Судья

Ночью в постели Павел потянулся к ней. Он искал во мраке ее губы, и Инна дала ему свои губы, и вновь и вновь ощущала на себе его холодные руки. «Руки мертвеца», думала она, испытывая ужас и особое, утонченное наслаждение.

А после уснула в его объятиях, а потом очнулась. Павел, думая, что Инна спит, призраком бродил по дому. Разговаривал с кем-то, спорил, убеждал, оправдывался. Инна, вцепившись зубами в подушку, чтобы не закричать, тихонько плакала.

Утром они пошли в ресторан. Инна надела красное платье, золотую цепочку с розовым камнем в виде сердечка (подарок Павла на Новый год), на голые плечи накинула тот самый роковой черный платок с красными цветами — Павел заставил. Платок неоднократно стирали, но бурые пятна остались.

Инне не хотелось показываться на людях с животом, но Павел сказал, что беременная женщина выглядит очаровательно. Инна убедилась в правоте Павла, встречая завистливые, восхищенные, одобрительные взгляды женщин. Их глаза желали Инне счастья. Она впервые встретила доброжелательность со стороны женщин.

Ребенок иногда толкал ножкой. Они усаживались на скамейку. Молчали. Инна с тревогой думала о будущем. О чем думал Павел, она, как всегда, не знала.

За столиком в ресторане Инна, вяло ковыряясь вилкой в «Цезаре», спросила:

— Знаешь, по-моему, здесь, в городе, уже забыли, что случилось прошлым летом.

Павел, проглотив кусок хлеба (ел он с аппетитом умирающего), спросил:

— А ты помнишь?

— Да, я иногда думаю об этом. Зачем все это случилось? Зачем Судье было убивать других, а потом погибнуть самому?

Павел, задумавшись, подпер кулаком подбородок.

— Мы никогда этого не узнаем. Думаю, Андрей тоже этого не знал. Он был из тех людей, которыми в жизни руководит странная сила, не имеющая ничего общего с любовью, добром, счастьем и прочим. Смысла в этой истории немного, однако мораль из нее вывести можно.

— Какую?

Павел взял бокал, глотнул вино. Поднял глаза.

— Все бессмысленно, и ничему и никому нельзя верить, кроме собственного сердца. Это первое. Второе: мир изменить невозможно. Никогда не пытайся бороться с тем, кто сильнее тебя — проиграешь. Андрей не мог победить — у него не было денег и власти. Он был беззащитен, как ребенок. Сильные мира сего делают то же самое — убивают людей. Но они никогда не будут наказаны. Закон карает лишь тех, кто не имеет власти. По крайней мере, в этой стране. В конце концов, мир не исправить, и это хорошо. По справедливости нас с тобой должны были бросить вниз со скалы, когда мы родились — мы с тобой слабые люди. Жить должны сильные, это закон. Но нам милостиво сохранили жизнь, и это несправедливо.

И последнее: ничто не имеет значения, кроме самой жизни. Все наши деяния, сколь велики они не были, уйдут вместе с нами в небытие, и память о нас сотрется, на земле не останется и следа нашего присутствия. Идеи, лозунги ничего не стоят. В жизни имеют значение только редкие минуты мира и гармонии, пение птиц, красота природы, искренность, молчаливые взгляды, ласковые прикосновения. Все остальное — ложь и тлен.

— Немного, — с сожалением сказала Инна.

— Согласен. Мне жаль, что я лишаю тебя юношеских иллюзий, но я повидал всякого. И меня удивляет, что в жизни вообще есть что-то хорошее. Оставь мечты о славе и великих свершениях — это все ложь и страдание. Важно то, что ты делаешь сейчас с теми людьми, которые тебя любят. Поверь — заботиться о близких — самая тяжелая вещь на свете, любить невыносимо тяжело, и девяносто девять процентов человечества этого не умеют.

— А мы с тобой?

— Мы с тобой тем более.

Инна оторопело смотрела, как Павел ест. Нет, ну надо сказать такое? С Павлом невозможно разговаривать. Вечно с ним наткнешься на какую-нибудь гадость.

Павел промокнул губы салфеткой.

— Пошли домой.

На выходе из ресторана он упал на пол, дергаясь в припадке. Зал наполнился криками, сбежались официанты. «Скорую!», закричала Инна. Павел, руками отмахиваясь от чего-то огромного, черного.

Девушка остановилась на пороге палаты. Павел лежал с закрытыми глазами в мятой больничной рубашке. Был бледен, осунулся. Голова в бинтах с пятнами крови.

Он не двигался. Инна, решив, что он спит, на цыпочках подошла к постели.

Павел открыл глаза. Инна еле удержалась от крика.

— Паша! Господи, напугал.

— Здравствуй, — сказал он.

Инна села на край постели.

— Как ты? Что сказал врач?

— Сказал, операция удалась. Так что у меня все отлично. А у тебя?

— Тоже, — Инна положила ладонь на увеличившуюся выпуклость живота.

— Справляешься?

— Да. Ира навещает. Одна я не остаюсь.

— Ира — хорошая девушка.

— Да.

— Что это у тебя?

— Это я тебе… принесла, — Инна начала выгружать на тумбочку бананы, яблоки, мандарины, пакет виноградного сока, пироги.

— Оставь. Иди сюда.

Инна села.

— Ира обещала завтра зайти.

На лице Павла отразилось равнодушие.

— Ты не рад?

— Хорошо, когда тебя кто-то помнит, но мне все равно. Я хочу видеть только тебя.

Он положил ладонь ей на колено, начал поглаживать, забираясь рукой под платье.

— Я ведь люблю тебя, — странным голосом сказал Павел. — Видишь, теперь я могу сказать. Верно? Это ничего не изменит.

Инна молчала, позволяя Павлу ласкать под платьем ее бедро.

Он убрал руку.

— Открой окно.

Инна встала, открыла обе створки окна. Снаружи сияла во всем блеске весна. На березах и каштанах лопнули почки, наполняя воздух сладким ароматом. Пели птицы. Солнечное золото щедро изливалось на зеленые листья деревьев, на замерзшую землю, ярким костром горело в стеклах машин.

— Хорошо умирать весной, — сказал Павел с кривой улыбкой. — Птички поют…

Инна резко повернулась к нему.

— Слушай, заткнись, а? А не то я…

— Что ты? — Павел с неподдельным интересом посмотрел на нее.

— А не то я… мозги тебе вышибу, — тихим голосом закончила Инна.

Они взглянули друг на друга, и в следующую секунду расхохотались, как сумасшедшие.

Инна села на рай соседней койки. Взгляд стал задумчивым.

— Знаешь, я встретила Быстрова. Он сказал, что уходит из милиции. Говорит, не может этого вынести. Его тошнит. Я так и не поняла, что он имел в виду. А ты?

Павел молча смотрел в потолок.

— Вероника покончила с собой. Выбросилась из окна. В газетах писали. Мне ее жалко. А тебе? Павел, о чем ты думаешь? Не молчи, скажи что-нибудь.

Павел пожевал губами.

— Вчера в коридоре я разговорился с одним стариком. У него лопнула слизистая. Он пил. Он все время пил…

Речь Павла оборвалась. Взгляд затуманился.

— И что?

Павел с трудом продолжил:

— Я спросил, почему он так много пьет? Тогда старик рассказал мне одну историю. У него была трехлетняя внучка. Она заболела диатезом, и ее повезли в больницу. Дело было в новогоднюю ночь. Пьяный врач вколол ей не тот препарат. К утру она умерла.

Старик сказал, что каждый раз в Новый год напивается до беспамятства, и уже не может остановиться. Пьет месяц, два, пока есть деньги.

— Боже, Паша, какой ужас…

Помолчав, он добавил:

— Девочка умерла здесь, в этой больнице. Врач, убивший ее, по-прежнему здесь работает.

Он усмехнулся:

— Забавно, правда? Для всех Новый год — праздник, а кто-то в Новый год умирает.

Тень новой мысли пробежала по лицу Павла. Он приподнялся на постели. Взял с тумбочки два яблока.

— Вот, возьми, — он дал яблоки Инне. — В соседней палате лежит женщина с лейкемией. Она одинока. За две недели никто не навестил ее. Отнеси ей гостинцы и скажи, что от меня. Она знает.

Действительно, в соседней палате на койке сидела худая как скелет женщина, без единого волоса на голом черепе. Женщина держала в руках «Космополитен», почему-то вверх ногами. Взгляд ее был неподвижен.

Инна, приблизившись, кашлянула. Лысая женщина, вздрогнув, подняла на нее водянистые глаза.

— М-м… мужчина из соседней просил вам передать, — Инна протянула ей яблоки. — Угощайтесь.