Сотрудник гестапо

Дубровский был счастлив, что Высочин все понял и решился на побег. Предчувствие не обмануло Дубровского - в Кадиевке действительно существует подпольная организация, и донесение Крючкина - это не новая проверка, придуманная Рунцхаймером.

«Теперь подпольщики будут осторожнее,- раздумывал Дубровский, идя в ГФП.- Высочин обязательно расскажет Кононенко, что о нем известно в гестапо. Да, но необходимо обезопасить Крючкина. Быть может, я зря в разговоре с Высочиным не сослался на донесение этого ублюдка? Тогда сами подпольщики могли бы разделаться с ним по своему усмотрению. Но ведь я еще сомневался, боялся клюнуть на провокацию. А что же делать теперь? Недоставало, чтобы этот Крючкин сообщил о подпольной организации какому-нибудь другому сотруднику! - Дубровский вдруг с ужасом вспомнил, что совершенно случайно оказался в седьмой комнате полиции вместо Потемкина.- Да-а! Если бы Рунцхаймер не послал меня туда, то уже сегодня ночью Михаил Высочин оказался бы на другом допросе. Что там Высочин… И Лидия Смердова, и брат Михаила, а может, и сам Кононенко валялись бы истерзанные в какой-нибудь тюремной камере. А скольких могли потянуть они за собой!…»

И хотя сознание выполненного долга, радость, что не ошибся и скрыл от Рунцхаймера советских патриотов, переполняли все его существо, на душе было неспокойно. В голове роились разноречивые мысли. Он все еще не мог решить, как поступить с Крючкиным. И другой вопрос беспокоил его, настоятельно требовал ответа: следует ли самому связаться с подпольной группой Кононенко? Ведь при определенной ситуации можно было рассчитывать на их помощь. Но для этого необходимо раскрыть себя. А дано ли ему такое право?

В расположение ГФП Дубровский вернулся, когда часы показывали час ночи. Служебный двор был пуст. Не было ни «мерседеса» Рунцхаймера, ни крытых брезентом грузовиков. «Видно, никто еще не возвратился»,- подумал он и, не заходя к дежурному, отправился спать в свою комнату. Долго лежал он в постели, не смыкая глаз, размышляя над создавшимся положением, и наконец решил окончательно: ни в какой контакт с людьми Кононенко не вступать, но внимательно наблюдать за их действиями.

Он почти уже вынес приговор и Крючкину, когда за окном послышался шум въехавшего во двор грузовика. Потом в наступившей тишине раздались голоса людей. Не прошло и пяти минут, как дверь распахнулась. В комнату ввалился Александр Потемкин. Еще не успев зажечь керосиновую лампу, он спросил:

- Леонид, ты спишь?

- Нет. Проснулся от этого грохота.

- Ничего, успеешь еще выспаться. А мы не зря съездили. Девчонок пощупали…

- Что за девчонки?

- Так, мелкота всякая. Восемнадцать девчонок и четыре парня.

- Не много ли?

- А мы не разбирались. С кем они встречались, того и брали. Пусть Дылда сам теперь с ними возится.

- Я не о том спрашиваю. Откуда вы брали данные для арестов? Список нашли, что ли?

- Не-е. Никакого списка не было. Нам только две девчонки известны были. Заехали к одной, потом к другой. Во время обыска допросили обеих. Они сказали, с кем дружат, с кем встречаются. Мы - к тем. И тех допросили. Кого они назвали - всех брали. Так и наскребли полторы дюжины с четырьмя кавалерами. Потеха.

- Ну а во время обысков нашли что-нибудь?

- Так себе, мелочь. У одной школьное сочинение подозрительное. У другой фотография Ленина. А оружия - никакого.

- Значит, все это липа.

- Может, липа, а может, и нет. Утром их сам Рунцхаймер прощупает.

- Ладно. До утра уже недалеко. Ложись спать,- предложил Дубровский.

- Сейчас лягу.

Потемкин разделся, задул керосиновую лампу и плюхнулся на постель.

За окном чуть приметно пробивался рассвет.