Жнецы Грез(СИ)

Прощайте, новые кроссовки!

по пленке воды на дороге в обратную сторону. Мощные капли через пару секунд прижали к голове непослушную черную шевелюру, напитали и утяжелили майку с вытертыми лицами Led Zeppelin и джинсовый костюм. Рассекая лбом дождь, он бежал к красным огонькам впереди. Вскоре слева от них появилось темное облако бегущей навстречу фигуры. Он припустил еще быстрее.

- Митька-а-а! - слышится сквозь шум воды такой знакомый, по-юношески ломкий голос.

- Саня-а-а! - орет он в ответ и разгоняется до предела. И кажется, что нет во Вселенной силы, способной остановить этот безрассудный и бессмысленный бег от будущего.

- Митя-а-а-й!

- Гно-о-ом!

Темное облако стремительно растет и приобретает очертания низкорослого рыжего толстячка, мокрого до нитки, как и он.

- Ты - козлина, Диман! Жопа с ручкой! Говнюк! Какого хера ты не дождался меня? - клянет его на бегу запыхавшийся Саня за считанные секунды до того, как сгребает друга в охапку.

- Ты знаешь, что это не от меня зависело, пентюх ты гг'ебаный,

Я картавлю!?

какого хера ты так долго, а? - от боли в переносице не осталось и следа.

Слезы горя обоих мальчиков меняют слезы радости. Они стоят под дождем, соревнуются в крепости объятий (коренастик по имени Саня - стабильно выигрывает) и изощренности речевых оборотов:

- Не дай Бог ты, козел, не напишешь, как только доберешься! Слышишь? Я тебя из под земли достану!

- Я оставил долбаный новый адг'ес, гнида! Пиши, как только пг'иедешь домой, сегодня же! И она пусть пишет!

- Да, конечно! Береги себя, Друг!

- И ты бег'еги себя. И ее! Бег'еги Мэг'и, слышишь?

"МЭРИ!" - имя вспыхнуло в мозгу и обожгло сердце.

- Да, блядь! Ты орешь мне в ухо, тупарь! Как я, по-твоему, могу не слышать?

- Хг'ани ее, как зеницу ока, Сань! Она... она...

- Да! - вздыхает друг. - Я знаю...

Они размыкают объятия, но посмотреть друг другу в глаза у них получается не сразу. Друзья ошалело озираются: их окружает сфера зависших в воздухе льдинок. Попадая в эту сферу, капли дождя мгновенно замерзают и присоединяются к этой кристальной безмятежности.

- Что за хрень, Дим? - панические нотки слышны в голосе обычно бравого Гнома.

- Я без п-понятия... Смотг'и! - Дима тычет пальцем в грудь Друга.

- Сам смотри! - отвечает тот и указывает на его грудь.

Сквозь мокрую ткань майки Сани прорывается слабое мерцание густого фиалкового цвета. Он попытался извлечь безделицу на свет, но та сверкнула настолько ярко, что он поспешил убрать ее обратно и накрыть ладонью. Когда он убрал руку, сияния уже не было. На свою грудь Дима так и не успел взглянуть, но чувствовал, как рвалась навстречу своей половинке его часть той странной штуки, которую им оставил... Дядь Коля? Да! Перед тем как испарился фиолетовым туманом и оставил их одних в том... вигваме? Да! И в мире. В этом мире.

*Дзинь-дзинь-дзинь...*

Окутавший их шар из миллионов ледяных кристалликов разом осыпался на асфальт. Глаза друзей, наконец, встретились. Ни капли прежней отчаянной соленой печали.

- Что будем делать, Диман? - с надеждой спросил Саня.

Митька вгрызся в нижнюю губу.

- Без Мэг'и...

- Дима! - раздался приглушенный разгневанный крик отца.

- Я сейчас! - бросил он за спину.

- Живей давай! На автобус опоздаете - до завтра с матерью на вокзале просидите!

- Иду, иду! - он, тяжело дыша, повернулся к Другу. - Без Мэг'и, навег'ное, все г'авно ничего не выйдет. Навег'ное. - он схватился за голову и за амулет на груди. - Не знаю, Сань. Какая г'азница тепег'ь? Слишком поздно. Поздно, понимаешь?

Губы Гнома задрожали.

- Твоя правда. - сказал он. - Прощай. Я люблю тебя, брат!

- И я люблю тебя, бг'ат! Пг'ощай. Иди сюда!

Они обнялись и тягучую, как жевательный мармелад, минуту стояли так, покачиваясь и всхлипывая.

- Иди уже. - слабо оттолкнул его Саня. - Ненавижу эти сопливые прощания!

Дима в последний раз посмотрел на друга, нерешительно попятился, махнул рукой и, развернувшись, пошлепал к своим красным огонькам. Стихия ослабевала и теперь помимо стоп-сигналов был виден и силуэт задней части универсала. У открытой двери водителя, не обращая внимания на дождь, стоял папа.

- Митька!

Он остановился и глянул за спину. Метрах в десяти стоял Саня.

- Да?!

- Пусть у твоего пути будет Сердце!

Не замешкавшись ни на миг, его голос опередил мозг с ответом:

- Пути - г'азные, Сег'дце - одно! - и с первым шагом к машине Димка вдохнул бездонную серость того неба...

***

Двадцатипятилетний Дима в карикатурной позе (нечто похожее на мем, в котором мужик сыплет песок на пляже, только во весь рост) стоит у подъезда девятиэтажной свечки и глотает крупные капли уже затихающего дождя. Рука давно забытым движением ощупывает место на груди, где более десятка лет назад висела его часть... часть чего? И где она теперь? Что за долбаные глюки со льдинками? Вигвам? Мэри?

Дима мотает головой, разбрызгивая дождь и пытаясь прогнать наваждение. Удается с трудом и не полностью. Не зная, какому собеседнику, он крикнул:

- Мама! Коробка! Время!

Через несколько секунд он уже заводил старушку-"четверку" и, рассекая мутные дворовые лужи, вырулил на Ленина под надрывный хрип слабых динамиков:

- Liberate my madness!

- Да уж, Кори! Теперь самое время!

Внутри клокотала необьяснимая ярость. К десяти утра дороги ожили, и в унисон с погодой напряженность автолюбителей гудела в сыром воздухе, иногда надрываясь злобными визгами клаксонов. Дима не любил ездить за рулем, но по работе приходилось. Эта жуткая атмосфера перманентной возможности конфликта всегда выводила его из колеи. Но сейчас он охотно участвует в этом пропитанном взаимной ненавистью

Я - водитель, я - веду, я - прав! Вы все - говно! Прочь с дороги, урод!

действе. Сейчас ему это необходимо!

Он поднес к уху телефон, раздались длинные гудки. За пять лет почти ежедневной практики он привык чувствовать себя за рулем уверенно. Мозг - великий компьютер - оптимизировал и отточил координацию конечностей до автоматизма, но

Надо бы прикупить эту хрень, как ее? Hands-free!

при включении в цепочку мобильника все еще откровенно подтормаживал.

- Да возьми же трубку! - цедил он, поворачивая на Боевую. Дождь уже сменило обещанное солнце, мелькая на голубой коже неба сквозь срываемые ветром серые лохмотья облаков.

Еще две целых ля из трубки и третий такт прерывает сонный голос Натальи Чудовой - его мамы:

- Алло?

- Мам, привет, ты дома?

- Жду тебя, да. Я уснула, сын. - и в сторону. - Паш? Ты до...?

- Я сейчас буду! - он бросил трубку на правое сиденье и через секунду она загорелась недоуменным ответным звонком.

- Да приеду я сейчас! - крикнул Дима на телефон.

Что-то ткнуло его в правую ягодицу. Он поерзал, но боль только усилилась.

- Да, что там, блядь!? - он уперся в пол ответственной за сцепление ногой и, приподнявшись, пошарил рукой в заднем кармане.

Машина при этом вильнула вправо и капризно сбросила скорость, попав колесом в выгрызенную погодой и непогодой рытвину. Здоровенный лысый лоб на крузаке сзади уронил лапу на сигнал и со злобным ревом пронесся слева, залив грязью несчастную "четверку". Хорошо, что окна закрыты.

- Сам пошел на хер, залупа ты конская! - проорал ему вслед Дима и, понизив передачу, топнул на газ. - Давай, дерьмо! - Одна из многих гордостей отечественного автопрома зашлась приступом чахотки, но не заглохла. Судорожно смахивая мутную жижу с лобового стекла, она понесла разьяренного водителя дальше.

В кулаке он сжимал что-то маленькое и острое. Метров за триста до светофора он небрежно разжал пальцы и до последнего

Нет, Байрон! Нет!