Мимо

Алексей Бабий

Мимо

Леонид Колкин, студент первого курса КГУ, человек жизнерадостный и румяный, наслаждался благами цивилизации. Колхоз был позади. И каждая городская мелочь радовала глаз. Простирался перед Колкиным нанизанный на троллейбусные провода проспект Мира. С сытым гулом прожужжала мимо трудолюбивая пчёлка «медвытрезвителя». Прохожие шарахались из-под автомобилей, как глупые куры. Вялые [Добродушные] старухи[шки]рекламировали «Спортлото». На углу Мира и Перенсона помятый [странный] гражданин в шляпе цвета подгоревшей яичницы скандалил с автоматом, продающим газированную воду. На пинки прибор отвечал нецензурным бурчанием, но воды не давал.

Всё это было близко сердцу студента первого курса. Он откушал рыбного беляша, потолкался в очереди за пивом [у киоска «Союзпечати»], перешёл улицу в неположенном [положенном]месте и почувствовал себя полноценным горожанином.

Замызганная дверь магазина «Мясо-рыба» нехотя приоткрылась и поглотила толпу домашних хозяек. Три часа. Колкинское сердце сладко заныло. В полчетвёртого он обещал быть у Зои.

— Сказать тебе адрес, — говорила ему как-то Зоя, — это значит ничего не сказать. Я живу в новом микрорайоне, там улицы в косы заплели. Слушай лучше, как добираться. Троллейбусом до остановки «Магазин». От магазина пойдёшь до ближайшей девятиэтажки. Около неё стоит киоск «Союзпечати». Отсчитаешь от него двадцать четыре шага в сторону, в которую падает тень в пятнадцать минут четвёртого, и в промежутке между двумя домами увидишь третий. Поднимешься на лестничную площадку между четвёртым и пятым этажами во втором подъезде и тогда проведи мысленную прямую через третью антенну в доме напротив. Как раз увидишь мой дом. Тридцать четвёртая квартира.

Так Колкин очутился перед заурядной дверью на четвёртом этаже. На звонок вышла беленькая девочка лет шести. Студент решил, что это самая симпатичная блондинка в мире.

— А где сестра твоя? — полюбопытствовал он.

— Дома нет, — отвечала красавица. — Но скоро придёт. Ты проходи.

Чтобы быть остроумным человеком, нужно иметь острый ум. Чтобы прослыть остроумным человеком, достаточно острого языка. Коля Утятин умом не отличался, и язык его был не столько остр, сколько ядовит.

Если человек знает, что у него нет чувства юмора, это трагедия для него. Если он этого не знает, это трагедия для окружающих. Коле Утятину не раз говорили это в лицо. Бывало, устав говорить в лицо, били в морду [его самого].

И вот Коля Утятин прибыл в 34 квартиру, чтобы устроить сцену ревности своей любимой. Любимая ушла за картошкой, но сцена началась без неё.

— А я её одноклассник. Бывший, — объявил Коля.

— А я её однокурсник. Настоящий, — нашёлся студент.

— Из колхоза, стало быть… — констатировал Утятин.

— Стало быть, из колхоза… — подтвердил Колкин.

Они умолкли.

— Ну, и как там… осенняя страда? — ядовито спросил Коля.

— Успешно, — ответствовал матфаковец.

— И веялки не ломались? — спросил Коля, вложив в эти слова всю свою желчь.

— Случалось, — холодно ответил Колкин.

— А как же план?

— В три смены работали, — объяснил студент. (И целовались, укрывшись за веялкой. Ах, третья смена!)

— И погода не мешала? — любопытствовал Коля.

— Мешала, — вздохнул Колкин, — но при современной технике это пустяк.

— Так-так, — сказал конкурент, — пустяк, значит… Далеко техника шагнула…

— Далеко.

— Очень далеко?

— Очень.

— Ну — у… — начал Коля.

Но тренькнул звонок. Коля первым устремился в прихожую.

— Открой! — донеслось из-за двери.

Конкуренты переглянулись.

— Ну, чё? — высокомерно спросил Коля, распахнув дверь.

— А ничё! — гордо отвечал незнакомец.

— Ах, ничё? — яростно возопил Утятин и дал пришельцу по зубам.

— Ничё! — просипел пришелец и въехал кулаком в Колин живот. Потом они оба загремели вниз по ступенькам, и эхом разносилось по подъезду:

— Ну, чё?

— А ничё!

Колкин послушал эхо и загрустил. Тени прошлого витали в Зоином подъезде и выбивали друг другу зубы.

На пятом этаже хлопнула дверь, зашоркали шаги, и перед Колкиным явился долговязый белобрысый молодой человек с букетом цветов. Молодой человек воззрился на студента кроткими голубыми глазами.

Вениамин Мармеладзе принадлежал к той категории людей, которых в литературе называют оригиналами, а в жизни — непутёвыми.

Когда нужно было идти напролом, он пытался хитрить и попадал в собственные сети.

Когда нужно было быть поосторожнее, он шёл в лоб и получал по лбу.

Ласковым апрельским вечером белобрысый Вениамин спускался с мусорным ведром и встретил соседку на площадке. Оригинал залился ранеточным румянцем и объяснился в любви. Соседка не ждала милостей от природы, и непутёвый Вениамин, не выпуская из рук мусорного ведра, познал сладость первого поцелуя.

— Ты что, тоже из этих… теней? — покрутил пальцем Колкин.

— Нет, я тут на пятом этаже живу, — сказал на это белобрысый Мармеладзе.

— Так… — сказал студент. — Весело. Как в анекдоте: «Вы что тут, рыбу ловите?» — «Нет, что Вы, я тут рыбу ловлю!» — «А-а, а я-то думал, Вы здесь рыбу ловите!». Ну а вот этот, который к глазу юбилейный рубль прижимает?

— Брат! Брат! — закуковал Мармеладзе.

— Брат? — сурово спросил пришельца Утятин.

— Брат… — вздохнул брат.

— Эх, ты, брат… — огорчился студент. — А вон тот?

— Это… — загрустил Мармеладзе.

— Ну чё? — рыкнул Колкин на Утятина.

— Давай не будем, — сказал Утятин. — Но, если будем, то давай. Я за Людочку…

— За Людочку? — удивился Колкин. — За Людочку?

Колкин нервно хихикнул. Спустился вниз. В ближайшем автомате набрал 03 и сказал в трубку:

— Я тут рехнулся, кажись. Помогите. Куда ехать? Да вот, до остановки «Магазин», потом киоск от девятиэтажки, под которую падает тень… И двадцать четыре шага к антенне между четвёртым и пятым этажом…

И, обессилев от смеха, упал на грязный пол.

₁₉₇₂