Жнецы Грез(СИ)

- Все эти вопросы к Сергею. Думаю, вечером или раньше он к вам заедет. Не смею больше задерживать. - сказал мастер и принялся рассовывать по ящикам свой скарб.

- Что вы, что вы! Это я не смею! - запыхтел старик.

Он молча пронаблюдал процесс сборов, заложив руки за спину. Рукопожатие, как и улыбка, несмотря на его старания, вышли какими-то вялыми

- Рад был помочь. - улыбнулся молодой человек.

- Очень приятно удивлен вашим э-э-э... профессионализмом. И э-э-э... нестереотипностью. Редко теперь встретишь таких.

И совсем неожиданно для себя, даже не своим голосом, добавил вслед уже спускающемуся по лестнице юноше:

- Митька!

Он обернулся и дрогнувшим голосом сказал:

- Да?

- Пусть у твоего пути будет Сердце.

Только за грубым хлопком двери и щелчком замка Иосифа Федоровича посетило осознание. Что за вздор он нес? Почему окликнул его Митькой и почему тот отозвался? Он вообще не спрашивал

Стыд и срам, Иосиф Федорович! Где ваш такт?

его имени! И почему, в конце концов, он так подло избавился от того камня? Можно было просто отправить его в мусорное ведро! Он долго с отрешенным видом стоял в коридоре, прежде чем вернулся в кресло, закурил и принялся нервно щелкать каналы, пытаясь заменить картинки видений из зеркала изображениями передач воскресного утра.

Через шесть или семь дней соседка позвонила в ЖКХ и пожаловалась на запах в подьезде - будто крыса сдохла. Муж Зои Ильиничны сказал ей, что уже три дня не может достучаться до соседа снизу - хотел отдать салатницу. И лишь когда еще через пару дней смрада приехали коммунальщики и сузили круг поиска источника вони до третьего этажа, соседи сошлись во мнении о том, что Иосиф Федорович, наверное, оставил что-нибудь мясное на столе, как бывало раньше, и уколесил на дачу. Выносить это безобразие было уже невозможно. Решили действовать незамедлительно и вызвали ребят из службы по вскрытию замков.

Мухи, которые обычно в это время года уже готовятся к спячке, тучей вырвались на лестничную площадку с потоком горячего смрадного воздуха из квартиры. Не все желудки выдержали подобной шутки. "Потный" труп пенсионера нашли в большой комнате в обществе жизнерадостного ведущего "Других новостей". Иосиф Федорович "сидел" в упавшем на спинку кресле, вцепившись в подлокотники. Старик здорово ударился головой о стену затылком, когда, задыхаясь, опрокинулся назад. Мухи кружили над ним, присаживались и с хищным злорадством потирали лапки друг о друга, беспрестанно ползали по особенно синей на фоне седой бороды коже лица, губам, языку. Полуоткрытые глазницы были забиты желтой, копошащейся, слизеподобной дрянью. Прибывшие позже, полиция и врач с санитарами констатировали смерть в результате острой

Да он просто подавился, мужики! Как потащим-то? В нем, поди, не меньше сотни!

кислородной недостаточности. Полупьяная соседка говорила, что слышала ночью какой-то дикий ор дня три-четыре назад, но кто ее слушал?

В этом же кресле покойный пять лет назад обнаружил задохнувшейся и свою жену. Пульт от кондиционера (как позже выяснилось, - подарка от старшего сына) нашли за диваном со вдавленной кнопкой прибавления мощности. Видимо, при одышке Иосиф Федорович особенно сильно нажал и выронил его. И как еще старая проводка так долго продержалась?

Осиротевшие дети особо не скорбели по усопшему, не так как по матери. Организовали простенькие отпевание и похороны, и почти весь следующий год провели в дрязгах по поводу оставшейся двухкомнатной улучшенки. Алик в итоге уступил. Павел прожил здесь еще два рок-н-ролльных года со всеми вытекающими, пока не уехал в Питер, где с тех пор и лабает блюзы по кабакам.

***

- Митька! - голос заказчика прокатился эхом по подьезду и в голове Димы. В горле мгновенно пересохло.

- Да? - он не мог не отозваться.

- Пусть у твоего пути будет Сердце.

Пульс его сердца и впрямь отправился в путь. Наверх, к отметке сто восемьдесят. И, надо сказать, достиг ее буквально за пару секунд. В глазах потемнело, дыхание перехватило и он на ватных ногах побежал вниз по лестнице. За полминуты спуска дважды чуть не упал и трижды выронил ящик с ключами, наделав немало шума. Наконец, он вышел в

Чертовы синоптики! Где мое Бабье лето?

ливень. Минут двадцать назад на небе не было и намека на подобную подставу. Дима выпустил ящики и вдохнул полной грудью. А вместе с воздухом вдохнул и небо. Низкое, серое и беспросветное. В точности такое же, как тогда... когда "тогда"?

Как-то ему приходилось читать о том, что произойдет с гипотетическим астронавтом, который попадет в черную дыру. Что-то про мучительное вытягивание в корпускулярную макаронину перед смертью или как-то так. Что ж... Судя по всему, его памяти однажды пришлось испытать что-то подобное. Она словно оказалась за горизонтом событий, но все-таки выжила. Вопрос только - где именно был этот горизонт? Продолжая тему объектов Вселенной и их свойств, исследовать которые опытным путем вряд ли когда-нибудь предоставится случай, можно предположить, что в момент, когда Дима вдохнул небо, он каким-то образом запустил процесс испарения

Господь, благослови раба твоего, пусть и ярого атеиста, Стивена Уильяма Хокинга!

черной дыры, когда-то поглотившей воспоминания о детстве. Или это сделал оклик Иосифа Федорыча? Перед его уходом он вел себя, мягко говоря, странновато. Потел, как бутылка ледяной минералки в полуденной Сахаре. Но так ли это важно, если сейчас...

***

Вечный ми минор Shape of my heart обволакивает ухоженную серость салона чистокровной японки, Toyota Corolla. Он сидит на заднем сидении, посередине, и устало смотрит на испещренный трещинами и дырами асфальт за ветровым стеклом. По бокам от дороги метров на пять виден жухлый бурьян. Дальше все тонет в серой пелене дождя. Старая бетонка ("автобан", кажется) уже позади. Сумасшедшие дворники изо всех сил стараются справиться с непрерывным потоком крупных капель. За рулем - папа, мама - слева. Их очертания расплываются в наполненных слезами почти четырнадцатилетних глазах Димы. Он плачет уже давно. Красные глаза и щеки зудят, продохнуть пробки в ноздрях вообще невозможно. Голова вот-вот расколется, как кокос

Тоже мне, райское наслаждение, блин...

в рекламе шоколадок Bounty.

Они уезжают. Навсегда. Папа везет его и мать в... Куда-куда? А оттуда они автобусом доберутся в Кемерово? Ну, да! Потом самолетом в московское Домодедово и поездом на новое место. Какой-то чертов город. Сам папа приедет туда на машине дня через три - попросил товарища помочь в перегонке своей "узкоглазой колхозницы".

В пелене дождя появляются тусклые желтые точки. По мере сближения с встречным авто, мальчик безошибочно узнает разрез глаз единственной на всю деревню сестренки их машины - Toyota Mark II пятого поколения. Та начинает подмигивать дальним светом. Отец нехотя отвечает тем же.

- Пап, стой! - просит Дима.

- Вы уже прощались вчера, сын. Будь мужчиной. - отец стиснул руль.

Машины расходятся и в заднее окно сын видит красную вспышку стоп-сигналов. Измученные слезные железы, с невесть откуда взявшейся силой, выдавили новые капли соленого секрета.

- Папа, пожалуйста!

- Нет! - он сильнее надавил на газ и послушная автоматическая коробка скинула передачу на две ступени вниз. Мотор заревел с новой силой.

- Папа! - насколько Димка помнил, такой слабины глазам ему еще не приходилось давать.

- Павел! - повернула к отцу красное лицо мама. В ее глазах тоже стояли слезы.

Он с укоризной посмотрел на нее и топнул по педали тормоза, пуская ремни безопасности в тугой натяг. Сын уперся в подголовники сидений родителей, но все же больно ткнулся носом в бардачок между ними. Тормоза провизжали длительное соло и автомобиль замер. Дима тут же выскочил вон и пошлепал