, что старец видит его насквозь. -Как должно быть? – снова спросил тот. -Вы кто? – спросил Левинц. -Я? Я твой ангел хранитель! – рассмеялся старик. Борис посмотрел на перетянутый повязкой левый глаз. -Что у вас с глазом? -Я выколол его себе! – так же спокойно ответил старик ровным, приятным голосом. Левинцу захотелось слушать этот голос, слушать его бесконечно, наслаждаясь теплом и покоем, которое исходило от него. Он никогда не думал, что голос может быть настолько красивым и притягательным. Но тот молчал. -Зачем? Старик усмехнулся. Взгляд его опустился на землю, он глядел куда-то дальше устилающей землю под ногами травы. Он молчал, и это молчание показалось Борису невыносимой мукой. -Что же ты молчишь? – воскликнул Борис. -Что ты хочешь от меня услышать? – спросил старец. – Ты знаешь ответ на свой вопрос, этот ответ ты скрываешь от себя, боишься его! Тут что-то прояснилось в мыслях Бориса, и он словно загипнотизированный стал говорить: -Ты выколол его, потому что не мог смотреть на мои грехи! Прости! Хотелось плакать, но слёз не было, их просто не существовало в этом мире. -Раньше надо было думать! -Я умер, да? -Нет ещё, вот я посмотрю на тебя, и решу, умер ты или нет! -Я не хочу... обратно! – вдруг неожиданно для себя сказал Борис, ведь сейчас его ничто не тревожило, он никогда не испытывал подобной безмятежности и спокойствия. Он обрёл видимость тела, и по нему словно разлилось тепло, исходящее от солнца. Тепло исходило и из земли. -Но и сюда тебе нельзя! -Что же делать? -А вот это мы и решим сейчас, времени у нас, – старик посмотрел на небо, – До заката! -Для чего тебе ружьё? -Даже с ружьём в руках человек может быть праведным, понимаешь? Он в упор глядел в глаза Бориса, своим единственным глазом. -Нет! -Ну вот видишь, а ты говоришь “не хочу обратно!” – усмехнулся старец. Левинц заметил, что резко потемнело, и понял, что паузы между их словами слишком велики, и солнце уже почти закатилось. -Рановато тебе, Борис, рановато! – сказал дед, медленно вставая с аккуратного брёвнышка, и снимая с плеча винтовку. Сил что-то говорить больше не было, он стоял словно мраморная статуя, не в силах пошевелится. Между тем старик не спеша снял оружие, перехватил ложе, и принялся прицеливаться прямо в Бориса, наводя ствол в само лицо. Лицо старца не выражало никакой злости или агрессии, в единственном его глазе, наплоенном бескрайней синевой, была доброта, лишь озорная искорка прокатилась в голубом бездонном море. Он прицелился, и было похоже, что навёл он на Бориса водяной пистолет с тёплой водичкой, а не боевую, – в этом Борис не сомневался, – Винтовку системы “Мосин”. Выстрел был неожиданным, и резким, на долю секунды в глазах потемнело, и тут же Борис увидел перед собой улыбающиеся лицо Шкаса. Оно показалось Борису мерзким и отвратительным, пропитанным злобой и ядом, в сравнении с чистым лицом только что виденного им старца. -Жмур то живой! – нехорошо обрадовался Шкас. – Слышь, жмур, как там? – он глазами указал на небо. – Бога видел? -Нет, только Ангела; – голос вновь показался ему чужим. -Ха-ха, а парниша с юмором! Чуть в ящик не сыграл, а юмор сохранил! – усмехнулся кому-то Шкас. Он вновь посмотрел на Бориса, и улыбка медленно уходила с его лица. -Ну что, дружок, я тебя сейчас буду резать, медленно резать, чтоб повизжал ты, как поросёнок. Пусть кореша твои уши свои погреют! -Они мне не друзья! – ответил Левинц. – Ты им только одолжение сделаешь! Они меня из бункера выгнали, и сейчас – он приподнял отяжелевшую руку, – они меня, из пулемёта срезали! Шкас задумался: -А нах ты их предупреждал тогда? Чтобы дверь нам не открывали? -Чтоб вам жизнь сказкой не казалось! Чтобы перед смертью, вы помучили друг друга! -Смелый ты, “немец”! Но я всё-таки попробую тебя порезать, кровушку твою пустить, и жилки подёргать! -Они тебе не откроют! И вытащить ты их оттуда не сможешь! А я – полюбому долго не протяну, загнусь я скоро, и вы загнётесь, только помучаетесь перед смертью! -Это тебе твой Ангел сказал? -Это тебе я сказал! -Посмотрим; – снова задумался Шкас. Левинц приподнял голову, почувствовав при этом тошноту и головокружение. Боли не было. Кроме Шкаса присутствовал другой здоровяк, которого все называли Гриф. Других двух не было. -Где кореша-то ваши? – спросил Борис. -Соскучился? – улыбнулся Шкас. – Так они скоро придут, ты не переживай! Они пришли, и притащили с собой окровавленное тело. -Чего там? – спросил Шкас. -Жив, ты прикинь! – удивлялся покрывшийся потом Винт. – Мы к вертушке расквашенной подползли – а этот чертила, уже на полкилометра отполз, к сопке, на которой лагерь этих копателей был! -Какой ещё чертила? – нервно переспросил Шкас. – Ты о чём вообще говоришь? -Крап жив. -Догнали? -Нет. Он при “Калаше” был! – отвечал Винт. -Видать, сквозь стекло из “Калаша” по второму вертолёту палил, вот автомат в руках и остался! – предположил Егерь -Не зря говорят, что г*#но всегда всплывёт! – подвёл итог Шкас. – Вам надо было бы его загасить – если он из леса этого выберется, то чую, надует нам Московским ветром беду! -Ну, так этот фраер тоже ведь дышит! – кивнул Шкас на окровавленное тело Афганца. – Хотя сами говорите, птичка высоко была! Егерь заступился за окровавленное тело Афганца: -Ты потише будь, если б не он, нас бы уже черви грызли! А спас его центнер Чеховского ливера! -Не забывай Егерь, он по нам из своей пушки лупил, так что за честного пацана ты мне его не представляй! – говорил Шкас. – Для меня он – фраер, и был им всегда, потому, чтоб на гашетку давить, ума много не надо! -Да оставь его, – вмешался Гриф, – Это же “сапог”, они же друг за друга по жизни мазу тянут, у них нет понятий о чести воровской, и закон у них один – устав! Егерь недобро глянул на Грифа, затем медленно перевёл взгляд на Шкаса: -Воровская честь, это когда ты очко промеж елок зажал? В поле-то не ты, не Гриф, не вышли! -Ха, ну ты Егерь отмочил! В петлю лезть последнее дело! А под пули, по своей воле я никогда не подставлюсь! – усмехнулся Шкас. -Ты, Егерь, хоть и кичу топтал, но нашим тебе никогда не быть! – добавил Гриф. – У нас свои мысли, мы под погоном по жизни не ходили, и поклоны звёздам не отбивали! А ты ходил, да и сам звёзды носил! А для нас есть только синие звёзды, воровские – и других звёзд для нас нет! Борис почувствовал накал, который усиливался в продолжающемся разговоре. Егерь молчал, Винт выжидающе смотрел на него. Отряд из четырёх боевиков раскололся на два лагеря. Винт, поскольку относился к Московской группировке, – и ни Шкаса, ни Грифа не знал, – принял сторону Егеря, которого он видел в деле, и который вчера выдернул его из-под пуль. Он единственный, кто вспомнил про двух бойцов, брошенных у остова мятой машины. Шкас нехорошо улыбнулся. Егерь, поймав его улыбку, прямо посмотрел в глаза Грифа: -Если я тебе на ж*#е воровскую звезду сейчас выбью, как сам себе кланяться будешь? – сухо спросил Егерь, чуть удобнее перехватив автомат. – Видал я там, на войне, таких как ты – там вы даже для того, чтобы парашу выносить не годитесь! Гриф попытался резко подняться, но Шкас остановил его жестом: -Тихо! Пацаны, нам сейчас не с руки гнилые базары перетирать! Выберемся отсюда, вот тогда и поговорим... за звёзды! – мрачно добавил он, глядя в глаза Тереху. – Нужно канитель эту разруливать! Я так думаю, когда вылезем из леса, нужно кому-то место Чеха будет занять – а не то беспредел начнётся! Думаю, мне быть вместо него! А ты, Егерь, при мне будешь, подниму тебя, не надо будет тебе по лесам и кабакам больше мотаться! Сапог – не сапог, но у нас одни дела, и решать нам их вместе – под одним небом воздух коптим. Давай краба, мир закрепим! -Кому за Чеха быть, не тебе решать! – сказал Егерь. – Сходняк такие дела решает! А краба держи! И он протянул Шкасу свою большую, покрытую мозолями, ладонь. Шкас протянул свою, они пожали руки. Показалось, что обстановка разрядилась, но у каждого из присутствующих глубоко в душе засела заноза, которую когда-то нужно будет вынимать! -Так кто же всё-таки Чеха завалил? Мусора или Фриц? – спросил Шкас. -Фриц – больше некому! – ответил Егерь. – Медик сегодня ещё, говорил, что разговор бугров наших слышал; о том речь была, что Фриц свою вертушку ночью с базы забрал! -О падла! – выругался Гриф. – Давно его, вафла того, мачкануть нужно было! Говорил же Чеху, нельзя с шакалами рядом жить! -Вертолёт Фрица сел в наш лагерь, у реки! – не заметил его слов Терех. – Крап этот, он к ним бежать будет, договориться попытается! -Ха, болт ему в руки! Все знают, что для Фрица авторитетов нет! Он его сразу же и завалит! – обрадовался Шкас. – Плевать ему, Московский он или хреновский, – грохнет, даже слушать не будет! -Туда и дорога! Не он, так мы! – добавил Гриф. -Что с этим, моджахедом, как его, Абдула? Который на “Т-3″ остался? – спросил Шкас. -Хабиб! – ответил Винт. -Двести! – сказал Егерь. – И машина тоже. -То есть, холодный он? – переспросил Шкас. -Да, остыл уже! – добавил Терех. -Вообще в мясо его расколошматило! – сказал Винт. – Вся тачка мясом сплошным покрыта, хоронить нечего! Машина уже не поедет, там дырок больше чем в дуршлаге! От пулемёта – одни запчасти, патроны и те все разбросало! А ведь Толик сам эту тачку собирал, сутками из гаража не выходил – а ехать сюда пришлось с Крапом на “Ровере”! Теперь ни Толика, ни машинки его, любимой! Не плач, “Винт”! – рассмеялся Гриф. – Жизнь, она вся перед тобой, пойдёшь к нам, под Шкасом жить будем! Найдёшь себе “гайку”, заживёшь как пацан правильный! Сам-то откуда? А то “московские-московские”, а у вас половина – одни абреки! – он вновь засмеялся. Винт, напрягшись всем телом, чуть отступил в сторону, но Грифу так ничего и не ответил. -Мы видели, как его вертушка села на поле, затем поднялась в воздух – но вертолёт был уже без груза! – говорил Егерь. -И что это значит? – спросил Шкас. -За поддержкой полетели, – неожиданно просипел раненный стрелок, – Они группу в лагере высадили, и полетели за поддержкой, так что, подышим ещё – пока они не вернутся! -Им бункер нужен, нам сейчас надо сквозняк рисовать! – говорил Шкас. – У Фрица того, людишки пристреляны, нам против них не воевать! Иначе Чех его давно бы подмял! -С этим “стрелком” мы далеко не убежим, – сказал Егерь. -Да какие проблемы! – как бы обрадовался Шкас. – Этот немец нам тоже не к чему! – и он схватив автомат, лихо передернул затвор. -Отставить! – неожиданно громкий, командный окрик Егеря заставил Шкаса замереть на месте. Дуло автомата Тереха смотрело точно в голову бандиту. Винт держал на прицеле Грифа. “Хорошо