G.O.G.R. (СИ)

- Он, – кивнул Серёгин. – Придётся нам побеседовать с Кашалотом.

Бежих был отпущен домой, а Кашалот – приведен из изолятора и усажен на дырявый стул напротив Петра Ивановича. Услышав о своей «креветке», Кашалот поставил на Серёгина выкругленные глазки и разразился следующей тирадой:

- Откуда я знаю, с кем он ползает?! Я вообще, невкурсняк, откуда вылез этот крот! Знаю только, что его Русланом звать, и больше ничего! Я в осадке! Кроты, кроты! – взвизжал, наконец, Кашалот, задёргавшись на стуле в некоей невменяемой истерике.

«Кашалот сошёл с ума, – решил про себя Сидоров, наблюдая за поведением преступника. – Попортили бедного в проклятом подземелье!» Да, плохо, что Маргарита Садальская уволилась! Так бы попробовала «раскрутить» этого Кашалота! Хотя, не исключено, что и он будет блеять, мычать, или подражать тарпану – скорее всего, выборочному гипнозу подвергся каждый, кто каким-то образом общался с Тенью!

- Вы кроты! – не унимался Кашалот и подскакивал на стуле, заставляя беднягу всё больше расшатываться и трещать. Кажется, они там все заразились от Сумчатого «кротовой болезнью»! – Тень украл мой бизнес! А вы что – меня загребли и успокоились?! Да я – жертва, а не преступник!!

- Ой, Саня, избавь меня от него! – фыркнул Серёгин, морщась при виде этого распустившегося, полусумасшедшего толстяка, который тут доламывает и без того не очень то и целый стул своим катастрофически лишним весом.

Сидоров спихнул дёргающегося в истерике Кашалота со стула и потолкал в коридор – к изолятору.

«Спасибо!» – благодарно скрипнул спасенный стул, а Серёгин подшил в изрядно раздобревшую папку «Дело № 37» фоторобот «пещерного Дракулы» и подписал его: «Руслан?».

====== Глава 134. мышеловка захлопнулась. ======

Зайцев уже третий день сидел дома. От работы его отстранили, Таинственный Голос новых указаний не давал – вот и не знал Зайцев, что ему делать: дожидаться решения полковника Курятникова, или же по быстрому делать ноги? Зайцев сидел, приклеившись к дивану, сонно жевал пиццу и таращился на телерекламу пустыми глазами, видя только макрокосм. Сергей Петрович Зайцев ещё не был осведомлён о том, что рука начальника Генпрокуратуры Донецкой области поставила жирную и размашистую подпись под ордером на его арест.

Все эти три дня Курятников напряжённо работал. Он изучил предоставленные Серёгиным документы, опросил бывшую секретаршу Чеснока и Сумчатого Ершову, нашёл свидетелей по делу об убийстве Лукашевича – Зубра, а так же – вызвал из мест заключения тех, кого Зайцев незаслуженно туда упрятал. Дружок парковщика из «Дубка», которого «гений от следствия» «случайно» перепутал с Интермеццо и навесил на него Зубра, выглядел, словно подбитый камнем воробышек. Конечно – ему, студенту-первокурснику вместо пяти лет учёбы «отвалилось» десять лет тюрьмы! С жалким выражением на измождённом несправедливым заключением лице он тихо подтвердил, что да, он заметил человека, который вышел из зала ресторана последним и спрятался в красные «Жигули». Он, как смог описал его, и получившийся фоторобот оказался донельзя похожим на физиономию Николая Светленко! Так же Курятников беседовал и самим Светленко, приезжал к нему в изолятор. Коля до сих пор нестерпимо хотел выдать милиции своего «заклятого друга» Генриха Артеррана. А когда к нему в камеру впустили следователя из Генпрокуратуры – человека серьёзного, чуть лысеющего и длинноногого – так просто вспорхнул ему на встречу и заявил, что готов во всём признаться. Коля подробно и с расстановкой рассказал, что он, действительно застрелил Лукашевича – Зубра, пересиливая нестерпимое желание закричать козой. Но, едва Коля раскрыл рот, чтобы разболтать, кто являлся заказчиком, как кто-то, кто сидел внутри него – противный такой, наверное, дьявол – заглушил его волю и навязал свою. Николай говорил так:

- Да, я́ застрелил Зубра, а не тот, кого вы вместо меня засадили. А заказал это всё… – и тут вмешался «дьявол»: вместо ключевых слов «Генрих Артерран» у Коли вырвалось безликое и не человечье: – Ме-е-е-е!!

- Что?? – изумился Курятников, вытаращив на Колю непонимающие глаза и отложив немецкую ручку фирмы «Staedtler ». – Вы что, издеваетесь??

- Да нет же! – оправдывался Коля, краснея от смущения – надо же выдать такое следователю из Генпрокуратуры! – Я хотел… Я должен сказать! Я в рабстве… Ме-е-е-е!!! – коварный «дьявол» снова не дал Коле выразить свои мысли и заставил спуститься по эволюционной лестнице на несколько ступеней вниз.

- Что?? – окончательно опешил Курятников, машинально смяв в кулаке бланк протокола. – В рабстве? У кого? Давайте же, продолжайте!

Курятников настаивал на том, чтобы Коля говорил, и говорил правду, но Коля уже не мог говорить. «Дьявол» окончательно поработил его ослабевшую личность и превратил в некое парнокопытное. Интермеццо свалился на пол со стула, на котором сидел, встал на четвереньки, опустил голову, будто бы собрался бодаться и, раскрывая рот, заверещал:

- Ме-е-е-е! Бе-е-е-е! Му-у-у-у! – даже не понятно стало, в какого именно зверя он превратился.

Курятников вскочил со своего стула, отбежал подальше – к двери камеры – и заскрёбся в неё, требуя, чтобы его выпустили из «загона» в коридор. А Интермеццо взвился на дыбы и «поскакал» на четвереньках прямо к нему, желая не то забодать, не то затоптать. Курятникову даже пришлось отпихнуть его от себя. Оказавшись в безопасном коридоре, полковник Курятников захлопнул железную дверь камеры, отгородившись от скачущего «в атаку» Светленко, и напустился на стоящего тут же, в коридоре, Серёгина:

- Что тут у вас происходит? Этот Светленко что, сумасшедший?!

- Выборочный гипноз, – уныло вздохнул Пётр Иванович, прислушиваясь к несущимся из камеры звериным воплям «Бе» и «Ме». – Тут почти все им «заражены». С ними уже два гипнотизёра занимались – и ничего, оба уволились. Светленко работал на «авторитета» по кличке Тень – вот этот Тень и «осчастливил» его такой вот, напастью…

- Вы говорите – Тень? – переспросил Курятников, забыв про «бешенство» Светленко и схватив свой подбородок.

- Тень, – кивнул Пётр Иванович. – Вы его знаете?

- Нет, – отказался Курятников. – Никогда не слышал про такого авторитета… А насчёт гипноза вы разберитесь, – распорядился он, глядя на Серёгина в упор. – Если нужно будет – я сам пошлю запрос в Киев – от имени Генпрокуратуры.

Ещё Курятников побеседовал с водителем грузовика, который, якобы, подбил джип Семенова.

- Я не сталкивал его с дороги, – говорил «пленённый» в колонии строгого режима дальнобойщик. – Он вывернулся прямо у меня из-под колёс и поехал дальше по шоссе. И я – тоже поехал дальше. Я вам говорю чистую правду, но мне, почему-то никто не поверил – и даже в суде засудили…

- Вы не заметили, сколько людей было в машине? – осведомился Курятников у немолодого начинающего седеть водителя.

Дальнобойщик задумался.

- Кажется, один… – протянул он. – А хотя нет, двое! – выкрикнул вдруг заключённый шофёр и даже привстал со стула. – Я, конечно, в кабине у себя был и рулил… Но видел, что там сначала двое их сидело, а потом… один, вроде, под сиденье повалился.

- Что?? – удивился Курятников и подвинул свой диктофон поближе к несправедливо «усевшемуся» дальнобойщику.

– Да, как сейчас помню, – продолжил тот, похлопав глазками. – Водитель повалился под сиденье, а пассажир подвинулся на его место. И вот, пока они возились – этот ихний джип едва под тягач ко мне не занесло. Ихних лиц я, естественно, не видел – слишком уж шибко они пронеслись. Вжик! – и выскочили. Я всё это первому следователю рассказал – Зайцеву. А он мне не поверил и сказал, что я пытаюсь, как он мне выдал, «увильнуть от ответственности за совершённое преступление». И как я ни распинался, что ни в чём не виноват – ему хоть кол на голове теши – передал дело в суд…

Потом ещё Курятникову пришлось повозиться со всеми малолетними скинхедами, которые, якобы, «охотились» на негра и по ошибке сожгли квартиру Ершовой. Всего их было семеро. «Великолепная семёрка» – так окрестил про себя Курятников этих не весьма благополучных оболтусов. Самый старший из них имел от роду семнадцать лет, а младшему стукнуло лишь четырнадцать. А Зайцев убедил суд «заточить» всех мальчишек в колонию и «впаять» каждому по три года строгого режима.