Хроника лишних веков (рукопись)

— Это координаты моего местонахождения на нижнем, Зеленом Круге, — мысленно сказал он вслух (да, парадокс, но там все было не так, как здесь). — Я должен замкнуть Кольцо, не сходя с этого места. Код также определяет мою ячейку в Инкарнаполисе. Свободный видит связь?

— Она сможет прийти? — нашел я единственную связь, понятную земному мышлению… и сердцу.

Сигурд-Омега напряженно, словно через боль улыбнулся:

— Свободный волен оказать воину еще одну услугу. Вправе только он. Сделать это будет легче, чем попасть на Хариту.

— С радостью, — поспешил ответить я.

Атлант снял с левой руки вторую боевую клешню, левой же рукой почтительно взял меня за левое запястье — и надел клешню на мою руку. В тот же миг клешня уменьшилась… Мягкая масса аккуратно сжала мою кисть… Клешня оказалась совершенно невесомой.

— Теперь следует согнуть пальцы. Так сжимают меч… От лица! — вскрикнул он, а губы не шевельнулись. — Так легко проткнуть себя насквозь!

Я отвел руку в сторону и представил себе меч.

Клинок молнией выскочил из клешни.

— Верно, — похвалил Сигурд-Омега. — Теперь время прощаться. Время замкнуть Кольцо.

Он осторожно взял мою руку и приставил конец меча к своему горлу, над кадыком.

— Замкнуть Кольцо воина низшего Круга имеет право только воин любого более высокого Круга, — сказал он. — Воину Белого Круга, полагаю, может помочь только Свободный. Он волен также пожелать мне войти в Валхаллу.

Я едва дождался, когда он отпустит мою руку.

— Не могу, — выдавил я из себя и отступил, увидев, как грозно сжались губы атланта.

— Свободный дал слово помочь, — напомнил он и шагнул навстречу. — Я всего лишь воин. Свободный вернет меня на два Круга ниже и выполнит обещание.

«Чагина бы сюда», — полоумно помечтал я.

— Самоубийство противоречит Закону, — продолжать спокойно увещевать меня великий воин. — Если Свободный не оставит мне выхода… если мне придется замкнуть Кольцо самому, то это будет означать небытие. Небытие даст мне большое преимущество в Войне… однако Свободный обещал мне прийти на Хариту.

«Ну и пришествие!» — цинично хохотнулось мне… но я уже ничего не мог изменить.

— Мне не известны обычаи Свободных, — сказал Сигурд-Омега, и мне в тоне его мысли, проникшей гласом в мозг, послышалась безмерная усталость. — Прошу извинить меня и отдать мне «лапу»…

«Лапу?!» — изумился я забавному наименованию боевой перчатки-клешни, совсем не подходящему для столь эпических дел, обрадовался, как ребенок, тому, что воин передумал и все обошлось, и протянул ему руку с уменьшившейся клешнею. На моей руке она казалась совсем не страшной.

Сигурд-Омега одной рукой осторожно обхватил трехпалую клешню, направил на себя ее «средний» палец и, холодно глянув мне прямо в глаза, резко отвел в сторону «большой».

Синим, жгучим разрывом нас отбросило друг от друга на края площадки.

Я открыл глаза — зрачки заплыли кляксой, тенью ослепительной вспышки, я не мог различить сквозь нее ни неба, ни земли. Не в силах был я подняться на ноги, не видел я ничего и ничего не хотел больше видеть.

Воин Сигурд-Омега лежал навзничь с холодным, как и раньше, лицом. В груди, куда выстрелила «клешня», чернело, смолисто поблескивая, рыхлое пятно. Из него выкипал пар. «Хватит!» — сказал я себе и посмотрел в чужое небо, надеясь, что ввысь этими струйками пара выкипает душа воина. Однако до Валхаллы ей добраться было не суждено. Боги закрылись в своей цитадели наглухо… хоть и тщетно. Инкарнаполис… Здесь все души уходят только вниз.

Наверху было небо, очень похожее на настоящее, и было, ближе, тюремное окно в стене. Решетка была срезана, я получил приглашение к побегу. Ценой жертвы… хотя на такое слово в этом мире наложено табу.

Я собрался с силами, вспомнил про долг, возникший перед двумя воинами, поднялся на ноги и шагнул, не глядя, ввалился в золотистый туман.

«РУССКИЙ ГОЛОС». 1929 год. № 10

Николай АРАПОВ

ХРОНИКА ЛИШНИХ ВЕКОВ

_{Роман-путешествие}

_{(Окончание. Начало в № 9)}

БУДУЩЕЕ КАК POST SCRIPTUM

Золотистый туман мгновенно свернулся в яркую точку в центре бархатной черноты… и я превратился в луч. Я физически чувствовал себя лучом света и боли, пронзающим небытие…

А потом я превратился в шар, ткнулся во что-то мягкое, повалил это мягкое с грохотом, потом прокатился по чему-то плоскому и твердому и ткнулся лбом во что-то совсем твердое и неуместное. Искры посыпались из глаз, но вскоре я заметил, что искры сыплются и вокруг, в теплых и каких-то угловатых сумерках.

Я вспомнил чей-то вскрик. Мой ли в момент удара?.. Муки и сомнения были прерваны посторонним стоном и беспомощной вознёй поблизости.

Два тощих прямых рога целились в меня — ножки опрокинутого стула. За сиденьем, принявшим положение щита, ворочался и всхлипывал человек.

Картина частью прояснилась: я пронзил границу миров, ядром-снарядом угодил в кого-то, сидевшего на стуле посреди темной комнаты, повалил его, а сам ударился головой об стенку странного гулкого шкафа. Я потрогал шкаф и убедился, что он холодно-железный.

— Кто это? — еле живым русским голосом прошептал человек.

Прошептал явно вовне, за пределами моего мозга.

Сердце мое едва не вырвалось вон… Если это все же не передача мысли — то несомненно Россия! Неужто попал домой?!

Я поднялся, кое-как устоял на ослабевших ногах и нашелся ответить:

— Свой… По всей видимости… Наверно, добрый вечер.

— От… Откуда?.. Кто?.. — Человек продолжал заикаться от испуга.

Я шагнул к нему и хотел было помочь подняться, но он на полу шарахнулся прочь.

Мне опять оставалось быть хозяином положения.

— Мефистофеля вызывали? — вопросил я, стараясь, чтоб было повеселей.

— Кого?.. — Теперь удивления в голосе стало больше, чем страха, так что дело пошло на лад.

Отвратительно воняло горелым каучуком… или резиной…

— Прошу вас не бояться меня, — умеренно продолжил я тему. — Вышло некоторое недоразумение. Окажите любезность, сообщите, какой нынче год на дворе.

— Девяносто третий… — откликнулся мой ошеломленный медиум.

— Не тысяча ли девятьсот?.. — уточнил я, а сердце забилось сильнее.

— Да… — был ответ.

— А число? — вытягивал я.

— Третье… Третье октября…

Начало золотой осени. Моя любимая пора!

Итак, семьдесят три года вперед… В сущности, я не испытал сильного волнения по поводу дат, уже сделавшись опытным путешественником во времени… Но помню теперь легкую ностальгическую грусть минуты и предчувствие… предчувствие некой пустоты, бессмыслицы.

— А я, не удивляйтесь, из февраля одна тысяча девятьсот двадцатого года… — сообщил и я. — Проездом, так сказать.

— А почему так? — спросил человек, еще оставаясь на полу с раскинутыми в стороны длинными ногами.

— Как? — в свою очередь не понял я.

— Ну так… — смущенно сказал хозяин этой эпохи. — Без всего…

Ко всему привыкает человек! И я успел привыкнуть — к своим адамовым похождениям. Полагаю, теперь, упав с небес на людную улицу, не сразу возьму в толк, отчего разбегаются дамы и спешат навстречу полицейские.

— Прошу извинить, — сказал я, не замечая в себе никакого смущения. — Таковы издержки путешествий во времени.

И тут меня, наконец, заинтересовали географические подробности.

— А город? — Я вдруг почувствовал себя нехорошо.

— Москва… — был тот самый ответ.

Куда я стремился, летел душой — там-то вдруг стало тягостно, как во сне… когда попадаешь в родное место, зловеще-призрачное, отраженное в кривых зеркалах… Как в псалме Давида: стремилась душа, но не обрела место свое…

— Власть-то у вас теперь какая? — спросил я, теряя всякий интерес. — Большевистская?