Человек с желтой карточкой

Ну что ж. Пусть так. Если не «белые рубашки», то он сам себя прикончит. Доберется до реки и бросится в грязный поток. Какое блаженство. Течение вынесет его в открытые воды океана, словно клипер. Так окончится род Трана. Он прикладывается к бутылке, теряет равновесие и мешком валится на мостовую, всхлипывая и проклиная «белые рубашки», «зеленые повязки» и мачете.

Добравшись до ступеней неподалеку, Тран переводит дух, скрючившись и прижимая к груди чудом уцелевшую бутылку. Словно бесценный осколок нефрита в слабых руках. Тран смеется от радости. Было бы совсем скверно расплескать остатки живительного пойла по брусчатке.

Он делает новый глоток и смотрит на мерцающие фонари. Цвет горящего метана нынче — это цвет отчаяния. Прежде зеленый был цветом кориандра, шелка и нефрита. Теперь же метановая муть напоминает только о кровожадных людях в зеленых повязках и о ночных поисках еды среди мусорных куч. Фонарный свет подрагивает. Бесконечный зеленый город. Бесконечный мир отчаяния.

Внезапно, держась тени, кто-то пересекает дорогу. Тран подается вперед, чтобы разглядеть. На миг кажется, что это «белая рубашка». Но нет. Слишком уж воровато движется. Это женщина. Точнее, девушка. Ладная, все при ней. И сколько соблазна в этой странной перекатывающейся походке…

Дарума.

Тран ухмыляется. Точнее, складки на его худом лице собираются в удивленную гримасу при виде этого невероятного существа, крадущегося в ночи. Вот это потеха! Дарума. Дарума Ма Пина. Противоестественная форма жизни.

Она скользит от тени к тени. Создание, которое «белые рубашки» пугают больше, чем старого пьяного китайца с желтой карточкой. Беспризорное дитя, вырванное из привычной среды обитания и брошенное в городе, презирающем все, что дарума собой представляет: ее генетический набор, ее производителей, ее нечеловеческое телосложение. Отсутствие души.

Она призрак. Который был здесь каждую ночь, неподалеку от Трана, роющегося в мусоре и объедках. Призрак уродливо ковылял сквозь удушающий мрак, когда Тран прятался от патруля «белых рубашек». Несмотря ни на что, даруме удается выживать. Раз за разом.

Покачиваясь, Тран встает на ноги и шагает, опираясь рукой о стену. Глупая мысль, нелепая прихоть, но дарума полностью овладела его пьяным воображением. Тран собирается проследить путь «японской поделки», этого чужеродного тела, презираемого сильнее, чем что бы то ни было в Бангкоке. Он идет за нею. Возможно, в надежде украсть поцелуй. Возможно, чтобы защитить от опасностей, таящихся в ночи. В конце концов, представить, что он еще тигр, а не пьяная немочь, жалкая карикатура на человека.

Дарума следует по самым темным из улочек, держится спасительного мрака, укрытая от глаз «белых рубашек», которые зарыли бы ее живьем, она и пикнуть не успела бы. Коты-дьяволы мяукают ей вслед, чуя ту же циничность, с которой сами были созданы. Королевство кишит болезнями, его осаждает такое количество монстров, выведенных в биоинженерных лабораториях, что контролировать их нет никакой возможности. Будь то возбудитель серых чесоточных наростов или гигантские рабочие животные — их не остановить. И с той же настойчивостью, с которой Таиланд сопротивляется нашествию мутантов, Тран идет за дарумой. Два захватчика здешних территорий, подобные ржавчинному грибу на дуриане. Нежеланные гости. Неприкаянные.

Несмотря на способ передвижения, дарума довольно резвая. Тран едва поспевает следом. Колено трещит и болтается; старик то и дело стискивает зубы от боли. Порой он падает, но отступать не собирается. Дарума, качнувшись, ныряет в очередную тень. Походка неваляшки выдает нечеловеческую природу. Не важно, насколько девушка красива. Не важно, насколько умна, насколько здорово ее тело и как нежна ее кожа. Она дарума и создана служить. И весь ее генный набор сбалансирован и подобран именно с этой целью. И каждый ее неестественный шаг выдает в ней всего лишь рабу человеческих прихотей.

Наконец, когда Тран понимает, что ноги его больше не удержат, дарума останавливается перед чернеющей пастью входа в высотку. Многоэтажная башня вроде той, где ночевал Тран. Еще один жалкий, полуразваленный остов, призрак времен старой экспансии. С высоты доносятся звуки музыки и смех. В красном свете, льющемся из окон пентхауса, мелькают тени, силуэты танцующих женщин. Пьяные вопли, грохот барабанов… Дарума исчезает внутри.

Перешагнуть порог подобного заведения… Спустить последний бат, пока женщины вокруг танцуют и поют похабные песни… Неожиданно Тран жалеет, что уже потратил выручку на бутылку виски. Вот где он хотел бы умереть. В притоне плотских удовольствий, которых не ведал с тех пор, как прибыл сюда. Он поджимает губы, соображая. Может, и удастся проникнуть внутрь. Обтрепавшийся костюм вполне сгодится для блефа. А сам Тран, возможно, и сойдет за приличного посетителя. Да. Пожалуй, стоит рискнуть. Если же с позором выставят, если снова смешают с грязью, что с того? Все равно его ожидают мутные речные воды, по которым он отправится в последний путь к океану, чтобы встретиться с сыновьями.

Собравшись перейти улицу, Тран падает — снова подводит колено. И снова чудом цела бутылка. Остатки янтарной жидкости сверкают в метановом свете. Поморщившись, Тран отползает и усаживается спиной к стене дома, поближе к дверному проему. Сперва отдохнуть. И покончить со спиртным. Дарума останется здесь надолго. Есть еще время перевести дух. А если свалится снова, то хотя бы виски ничего не будет угрожать. Он запрокидывает голову, упирается затылком в стену и подносит бутылку ко рту. Вот так. Просто перевести дух.

Вдруг раздается громкий смех. Тран вздрагивает. Из входа в высотку показывается пьяный, хохочущий человек. За ним вываливается целая толпа таких же, гогочущих и толкающих друг друга. Они тащат за собой хихикающих девиц, машут велорикшам, поджидающим надравшихся толстосумов. Неспешно толпа редеет. Тран прикладывается к бутылке, но та уже пуста.

Показываются еще двое. Один из них — Ма Пин. Другой — фаранг, видимо, его босс. Последний подзывает рикшу, взбирается в повозку и машет Ма на прощание. Молодой человек поднимает руку в ответ, и золотые часы на запястье искрятся в мутном зеленом свете фонарей. Часы Трана. Сияющий осколок его жизни. Семейная ценность. Тран хмурится. Заполучить бы их обратно…

Рикша Навозного Короля отъезжает. Все дальше скрип несмазанной цепи и пьяная болтовня. Ма Пин остается один посреди пустой дороги. Смеясь, направляется обратно к высотке, потом, будто что-то вспомнив, поворачивается и нетвердым шагом идет через дорогу, прямо в сторону Трана.

Старик отодвигается в тень дверного проема, не желая, чтобы Ма застал его в подобном виде. Довольно с Трана унижений. Он сжимается все сильнее, пока пьяный человек блуждает в поисках рикши. Все извозчики разъехались. И у высотки бездельников не осталось…

В метановой мути сверкают золотые часы.

Из зеленой клубящейся завесы появляются неясные фигуры. Идут трое, их коричневая кожа почти сливается с ночным мраком, контрастируя с белыми мятыми рубашками. На запястных ремешках крутятся черные дубинки. Ма, похоже, не замечает, как приближаются патрульные. В ночном воздухе отчетливо слышно каждое слово, которое они произносят:

— Что-то вы припозднились.

Ма вздрагивает, нервно улыбается:

— Неужели? На мой взгляд, еще не очень поздно! Трое окружают его.

— Довольно поздно для человека с желтой карточкой. Вы должны быть дома. Весьма неразумно гулять после комендантского часа. Особенно с такими вещами на запястье.

Ма успокаивающе поднимает руки:

— Да что вы. Какая желтая карточка… вы ошиблись.

— Судя по акценту — нет. Ма шарит по карманам:

— Серьезно, сейчас я покажу…

Один из патрульный подходит совсем близко:

— Я сказал, что можно шевелиться?

— Мои бумаги, взгляните…

— Руки за голову!

— Взгляните на печати!

— Я сказал, за голову!

Вхмах дубинки. Ма вскрикивает, хватается за руку. Обрушивается град ударов. Человек корчится, закрывается руками: