Четвертая Беты

— Издеваешься?

— Почему же? Ты ведь выступал на последнем Большом Собрании, разве нет?

— Мне не дали бы договорить до конца.

— А ты бы попробовал.

Ила Лес вдруг сник.

— Ах, Маран, Маран, — пробормотал он.

— Что — Маран?

— Не знаю, кто ты и что ты есть, но в одном не сомневаюсь: ты не дурак. Неужели ты не понимаешь, что вы творите, и чем это кончится? Ну ладно он, — кивок в сторону Начальника Охраны, — но ты, неужели ты не разу не задумывался над тем, почему у нас с каждым годом падают урожаи?

Маран не ответил. Неожиданно вмешался Начальник Охраны.

— Не знаю, кто выполнял расчеты, — начал он вкрадчиво, — но, по-моему, они завышены. Мы оставляем крестьянам непомерно много зерна и плодов. Разве человек в состоянии за год съесть два мешка зерна? Полмешка можно бы спокойно скостить.

— Можно бы скостить и два мешка, — тихо, с трудом сдерживаясь, заговорил Ила Лес, — да вот беда… пустяковая, конечно, но все же… на будущий год уже некому будет сажать и выращивать это зерно.

— Я не говорил «два», я сказал «пол»…

— Идиот! — заорал Ила Лес, уже не пытаясь сдерживаться. — Два мешка — такой была доля крестьянина при императоре! Еще и плюс наградные. Да ты представляешь себе, что такое два мешка? Это полуголодное существование… если б не плоды и тана — это голод… Кстати, Маран, ты знаешь, что творится в соседних районах? Под корень вырубают тану и вместо нее сажают карну!

— Правительственное указание, — значительно произнес Начальник Охраны.

— Слушай, ты! — не повернув головы, тихо сказал Маран, — выметайся отсюда. Иди к мобилю и жди нас там.

— Но я…

Маран искоса взглянул на него. Начальник исчез.

— Под корень? Но указание было только насчет старых деревьев.

— Старые деревья и дают большую часть сока. Пойми, Маран, испокон веку тана была главной пищей бакнов. Карна бодрит, но не питает, они не взаимозаменяемы.

— Что я могу поделать, Ила? Это бредни Ласота! Он доказывает, что сок карны полезнее и экономичнее таны.

— Дело не в карне, а в Ласоте. Может, тебе неизвестно, что Ласот — однокашник Изия? Потому и вечно чем-то руководит. Теперь этот недоучка вообразил, будто что-то смыслит в сельском хозяйстве, и переворачивает в нем все вверх дном.

— Уже перевернул, — заметил Маран. — Ладно, Ила, это не в моей компетенции. Скажи мне лучше, у тебя сохранился список, по которому ты раздавал дополнительное зерно? Не торопись качать головой, сначала обдумай ситуацию.

— Мне нечего обдумывать, — упрямо сказал Ила Лес, — списков нет.

— И все-таки. Мне приказано отобрать и сдать это зерно. Если будет список, мы заберем только то, что роздано тобой, а если нет… ты же сам понимаешь, в горячке недолго прихватить и положенную долю.

— Будь проклят этот стукач! — хрипло выдавил из себя Ила.

— Ты лучше прокляни своих стукачей. Этот что — он на работе. А твои…

— Что ты имеешь в виду?

— А откуда он, по-твоему, узнал? Твои же крестьяне ему и сообщили. Может, даже из числа облагодетельствованных. Ты подумай над этим, Ила. Над этим стоит подумать.

— Мои крестьяне… Зерно получили все. Все! Правда, по-разному. По работе. По справедливости.

— То-то и оно. Справедливостью не наешься. Так есть список или нет?

— Есть.

Ила Лес достал из нагрудного кармана толстую пачку исписанных мелким почерком листков, молча протянул их Марану и отвернулся к окну.

Маран жестом заправского картежника развернул пачку веером, выудил один из листков, отдал его Миту и снова уселся.

— Подождем.

— Слушай, Ила, — вдруг сказал Глава Лиги, — а ведь они не отдадут зерно без драки.

— Без драки не отдадут, — согласился Ила.

— Но тогда ты погиб.

— Я давно погиб, Ган.

— Но раз так… — Ган замолчал, словно что-то взвешивая, затем неожиданно шагнул к Марану, сидевшему у стола с отсутствующим видом.

— Я знал об этом, — сказал он отрывисто.

— О чем? — рассеянно спросил Маран.

— О зерне. Ила советовался со мной. Я поддержал его. Арестуй и меня.

— У меня нет ордера на твой арест, — лениво процедил сквозь зубы Маран.

— Ничего, выпишешь его задним числом.

— И чего ты лезешь, зачем тебе это нужно? — сказал Маран неодобрительно.

— И верно, Ган, зачем и тебе пропадать? — вмешался Ила. — Нас и так мало осталось.

— Вот поэтому и нас мало осталось. Потому что каждый раз, когда одного из нас забирали, бесчестили, уничтожали, остальные говорили: зачем и мне пропадать?

В этот миг за окном раздались крики, и грохнул выстрел. Маран сорвался с места, как ошпаренный.

— Эй вы, — закричал он, выскочив на крыльцо, — не стрелять! Не сметь стрелять, я вам говорю!

Выстрелов больше не было, но из-за угла доносились шум голосов, ругань, какие-то причитания. Не колеблясь ни секунды, Маран сбежал с крыльца и решительно направился в ту сторону. Дан последовал за ним.

В большой толпе у сараев не было видно ни одного зеленого комбинезона, но Марана это не остановило, не замедляя шага, он вошел в толпу, и та расступилась перед ним.

На пыльной, плотно утоптанной земле лицом вниз, широко раскинув руки и ноги, неподвижно лежал человек в зеленой форме. Маран наклонился и перевернул труп… вне всякого сомнения это был труп… на спину. Начальник Охраны Вагры. Маран выпрямился и коротко спросил:

— Кто?

Его поняли, но никто не ответил. Оглянувшись, Дан увидел, что толпа снова сомкнулась, окружив их стеной, в которой не было видно ни одного просвета, и стена эта постепенно придвигалась все ближе. Никогда еще Дан не чувствовал себя рядом со смертью — она была здесь, в этих угрюмых, грубоватых лицах. Сражаться, дорого продать свою жизнь? Но… на чьей он стороне? На чьей я стороне, подумал он со страхом, куда меня занесло? Он посмотрел на совершенно спокойное лицо Марана… Неужели я буду его защищать?.. А что еще я могу сделать? Предать?.. Какое это предательство, ведь правда не на его стороне… и все-таки это предательство. Он вспомнил рассказ Поэта и его презрительную реплику: я не люблю предателей ни в своем стане, ни в чужом… оказывается, и я не люблю предателей — ни в своем стане, ни в чужом… а в своем ли я стане?.. Даже если я по ошибке угодил в чужой, сейчас я не могу уйти из него. Дан придвинулся к Марану, стал рядом с ним. И тут кольцо распалось.

— Я слышал, что тебя называют бесстрашным, — сказал Ила Лес, подходя к Марану, — думал, преувеличивают. Оказывается, нет.

— Спасибо, что выручил. — Маран был невозмутим. — Разберись с этим. — Он ткнул пальцем в тело Начальника Охраны.

Ила Лес отшатнулся.

— Пойдем, Дан.

Маран, не оглядываясь, зашагал в сторону дома Илы. Дойдя до крыльца, он вдруг остановился и повернулся к Дану.

— Спасибо.

— За что? — удивился Дан.

— За то, что стал рядом. Думаешь, я не заметил твоих колебаний? Я, брат, все замечаю.

Дан смутился.

— Я не колебался… то есть колебался, ты прав, но не потому что… я колебался… словом, ты неправ.

— То я прав, то я неправ… — Маран улыбнулся, — ну-ну, не обижайся, я понимаю, что ты имеешь в виду. Но почему я не прав?

— Трудно объяснить. Вы забираете у крестьян весь урожай, который они выращивают…

— Не весь.

— Почти весь — оставляете им ровно столько, чтобы они не умерли с голоду. Вы заставляете их работать на вас…

— На кого — на вас? Разве они работают на меня? Разве я забираю зерно себе? Ты уже целый месяц живешь в Крепости, там, где и я — у меня нет другого дома, ты видел постель, на которой я сплю, стол, за которым я ем, и что я ем, видел тоже. Сегодня на мне форма, она и единственный штатский костюм — вот вся одежда, которая у меня есть. Зерно, которое мне приказано забрать отсюда, пойдет в соседнюю страну в обмен на горючее, металл…

— Мы говорим о разных вещах, Маран. Ты меня не понимаешь. Вот Ила Лес, он бы понял.

— Ила Лес — экономист.

— Как?

— Есть в Лиге такая группировка. Точнее, была.