Синий олень. Трилогия (СИ)

– Диана, ваша дочь…

– Не волнуйтесь, говорите медленно. Отдыхайте.

Самсонов хмуро слушал сбивчивый рассказ – после звонка Тихомирова он уже успел навести справки и знал, что дочь его погибла, а теперь слушал о том, что неизвестно было никому, кроме Алексея.

– Вам надо поговорит с Толей, они ведь не знают. Вы – последний, кто ее видел живой, вы должны рассказать. Ваша жена… тяжело больна.

Глаза Алексея уже закрывались от утомления, но он еще пытался говорить. Самсонов мягко дотронулся до его руки.

– Все, отдохните. Спасибо, дальше я буду заниматься этим сам, поспите немного.

В маленьком коттедже на юго‑западе Москвы, где он всегда останавливался по приезде в столицу, его ждал оперативник, еще раз доложивший обо всех подробностях следствия. Это был надежный человек, много лет служивший в органах и вот уже два года работавший на Самсонова, но ничего помимо официальной версии он сообщить не мог.

– Я понял, – лицо Самсонова было непроницаемо спокойным, – благодарю.

– Это все, что мне удалось выяснить. Теперь у меня встречный вопрос: три дня назад вы и подполковник Авдиенко просили меня оказать содействие Тине Валевской, если она меня об этом попросит. Я ждал, но она так и не позвонила. Кроме того, она так и не появилась на той квартире, где ее ждали.

– У нее в Москве много друзей, она могла поехать к кому‑то из них. Что ж, раз не позвонила, значит, обошлась своими силами. Ни мне, ни отцу она тоже пока не звонила – обещала связаться дня через три‑четыре.

– Тогда все в порядке. Чем я еще могу вам служить?

– Мне нужно срочно встретиться с Анатолием Сухановым, мужем Елизаветы Лузгиной. Устройте мне эту встречу, но так, чтобы никто больше о ней не знал.

– Хорошо.

Реально все оказалось не столь занимательно, как представляла себе Мария Егоровна. Следующим утром она по дороге на работу встретила знакомую и тут же с ходу со скорбным видом сообщила ей о неприглядном поведении Гали Ефремовой. Больше ей до обеда никому рассказать столь интересную новость не удалось, потому что во время работы в цеху был мастер, а он болтовни в рабочее время не терпел. Однако утренняя знакомая была близкой подругой свекрови Гали, и едва начался перерыв, как к Марье Егоровне подошел Ваня Ефремов, работавший в соседнем цеху. Отведя ее в сторону, он гневно сказал:

– Мария Егоровна, я вас уважаю, как пожилую женщину, – он намеренно сделал ударение на слово «пожилую», – но если вы еще кому‑нибудь станете рассказывать гадости про мою жену, то я ни на что не посмотрю, вам понятно? Вы меня знаете, я за Галю и в тюрьму пойду, не побоюсь.

Перепуганная насмерть Мария Егоровна кивнула. Всем известно было, что Ефремов, парень от природы горячий, безумно любит свою красавицу жену и за нее любому готов свернуть шею. Однажды он так избил заигрывавшего с Галей на улице мужчину, что тот оказался в больнице, и потом Ване пришлось иметь дело со следователем. К счастью, с потерпевшим удалось договориться, и дело замяли. Поэтому в течение всего рабочего дня Мария Егоровна была грустна и молчалива, а вечером, выходя с завода с группой работниц, с опаской оглядывалась – а ну как встретит ее Ванюша где‑нибудь за углом.

Однако вскоре ей стало легче, потому что кто‑то в разговоре упомянул, что Ефремов еще в обеденный перерыв отпросился и ушел домой – вроде бы позвонили, что ребенок заболел. Она тут же успокоилась и в душе даже позлорадствовала – ясно, что не ребенок заболел, а побежал отношения с женой выяснять.

Тем не менее, помня грозное предупреждение Вани, Мария Егоровна не решилась посудачить на эту пикантную тему ни с кем из приятельниц, а новость жгла ее и томила, рвалась наружу. И вот, проходя по улице Коминтерна мимо дома Агафьи Тимофеевны Кислицыной, она неожиданно для себя решила навестить старушку. Прежде всего, конечно, потому что Агафья Тимофеевна человек старый и одинокий, мало ли что – давно ее никто не видел. Ну, а кроме того, с ней можно откровенно обо всем поболтать, на заводе она уже не работает – лет десять, как на пенсии. Однако всех заводских знает наперечет и новость про невестку Ефремовой ее очень даже заинтересует.

Неожиданно Мария Егоровна увидела торопливо идущего к подъезду Колю Тихомирова. Вид у него был слегка помятый и взъерошенный, а нижняя губа сильно припухла, так что у Марии Егоровны даже возникла игривая мысль – уж не к Ванюшиному ли кулаку приложился?

– Здравствуйте, Коленька, – пропела она голосом сирены – искусительницы, – а я вот к вам иду, Агафью Тимофеевну решила навестить. Дома она, не знаете?

Коля взглянул на нее диковатым взглядом и, не ответив, пронесся мимо. Птицей взлетев на четвертый этаж, он ворвался в квартиру и во все горло заорал:

– Васька! Ты где?

Тот выбежал из кухни с кастрюлей в руках.

– Чего орешь? Я чуть кипяток на себя не вылил!

Оглянувшись на дверь своей бывшей комнаты, Коля сердито зашептал:

– Приезжай в комплекс, нужно новые отходы забрать. И готовься к худшему.

– А что такое?

– А то – сейчас сюда Агашкина подруга явится.

– Кто явится? – на пороге комнаты, прижимая к груди томик «Мастера и Маргариты», стояла Зойка в одном халатике и нежно улыбалась Коле.

Он отвел глаза и хмуро объяснил:

– Агашкина приятельница идет ее навестить – я ее обогнал, пока она свои сто килограммов по лестнице поднимает.

Вася растерянно вздернул плечи.

– Стоп, парни, – Зойка на миг прижала палец ко лбу, словно соображая, потом повернулась, шмыгнула в комнату и тут же вернулась с веревочкой и наполовину пустой коробкой заскорузлого пластилина. Коробочку эту Вася накануне, подметая, выгреб из‑под шкафа – возможно из этого пластилина когда‑то лепил зайчиков маленький Алеша Тихомиров.

– Не знаю, – задумчиво рассуждал Вася, – если сказать, что уехала. Только… мы ведь у нее свет вчера зажигали, вдруг кто‑то видел? Скажут, откуда свет, если уехала? Подумают, что воры были, еще милицию… Погоди, пластилин зачем?

– Один момент, – она примяла из пластилина два кругляша, налепила их на обе створки двери комнаты Агафьи Тимофеевны, соединила веревочкой и, прищелкнув языком, полюбовалась своей работой, – не лезьте, я сама буду с ней говорить.

Как раз в этот момент Мария Егоровна, пыхтя и отдуваясь, дотащилась наконец до их этажа и начала трезвонить в дверь. Коля в ужасе посмотрел на Зойку, но она прижала палец к губам, потом энергично втолкнула их с Васей в комнату Тихомировых и, плотно прикрыв за ними дверь, отправилась открывать Голубковой.

– Я к Агафье Тимофеевне хочу пройти, – с неприязнью оглядывая стоявшую перед ней девицу в небрежно наброшенном халатике, сказала Марья Егоровна.

Зойка ни на шаг не посторонилась, чтобы ее пропустить, лишь нагло усмехнулась.

– Нету Агафьи Тимофеевны.

– И когда ж она будет?

– Не будет ее, забрали.

– Куда забрали? – ахнула толстуха. – В больницу?

– Откуда я знаю, куда? «Черный ворон» приехал, обыск сделали и увезли, – Зойка посторонилась, чтобы любопытная посетительница могла заглянуть и увидеть залепленную пластилином дверь, – а комнату опечатали. Если вы ее подруга, то идите и узнавайте, где она находится. Сейчас перестройка, не то время, чтобы людей так вот забирали.

Говоря это, она бесстыдно поставила ногу на тумбочку. Халатик ее при этом распахнулся, и ясно стало видно, что под ним на Зойке ничего нет. Но ошеломленная услышанным, Мария Егоровна не обратила на это внимания, она все смотрела на печать, и мысли ее разбегались в разные стороны. Подумать только, старуху Кислицыну забрали органы! Вот новость так новость! Интересно, за что ее могли забрать?

И тут Марию Егоровну прошиб пот – понятно, за что, ведь не кто иной, как бабка Агафья, повела толпу к горисполкому. С тех пор в городе не утихают беспорядки. Но ведь и она, Мария Егоровна Голубкова, была тогда рядом с Кислицыной, значит, и ее в любой момент могут…