Луна - Солнце мертвых

Кургузов Юрий

Луна — Солнце мертвых

Глава I

Как-то раз, за вечерним чаем, г-н М., мой близкий приятель, неутомимый выдумщик и весельчак, в ответ на наши горячие просьбы поведать что-нибудь эдакое необычное и будоражащее воображение, в чем он был великий мастак, вдруг нахмурился, обвел присутствующих странным взглядом, положил недокуренную сигару в пепельницу, потом как-то неопределенно усмехнулся и неожиданно, безо всякого предисловия, сказал:

— Однажды я получил от бывшего товарища по университету письмо, в котором тот настоятельно просил меня приехать к нему погостить. В ту пору, однако, я был занят — сейчас уже точно не припомню, чем, — и от приглашения вежливо уклонился, мотивируя отказ какими-то выдуманными причинами. К тому же во время учебы мы вовсе не были настолько близки, чтобы по прошествии восьми или десяти лет я вдруг бросил все дела, хотя бы и не очень важные, и помчался куда-то по его непонятной, эгоистической прихоти.

Но вскоре я получил второе письмо, и довольно взволнованное. Приятель писал, что сейчас ему просто не к кому обратиться, он одинок и нуждается в поддержке, а кроме меня, понять и помочь ему не сможет никто.

Не скажу, что был в восторге от такого признания, но делать нечего — тревожный, даже молящий тон послания заставил меня скрепя сердце собраться в дорогу, и через двенадцать часов я уже стоял поздним вечером на площадке маленькой железнодорожной станции и, пристроившись к тусклому фонарю, с переменным успехом пытался перечитать адрес своего товарища на конверте его письма.

Справившись наконец с этим делом, я постучал в окошко начальника станции и, когда оно распахнулось, спросил у заспанного тщедушного человечка, как мне лучше добраться до Волчьего замка.

Нахлобучив на лысую голову фуражку с огромной кокардой, начальник станции посмотрел на меня так, как обычно, наверное, люди, пребывающие в здравом рассудке, глядят на умалишенных, и с негодованием ответил, что никак.

— Неужели никак? — усомнился я, и тогда он выпалил краткую, не очень внятную речь, основная суть которой сводилась опять же к вопросу о помешательстве некоторых, кто ходит по ночам где не след и не дает отдыхать порядочным и честным усталым людям.

Я, в свою очередь, сказал, что хорошо все понимаю, понимаю его справедливое возмущение и даже гнев, но что прикажете делать? Я приезжий, дороги не знаю и должен же, в конце концов, хоть где-нибудь да переночевать?!

Он задумчиво поскреб плохо выбритый подбородок, поразмышлял с минуту и наконец вынужден был признать некоторую обоснованность столь безумных притязаний, заметив, что определенная логика в моих словах, по-видимому, все ж таки есть.

Тогда, дабы не дать зачахнуть этим хилым росткам некоего подобия сочувствия, я аккуратно положил перед ним сиреневую бумажку.

Он взял ее — очевидно, посмотреть, — и сразу же по рассеянности сунул в карман.

— Очень, очень трудно! — вздохнул он, полируя шершавый подбородок и бросая на меня из-под козырька испытующие, но одновременно и вроде бы как обнадеживающие взгляды.

Тогда я дерзко предложил ему перестать меня гипнотизировать, а переходить поскорее к конкретным действиям, от результатов которых впрямую будет зависеть, останется ли данная бумажка в конечном итоге в грустном одиночестве или же обретет несколько аналогичных подруг.

Мои слова возымели определенное влияние, потому что почтенный государственный служащий, сразу же выпалив, что на станции и в ближайших окрестностях ночевать негде, попросил меня подождать и захлопнул окошко.

Минут пять оттуда доносились приглушенные голоса. Потом где-то сбоку распахнулась не замеченная мной ранее в темноте дверь, и оттуда, в сопровождении начальника станции, вышел здоровенный детина, весь заросший космами черных волос и густой смоляной бородой.

— Вот! — Начальник станции попытался подтолкнуть детину в моем направлении, но с таким же успехом он мог бы толкать свою станционную будку. — Вот, господин! Этот парень отвезет вас в Волчий замок, я договорился… — И он почтительно вытянулся передо мной. Бородач молчал.

Я сунул несколько кредиток начальнику и, повернувшись к своему новому вознице, спросил, сколько должен ему.

— Погодите, сударь, — повел тот могучими плечами. — Вот если доедем, тогда и заплатите сколько не жалко, — добавил он и пошел запрягать.

Признаюсь, это "если доедем" внесло было некоторый дискомфорт в мою цивилизованную душу. Но, увидев нечто, весьма отдаленно напоминающее устройство для передвижения посредством лошадиной тяги, и самое, так сказать, лошадь, тощее и унылое пегое существо, я успокоился, приписав мужиково "если доедем" исключительно его здравому смыслу и отсутствию иллюзий насчет своего, с позволения выразиться, экипажа.

Я уселся насколько возможно удобнее, детина взобрался на козлы и достал из-за голенища кнут. Начальник станции подобострастно и в то же время с чувством собственного достоинства (удивительное сочетание!) отдал нам честь, и телега загромыхала, съезжая по насыпи куда-то в ночь.

Ехали молча. Я совершенно не представлял, как мой кучер ориентировался на дороге — кругом стояла беспробудная темень.

— А по звездам, — хмыкнул тот через плечо.

Я оторопел: он что, мысли мои читает?!

— Да вроде того, — пробасил бородач.

— Однако… — Я заерзал на жестком сиденье.

— Не беспокойтесь, господин. Доедем как надо, вот только…

— Что "только"? — вскинулся я.

— Оборотней бы не повстречать, — хмуро прогудел он.

— Оборотней?! — Я рассмеялся, как, уверен, рассмеялся бы на моем месте любой, считающий себя несколько образованным и вполне современным человеком. Правда, смех этот, думаю, был бы искреннее и увереннее, если бы я в тот момент находился, к примеру, в клубе или какой-нибудь великосветской гостиной.

— Оборотни, — повторил я, — оборотни… Да ты, брат, шутник.

Он, не оглядываясь, снова пожал широченными плечами.

— Воля ваша, господин, верить или не верить. Вы, конечно, человек городской, ученый, да только у нас тут, знаете ли, всякое бывает.

Разговор начал меня забавлять. Я уселся поудобнее и запахнулся в плащ.

— Ну-ну, и что же "у вас тут" такое бывает?

Он насупился:

— Ладно, сударь. Чего зря болтать, если все равно не верите. Да и ни к чему это: беду накличем. Мне-то что, со мной ничего не случится, а вот вас запросто порешить могут. И даже хуже.

— Что значит — хуже?! — удивился я, потешаясь в душе над "темным" собеседником.

— А то и значит! — отрубил он и, немного помолчав, обиженно прогудел: — Я, конечно, и правда мужик неотесанный, да только…

Он не успел договорить — тишину непроглядной ночи прорезал вдруг тонкий, тоскливый вой, донесшийся откуда-то справа, издалека.

— Ну вот! — Возница резко осадил лошадь и размашисто перекрестился. — Накаркали…

— Чего "накаркали"? — не понял я.

— Чего-чего! Убуров, вот чего! — сердито воскликнул бородач. — Эх, господин, в городе бы перед дамочками смелость свою показывал, а тут и без тебя…

Вой послышался опять, теперь гораздо ближе, и доносился он уже спереди, так, словно хозяин этого заунывного вопля переместился левее и находился сейчас прямо на нашем пути.