Человек с желтой карточкой

Не стань он такой развалиной, безмозглой и медлительной, он все предусмотрел бы. Бунт «зеленых повязок» тоже. И когда только его мозг превратился в труху?

Один за другим люди в очереди завершают свои утренние омовения. Женщина с беззубым ртом и серыми наростами фа гань за ушами наполняет ведро и уступает место Трану.

Ведра у него нет. Только мешок. Бесценная ноша. Он кладет его перед собой и посильнее запахивает саронг на костлявых бедрах, прежде чем опуститься на корточки под насос. Иссушенной рукой берется за рычаг. Мощный бурый поток воды обрушивается на его тело. Речная благодать. Под ее напором кожа Трана провисает складками, как у лысой кошки. Он раскрывает рот и глотает не очищенную от песка воду, трет зубы пальцем, подспудно размышляя, какую инфекцию может сейчас подхватить. Не важно. Он надеется на лучшее. Все, что остается.

Дети наблюдают за Траном, пока их матери роются в кучах манговой кожуры и шкурок тамариндов с наклейками «Чистых Калорий» и «РедСтар» в надежде найти кусочки фруктов без цибискозных пятен, lllmt.6… Или это 111 mt.7? А может, mt.8? Когда-то Тран мог определить по пятнам конкретный вид цибискоза, которым заражен продукт. Он был способен предсказать, погибнет ли урожай, знал, испорчен ли семенной фонд нового. Своим успехом он был обязан этому знанию: клиперы Трана пускались в плавание, груженные только здоровыми семенами и «чистыми» продуктами питания. Но все это было вечность назад.

Трясущимися руками он раскрывает мешок и достает одежду. Откуда эта дрожь? Возраст или волнение? Чистая одежда. Дорогая. Белоснежный льняной костюм богача.

Вещь не всегда принадлежала Трану, но, завладев ею, он бережно хранил ее. Как раз для такого случая. Не продал, когда положение было особенно отчаянным, не надел, когда тело прикрывали лохмотья…

Балансируя на одной ноге, он натягивает брюки; торопливо застегивает рубашку. Внутренний голос подгоняет, твердит, что время уходит.

— Собираешься продать? Будешь расхаживать тут, пока кто-нибудь с достаточным количеством мяса на костях у тебя его не купит?

Тран поднимает взгляд — хотя нужды нет, ему знаком этот голос. И все равно смотрит, не может удержаться. Прежде он был тигром. Теперь — запуганная мышка, которая шарахается в тень при первом признаке опасности. И вот перед ним Ма. Сияющий, раскормленный, пышущий здоровьем, с ухмылкой на лице.

— Смотришься, как манекен в «Палаван Плаза».

— Не знаю. Для меня там слишком дорого. — Тран продолжает одеваться.

— Да? А костюм как из бутика. Где взял? Тран молчит.

— Да брось, кого тут дурачить? Размер больше твоего раз в десять!

— Не всем же быть толстыми и везучими, — шепчет Тран.

Он что, всегда шептал? Всегда был размазней, крысиной падалью, едва ворочающей языком и кряхтящей при малейшем усилии?! Вроде бы нет. Но слишком тяжело помнить, каким должен быть рык настоящего тигра. Он повторяет, пытаясь совладать с голосом:

— Не всем же быть везучими, как Ма Пин, который живет в пентхаусе, под боком у самого Навозного Короля.

Это не рык. Это шорох тростника.

— Везучими? — Ма хохочет. Такой молодой. Такой самодовольный. — Я заслужил. Не ты ли мне всегда говорил, что удача и успех — это разные вещи? Что люди сами творят свою судьбу?

Он снова смеется.

— А на тебя посмотреть… Тран сжимает зубы:

— Да те, кто лучше тебя, — пали. Все тот же жалкий шепот.

— А те, кто лучше тебя, — вознеслись.

Пальцы Ма пробегают по запястью, касаются часов, прекрасного золотого хронометра, старинного, с бриллиантами. Это «Ролекс». Ушедшее время… Другое место, другой мир. Оцепенев, Тран смотрит на часы, словно впавшая в транс змея. И не может отвести взгляда.

Ма лениво улыбается.

— Что, нравятся? Нашел в одной антикварной лавке. Где-то мы их уже видели, правда?

Тран вскипает от злости. Хочет ответить, но оставляет эту идею. Время не ждет. Покончив с пуговицами, он надевает пиджак. Поправляет редкие пряди на голове. Расческа не помешала бы… Тран морщится. Глупо желать большего. Костюма достаточно. Он надеется.

Ма насмешливо хмыкает:

— Теперь ты вылитый Мистер Важная Шишка.

«Не обращай внимания», — велит внутренний голос. Тран достает свой последний бат из мешка, злосчастную монету, из-за которой он теперь и опаздывает, и опускает ее в карман.

— Вижу, торопишься. У тебя встреча?

Тран спешит прочь, стараясь не выдать волнения, пока обходит тушу Ма.

Тот кричит ему вслед:

— Куда намылился, Мистер Важная Шишка? Мистер Три-Просперитис! Есть чем поделиться с остальными?

Окружающие оборачиваются на крики. Голодные желтые лица. Голодные рты. Куда ни глянь — люди с желтыми карточками. И все они таращатся на Трана. Выжившие. Мужчины. Женщины. Дети. Все вдруг узнают его. Ведь он легенда. Другая одежда, издевки Ма — и вот он внезапно восстает из пепла забвения. Чтобы попасть под настоящий шквал насмешек:

— Эй! Мистер Три-Просперитис! Шикарные тряпки!

— Огонька не найдется, Мистер Важная Шишка?

— Куда разоделся?

— Женитесь?

— Десятую наложницу берете?

— Никак на работу?

— Мистер Важная Шишка! Для меня местечка не найдется?

— Куда торопишься? Прежняя конторка еще фурычит?

У Трана горит шея. Он пытается избавиться от накатившего волной страха. К счастью, даже если они и увяжутся следом, шансы не на их стороне. Впервые за полгода он чувствует уверенность — у него есть опыт и знания. Это большое преимущество. Лишь бы хватило времени.

Он проталкивается сквозь утреннюю толчею Бангкока. Мимо едут велосипеды, рикши, заводные скутеры. Тран обливается потом. Дорогая рубашка промокла насквозь, даже пиджак уже влажный. Он снимает его. Седые волосы липнут к покрытой старческими пятнами коже. Он то и дело останавливается, переводит дыхание; ноют щиколотки, изношенное сердце бешено стучит в груди, подступает одышка.

Придется на пресловутый бат нанять велорикшу. Но Тран никак не может решиться. Вдруг он уже опоздал? В таком случае деньги будут потрачены впустую, и Тран останется без ужина. А с другой стороны, какой толк от потерявшего вид, пропитанного потом костюма?

Одежда делает человека, повторял он сыновьям. Первое впечатление — самое важное. Начни достойно — и ты в фаворитах. Кого-то обойдешь благодаря знаниям и опыту, но люди — это прежде всего животные. Презентабельная внешность. Дорогой запах. Пусть останутся довольны первым впечатлением. После, заполучив их благосклонность, делай предложение.

Не потому ли Тран поколотил Второго Сына, когда тот притащился домой с татуированным красным тигром на плече, как у пищевых гангстеров? Не потому ли заказал дочери каучуковые скобы из Сингапура, чтобы ее зубы были прямые и острые?

«И не потому ли малайзийские „зеленые повязки" ненавидели нас, китайцев? Потому что мы хорошо выглядели? Выглядели дорого? Говорили грамотно и работали до седьмого пота, пока они слонялись без дела?»

Тран глядит вслед группе заводных скутеров, прошмыгнувших мимо. Все они собраны на заводах китайцев Таиланда. Гениальные, быстроходные изобретения — сжатая пружина в мегаджоуль, маховик, педали и фрикционная муфта для выработки кинетической энергии. Их производство под полным контролем чаочжоу. [4] А ведь в жилах Таиланда нет ни капли крови этой этнической группы. Тем не менее чаочжоу прижились здесь, хотя и прибыли в Королевство как фаранги. [5]

«Если бы мы ассимилировались в Малайзии, как чаочжоу в Таиланде, выжили бы мы?»

Тран гонит прочь эту мысль. Невозможно. Его семье пришлось бы принять ислам, предкам нашлось бы место только в мусульмайском аду. Нет-нет. Возможно, такова карма его соотечественников — быть уничтоженными. Вознестись до небес, покорить города Пенанга и Малакки, [6] всего западного побережья Малайзийского полуострова. Познать короткий век славы и погибнуть.