Шип (СИ)

18.

Елена Васильевна была благодарна судьбе, что в средства массовой информации не просочилось ни слова о её причастности к убийствам последнего года. Ни Штефогло, никто из опергруппы не упоминали её имени в многочисленных интервью. Возможно, о ней просто забыли в эйфории от успеха.

Елена Васильевна спокойно могла жить дальше, ходить на работу и общаться с коллегами. Приступы и глюки её больше не донимали и все, включая назойливую Зойку, со временем об этих инцидентах забыли.

Не забыла только сама Елена Васильевна, подсознательно сомневавшаяся в своей невиновности. Ей так не хватало того тёплого чувства чего-то родного и близкого, возникавшего за секунду до приступа, но сменявшегося внезапно ненавистью и злобой. А по ночам часто мучил кошмар, как её рука втыкает гвоздь в человеческое тело, преследование милиции, удар машины, боль и прощальный крик "Мамочка!", от которого она просыпалась, задыхаясь от ужаса и рыданий.

В тот вечер, придя в себя и оттолкнув ошарашенного лейтенантика, Елена Васильевна на непослушных ногах выбралась на улицу. Во дворе и за аркой царило непривычное для спального района оживление: сновали люди в форме и зеваки из жильцов, появлялись из темноты и исчезали в ней машины с мигалками. Никто не обратил внимания на женщину, подошедшую неуверенно к месту аварии, опустившуюся на бордюрный камень и горько заплакавшую. У обочины стоял джип с примятой решёткой. По мостовой за ним тянулись две чёрные полосы, перечёркнутые побагровевшим саваном покрывавшим тело. Из-под материи выползала вязкая лужа, будто там опрокинулась банка с масляной краской. Над трупом склонилось несколько человек. В свете милицейских огней их синюшные лица напоминали зомби. Мимо проезжали автомобили, освещённый фарами саван, казалось, приподымался и снова опадал. В душе Елены Васильевны это волнообразное движение вызывало тоскливые приливы и отливы, сопровождавшиеся подвываниями. Со слезами её покидало что-то, с чем она жила последние месяцы. В груди стало пусто и муторно, как бывает при потере самого близкого человека. "Прости меня, доченька..." - донёсся не то шёпот, не то шелест ветра.

Елена Васильевна никому не рассказывала о своей судьбе, о том, почему она одна и без детей. Она всю жизнь пыталась забыть ту страшную ночь, когда возвращаясь из вечерней школы, была изнасилована огромным мужиком, не то цыганом, не то кавказцем. Ей, семнадцатилетней деревенской девчонке, приехавшей на учёбу и работу в большой город, казалось, что жизнь закончилась. В принципе, так оно и произошло. Насильника не нашли. Новорождённую девочку, крупную и страшненькую, всю покрытую чёрным пухом, она побрезговала даже взять на руки и оставила в роддоме. А вот на всю жизнь лёг неизгладимый отпечаток - девушка в дальнейшем сторонилась мужчин. Замкнулась, замуж так и не вышла, оставшись одна.

Крик умирающей преступницы перевернул всё в Елене Васильевне, заставив вспомнить о давно брошенной дочери. Теперь она была почти уверена, что эта женщина-убийца и была её выросшим нежеланным ребёнком. Их жизненные валы давно вращались самостоятельно, шестерни были независимы и не задевали друг друга, но временами некий выступ попадал в подходящий паз и их судьбы на мгновение закорачивались, устанавливая нестабильную связь. Заклинившее соединение бывало недолгим и непрочным. С гибелью маньячки шип выскочил окончательно, и сцепление исчезло навсегда.

Подтверждения своим выводам Елена Васильевна не обнаружила, время шло, но материнское сердце ныло и кровоточило. Долгими одинокими вечерами библиотекарь плакала и молилась, испрашивая прощения у Всевышнего за себя и свою непутёвую дочь. Всё чаще и чаще вставал перед глазами тот великан-насильник, поломавший ей судьбу. Он лишил её радости супружеской жизни, счастья материнства. Воспоминания о нём были как шип, занозивший память, и вызвавший гнойный нарыв. Елена Васильевна, ранее избегавшая мужчин и боявшаяся смотреть им в лицо, стала на улице поднимать глаза, надеясь в толпе разглядеть кого-то. Несколько раз ей даже казалось, что среди прохожих промелькнула фигура гиганта, напоминавшего того насильника. Другой раз она так засмотрелась на черноволосого продавца шаурмы, что тот, истолковав это по своему, стал делать ей непристойные предложения, набиваясь в кавалеры, чем вызвал ещё большие подозрения.

Уже прошло несколько месяцев, как закончилась эпопея с маньяком. Город успокоился, зажил размеренно и безмятежно. Одна Елена Васильевна чувствовала себя несчастной. Ей становилось на душе всё хуже. Каждый божий день она возвращалась с работы одной и той же дорогой, с нервным трепетом проходя мимо ненавистной будки "Кебаб-Шаурма".

+ + +

Стоял замечательный летний вечер. Светло было ещё как днём. Елена Васильевна вышла из библиотеки и направилась к себе обычной дорогой. Доехав на автобусе до своей остановки, она собиралась уже выходить, но за окном появилась внушавшая ей ужас палатка торговца восточным фаст-фудом.

- А пошёл ты, - подумала женщина и решила проехать ещё одну остановку, - подойду к дому с другой стороны.

Она вышла на незнакомой улице и стала возвращаться к своему дому по ходу автобуса. Лёгкий ветерок приятно освежал болевшую после целого дня сидения в затхлом помещении голову. В этом районе бывать Елене Васильевне раньше не доводилось. Библиотекарь шла не спеша, рассматривая витрины. Магазин "Метизы" прошла не задерживаясь. Это место не для женщин, а для мужчин. Что-то щёлкнуло в голове и Елена Васильевна, задумавшись, остановилась.

- Да, для мужчин, - постояв немного, она медленно повернулась и вошла в магазин.

В строительном отделе немолодая уже женщина купила кило шиферных гвоздей.

октябрь 2015