Конец мемуаров капитана Уильяма Дампира

Деревицкий А

Конец мемуаров капитана Уильяма Дампира

А л е к с а н д р Д Е Р Е В И Ц К И Й

Из рукописного архива

агенства "Бутылочная почта"

Вудс Роджерс

КОНЕЦ МЕМУАРОВ КАПИТАНА УИЛЬЯМА ДАМПИРА

Дважды в день по паркетному глянцу лондонской Национальной галереи проходит престарелый служитель с обрюзгшим лицом в седых бакенбардах. Не очень пыльная работа у старого Боба Виндейла: всего-то стереть пыль с золоченых рам старинных портретов. Дважды в день у одного и того же из многих портретов Боб задерживается дольше, а, уходя, произносит короткую фразу: "Проклятые чинуши!"

Я, капитан Вудс Роджерс, с Бобом полностью согласен. Под этим портретом латунь шурупов держит бронзу таблички с витиеватой надписью "Уильям Дампир - пират и гидрограф". Проклятые чинуши! Пиратом Вилли не был никогда. Он был буканьером и приватиром и всегда оставался преданным Короне и ее королеве. Пират же тот, кто не видит различия флагов и грабит соотечественников наравне с чужаками: "У нас есть все, кроме денег, совести, родины и флага!" Вилли никогда не хотелось спорить с виселицей, на которую за пиратство можно угодить под флагом любых колеров. Нельзя Дампира назвать и гидрографом...

Старость отворила вселенской совести новую дверь: она позволила ей погостить и во мне. И пока моя строптивая натура терпит капризную квартирантку, я, капитан Вудс Роджерс, хочу исповедаться миру в моем грехе перед Вилли и Богом.

...Вечный должник десятка кредиторов, мелкий земельный арендатор Дуглас Дампир из деревушки Ист-Крокер, которая въелась в земли графства Соммерсетшир, ни за что на свете не оставил бы своих детей так рано, если бы знал, что одного из его сыновей узнает весь Старый и Новый Свет. Именем одного из его четырех драчунов Провидение будет до икоты пугать испанские колонии. Увы, несчастный бедняк умер, когда этому парню, единственному из семьи Дампиров, которого коснулась своим крылом Фортуна, исполнилось всего семь лет. Дуглас Дампир умер не распрямившись, не расставшись со своею сутулостью даже в иссохшем дубовом гробу. Умер, не ведая иных мест, кроме старого и унылого Ист-Крокера, зная только промозглые туманы, стужу и голод. Умер, насквозь пропитавшись запахом соммерсетширских отар туповатых и флегматичных мериносов.

После смерти отца Уильямом управляло то, что в последствии применительно к нему было названо "удовлетворением рано развившейся страсти видеть мир".

"Ландскнехт" - "слуга земли", а что такое "лесоруб" - это вы, читатель, знаете. Так вот, Дампир приобрел опыт ландскнехта и авантюриста-лесоруба, повидал Яву, Ямайку, Британский Гондурас и неласковые воды Ньюфаундленда. Он огорчил своего воспитателя полковника Хеляра характеристикой, полученной от бывшего однополчанина Хеляра, у которого Уильяму довелось работать надсмотрщиком на сахарных плантациях Ямайки (управляющий написал воспитателю нового надсмотрщика:"Дампир - человек, несклонный долго задерживаться на месте"). И после всего этого Дампир вдруг вернулся в добрую старую Англию. Он вернулся с прелестным трофеем - с рыжеволосой и зеленоглазой чертовкой Юдифь. Его возвращение прибавило матронам Ист-Крокера уверенности в их собственном семейном лидерстве:"Уж если эта сопливая девчонка скрутила столь отпетого бродягу, то я моего вахлакa..."

Ради Юдифь Дампир решился на приобретение земельного участка, на обзаведение собственным поместьем и даже на женитьбу. Последнему он более всего удивлялся и тогда, и впоследствии.

Однажды Уильям - во время мертвого штиля в Саргассовом болоте - поведал мне о том, что послужило причиной их разрыва. Дело в том, что еще в возрасте неполных девятнадцати лет, коротая дни и ночи в доспехах и в вооружении солдата ямайских гарнизонных караулов, Дампир стал вести дневники. Юдифь как-то раз допустила непоправимую оплошность: швырнула дневник супруга в пылающий камин. При этом она имела наивность кокетливо осведомиться:

- Уж не любишь ли ты свою писанину больше, чем меня? Иди ко мне, мой великан!

Дампир тогда кое-как совладал со своим гневом и откликнулся на зов. Вообще, перечить Юдифь было трудно, ибо спорят с силой, а не с красотой. Он пришел к ней на всю их последнюю ночь. Утром Дампир склонился над спящей женой для прощального поцелуя. Не успевшая отдохнуть Юдифь сонно спросила:

- Ты куда, дорогой?

- На Тортугу.

- Только ненадолго, мой хороший. Там такие распутные женщины...

Юдифь тут же уснула, а Уильям забросил за спину тощую котомку с парой пистолетов и отворил дверь в утреннюю сырость Ист-Крокера, с которым ему предстояло попрощаться еще один раз.

Чертовку-Юдифь, как мне кажется, Дампир все-таки любил. Много лет спустя на нашей базе на острове Горгоны он так сказал мне о своем бегстве от спящей рыжей женщины:

- Да я и сам тогда вовсе не хотел писать: для этого мне было слишком хорошо. А раз так, то что путного можно было написать? Зато теперь я пишу длинно и много...

Без тех шести коротких месяцев их супружеской жизни Дампир вел свой дневник сорок четыре года кряду. До самой смерти перед вечерней молитвой он садился за стол или брал на колени тетрадь роттердамской бумаги и открывал ее тяжелый кожаный переплет...

Итак, в октябре 1679 года, когда наиболее романтические умы мира еще не помутились дурманом термидорианского календаря и никакие жестокие теории еще не соблазняли личность поступиться своим счастьем ради иллюзорного рационального социума, Уильям Дампир на борту почтовой шхуны прибыл к вратам столицы морской вольницы - в веселую и шумную Тортугу. И будь я проклят потрохами всех на свете кашалотов, если спич ядовитого Коули, в котором он представил мне Дампира в тортугской таверне "Хромой Альбатрос", не предвещал того, что в итоге заставило меня засесть за эти объяснения!..

В "Хромом Альбатросе" плескалась какофония запахов: буканьес (мясо буйволов, запеченное особым образом), пальмовых столов, залитых испанским ромом, чад панамских наркотических трав и дух крепких, жизнерадостных мужчин. Язва Коули рассказывал:

- Мы с Вилли пренебрегли Святыми Валентинами и покрутили шашни с нашими туземными мадоннами. В трюмах у нас тогда скучали три десятка страстных черных прелестей с Берега Слоновой Кости. Эта интрижка вызвала ужасный шторм, который отогнал нас почти к шестидесятому градусу южной широты. Только там, среди айсбергов у Южных Сандвичевых, мы немного остыли и, вылив на вконец отупевшие головы штурвальных по мере забортной воды, велели им почаще глядеть на картушку компаса и держаться более северных румбов...

До своего увлечения буканьерством Коули зарабатывал на хлеб в Кембриджском университете, где он горбатился магистром искусств. Были у Дампира и другие не менее интересные знакомства. Например, он обратил внимание на известного Джона Кокса, который мог, не поморщившись, вырезать целую индейскую деревню, а затем со слезой на щеке исполнить на лютне мелодичную ирландскую балладу.

Я могу с абсолютной точностью назвать час, когда у Дампира испортился характер. Это был час кончины его его любимца Джоули - цветного мальчишки-раба, которого Дампир за плату демонстрировал в балаганах паноптикумов лондонского Сохо после двенадцати лет своих кругосветных скитаний. Из этих странствий Уильям привез две ценности: дневник путешествий, который Дампир, как и во время походов по сельве, хранил в бамбуковом цилиндре, и этот татуированный с головы до ног мальчишка, о котором в афишах писали, что он - "знаменитый раскрашенный принц". Сорванец скончался через месяц после прибытия в Лондон и оставил Дампира безо всяких средств к существованию. Дампир призадумался и решил разменять на фунты стерлингов и второе сокровище.

Издатель Нептон сразу смекнул, чего может стоить рассказ буканьера о кругосветном путешествии.

В первый день наборный цех стоял: рабочие не польстились даже на премиальные и до поздней ночи слушали школяра-чтеца, легче остальных разбиравшего летящий почерк Уильяма Дампира. В типографии Нептона кашляли мушкеты, рвалась картечь, свирепый зюйд рвал заледеневшие снасти, тигр с зашитой пастью, которому так поразился и которого так пожалел Дампир в далеком Сингапуре, поочередно сражался с пятьюдесятью боевыми слонами, на печатные машинымастодонты садились тропические птицы всех цветов радуги, а свирепые вожди кровожадных племен стучали наконечниками копий в тусклые решетчатые витражи покрытых свинцовой пылью окон старой типографии. Через несколько дней пять тысяч этих феерических миров, уже вшитых в перплеты, мальчишки-книгоноши снесли в магазины и лавки Лондона. И в тот же вечер пять тысяч семей, живущих в сердце той Империи, над землями которой никогда не заходило солнце, клялись завтра же рассказать о новой книге всем своим знакомым... Поверьте, десять процентов за переиздание "Нового путешествия вокруг света" обеспечили скряге-Нептону весьма сытую и беззаботную старость. Это говорю вам я, капитан Вудс Роджерс.