Пустынная дорога смерти (СИ)

Девушка потупила взгляд, слёзы, сверкая, сами текли по её румяным щекам. Её била мелкая нервная дрожь.

– Кто это? – негромко спросил Джим у Дина. Он не мог оторвать взгляд от одинокой девушки, оставшейся в непонимании и горе. Ему хотелось пожалеть её, успокоить согреть душевным теплом. Он чувствовал в ней что-то сродни себе, ведь он тоже был одинок, его мысли и переживания всегда оставались непонятыми и вскоре забывались окружающими, а некоторые чувства даже вызывали насмешку.

Дин вздрогнул. Голос друга вывел его из глубокой задумчивости, больше схожей с дремотой или состоянием транса.

– Питер и Виктория Стюарты. Брат с сестрой, – отпив кофе спокойно ответил он. – Кэтрин Сиетл, в девичестве Стюарт, их двоюродная сестра. Как видно, им ещё не сообщили о её смерти. Жаль девчушку, ей будет сложно пережить ещё одно потрясение.

– Ей сейчас тяжело. Даже брат не может её поддержать, он лишь заставляет её молчать.

– Я согласен с Питом. Не стоит рыдать в общественном месте в нашем то городе. Слухи здесь появляются из ниоткуда и долго живут в памяти людей.

Джим с ужасом посмотрел на Дина, вновь погрузившегося в свои невесёлые, гнетущие размышления. Неслышно и незаметно воспоминания подкрались и к его сердцу, но он попытался вновь отбросить их в бездну былого.

– Я кажется знаю с кого следует начать расследование. Пока отец Луиса не в состоянии говорить с нами от пережитого, мы допросим первого и самого главного подозреваемого, – словно смотря в пустоту сказал Дин. – Как я сразу не догадался? В руках Луиса лежала роза Афродита. С такой же розой в руках сегодня утром я встретил Израила. Он сказал мне, что случилось нечто страшное. Он не мог знать в тот момент о произошедшем, если лично не присутствовал при совершении преступления. Даже если он не убивал, то он может знать кто это сделал и навести нас на верный след. Решено. С него и начнём.

– Дин, тебе он всегда не нравился. Не спорю, Израил странный и, зачастую, пугающий, но он не способен на убийство. Я бы лучше поискал нечто похожее в архивах. Ещё неплохо было бы изучить книгу, после того, как её осмотрят эксперты.

– Не спорю, это нам тоже не помешает. Но в итоге мы посмотрим, кто из нас окажется прав.

С этими словами Дин одним глотком прикончил свой кофе и откинулся на мягкую спинку стула. Джим печально, устало вздохнул и потянулся в карман за сигаретой.

Этот затерянный в лесах город хранит множество забытых, истлевших в бесконечном потоке времени тайн. Тайн настолько жутких, что в страхе дрогнет даже самое храброе сердце. Маленький, малоизвестный городок на окраине, в котором все жители стали звеньями одной гигантской, нескончаемой цепи. Это забытое Богом, проклятое место словно поглощает в своё гнилое нутро наши истории и судьбы, превращая их в одно причудливое, неоднородное месиво. Оно вселяет в нашу душу первозданный страх и неконтролируемую, затягивающую в бездну, жажду смерти.

Часть 2.

Тени и сновидения.

1

Некогда цветущий и ухоженный сад ныне зачах и одичал. Сухие, скрюченные плети ядовитого плюща бережно укрывали, словно защищая от пагубного воздействия внешнего мира, старинные истрескавшиеся статуи. Дожди и ветер оставили лишь смутные, безликие формы, напоминавшие скорбно о былой роскоши и угасшем величии. Из неясный очертаний, похожих на запутанные образы сновидений, иногда проступали печальные ангелы с пустыми каменными глазами. От чёрного, мутного пруда тянуло гнилью. Маленькая, причудливая жизнь таилась в его водах и готовилась к долгой, унылой зиме.

Старинная усадьба пришла в запустенье: крыша над главным залом уже обвалилась, стёкла в оранжерее приобрели жёлто-зелёный оттенок и потрескались во многих местах, крошащиеся, могучие стены поросли диким плющом, ползущим к запретному небу. Фонтан был разрушен, рассыпалась на мелкие составляющие юная дева держащая в руках кувшин, из которого некогда струилась, сверкая под солнцем, журчала вода. Прошлое поглотило это место, сковало статуи тревожным сном бурь. Жёсткая, сухая трава цепко держалась за аккуратные плиты, которыми были вымощены дорожки. Она тихо шептала, когда ветер небрежно касался её, пробуждая холодным дыханием. Вокруг непроходимой стеной стоял тёмный, грозный лес, скрывающий в сумраке гиблые, гнилые топи.

И здесь, вдали от городской суеты и людских эмоций, царила тишина. Та, что подобна вечному, безумному сну.

Смерть… падение в пустоту… в вечность. Это лучше, чем сухое, скрипящее существование, заставляющее вечно вспоминать о былом, о потускневшем в потоке времени величии и заржавевшем мече благородства и справедливости. Эти статуи словно древние старцы обращали молящие, пустые взоры в небо, прося об исчезновении. Камень крошится, медленно превращаясь в пыль. Это его своеобразная смерть и одновременно с этим некое особенное перерождение.

Он стоял на коленях, глядя в непроглядную, всепоглощающую, ядовитую темноту и прислушиваясь к сухой, пронзительной песне ветра. Этот шум невыносимым гулом отзывался в его ушах. Он слышал, как там, за тёмными стенами лесной крепости, полной ловушек и таинственных троп, люди копошатся, как маленькие, суетливые муравьи в большом и сером, ненадёжном муравейнике. Они чувствуют себя в безопасности, не ощущают слежку опасного, кровавого хищника. Этот гул сводил его с ума.

Его руки были прикованы к сырым, каменным стенам. Он знал, что это ненадолго. Лишь только солнце спрячется за могучей спиной Азраила, не оставляя за собой пламенных следов, тяжёлые цепи рухнут. Он пробудился вновь, но на этот раз чтобы утолить нестерпимую жажду невинной крови. Настало время Дикой Охоты, ужасной Кровавой жатвы. Такова сделка с Великим Владыкой, с игроком, умело передвигающим фигуры на доске и вершащим судьбы и свою справедливость. Он всего лишь его пёс. Да, он уже вкусил крови и впервые за 24 года осквернил могущество ангела смерти. О, сколько безумных ночей он провёл, скитаясь в одиночестве по лесу и ища жертв. Лишь три ночи в месяц он был свободен, но идти ему было некуда. Его существование было вне времени, вне границ, вне законов природы и мира. Но вот пришло время жажды, время, когда разум его наполнится безумием.

Глаза его горели изумрудным пламенем. Белые волосы спускались ровными прядями по бледным плечам, исписанным чёрными, тайными символами.

Они смеялись над ним, считали его уродцем. Но он нашёл своё утешение в бессмертии. Владыка великодушен, он забрал его существо к себе и теперь не смеют к нему приблизиться ангелы смерти. Они издевались над ним, да. Но теперь их тела гниют в глубоких, сырых могилах в нерушимой тени величественных жнецов. Мрак принял его, болезненно впился в беззащитное тело.

И он смеялся, смеялся безумно. Вокруг него гудела безграничная пустота. Он смеялся, но смех его был похож на дикий, жуткий лай.

Перед ним стояла величественная и изящная статуя Ниарцинеля, заполняющая собой всё пространство узкого помещения до дальней стены. Лик вечно юного жнеца был одновременно суров и прекрасен. Полу-демон, полу-ангел раскрыл свои застывшие, могучие, каменные крылья заслоняя ими призрачное, белое свечение, исходящее от своеобразной сукровицы, сочащейся из дальней стены. У ног его в большую, устрашающую груду были свалены побелевшие, местами поросшие мхом человеческие кости. Казалось, будто Ниарцинель навис над своим бессмертным пленником, безустанно и внимательно наблюдая за ним.

Шепотки во тьме… что они напевают в горестных ночных сновидениях, полных призраками прошлого? Что скрывают? Они знают печальную песню мёртвых, они поют её в безмолвии ему, великому Шуту!

Скоро цепи рухнут вновь… скоро. Он смеялся, и от смеха его содрогалась тьма.

2

Дин подъезжал к старому, аккуратно отделанному дому, на пятом этаже которого находилась квартира Марго Сиетл и её сына Израила. Обшарпанная, деревянная дверь в подъезд была распахнута настежь, но тусклый дневной свет, едва пробивающийся сквозь тучи, не мог рассеять зыбкую, почти материальную темноту, поглотившую узкую лестничную клетку. Где-то вдали, ближе к центру города, кипела будничная жизнь. Но здесь, на окраине, рядом со старым вокзалом, под протекающей крышей которого нашли свое прибежище голуби, было тихо. Казалось, жизнь здесь остановилась, а все люди превратились в вечно странствующие, серые пески. Скрюченное, сухое деревце, вторившее мощным потокам воздуха, причудливо изогнувшись, нависало над аккуратной скамейкой, на которой сидела одинокая старушка. Глаза её были навечно затуманены слепотой и придавали её облику ещё более зловещий и мистический вид. Она самозабвенно бросала крошки хлеба на аккуратную, мощёную дорожку, и чёрные вороны небольшими стаями слетались на это сомнительное пиршество. Седые, редкие волосы старушки трепал холодный, набирающий силу ветер, иногда обнажая сухую, розовую кожу на затылке. На ней было лёгкое, длинное серое платье с узором из больших, голубых цветов, чёрная, явно поношенная кофта и обычные домашние тапочки. Она улыбалась, открывая взгляду редких прохожих остатки гнилых зубов.